За пределами России распространены неверные и даже нелепые представления о политической ситуации в нашей стране. Увы сами граждане тоже плохо понимают политические особенности момента, а главное – их связь с мировым экономическим кризисом. Без этого же невозможно ясно выделить противоречия и увидеть перспективу.
Российские власти признали кризис в экономике с большим трудом. Они несколько лет всячески юлили, выдумывая всевозможные «паузы роста», инвестиционные и ценовые перерывы, а также приукрашивая реальное положение дел. Но если еще в 2013 году это отчасти получалось, то в 2014 году кризис проявился в очевидной для всех форме. Разразилась война на Украине, и российская политическая жизнь резко изменилась.
В феврале-марте 2016 года цены на нефть поднялись, рубль укрепился, и власти стали чуть более оптимистичными. Отечественная политика при этом выглядит по-прежнему. Так называемые оппозиционные либералы по-прежнему ориентируются на ЕС и США и связаны с крупным сырьевым капиталом в России. Владимир Путин также остается на прежнем месте – сохраняется как центральная фигура сложной системы межэлитарных и межклассовых компромиссов. США и ЕС по-прежнему не устраивает, что российский капитализм имеет внутреннее управление.
Потому, несмотря на визит в Москву государственного секретаря США Джона Керри, нет основания ждать замирения с Западом, которого так жаждут власти. Потому «цивилизованный мир» не желает замечать слов российского президента, что он такой же либерал как и остальные.
Все это не ново. Однако все же на первый взгляд кажется странным, что США и ЕС хотят свалить Путина, который проводит неолиберальную политику. Антикризисная политика государства остается выжидательной, робкой там, где делаются шаги в правильном направлении, и напористой всюду, где намечены меры неоконсервативного порядка. Готовится вторая приватизация, идет коммерциализация социальной системы. Все это делают власти. Но массовой поддержки либеральные оппозиционеры не обретают. Они критикуют роскошества и хищения правящей элиты (кроме дружественных олигархов), указывают на ложный патриотизм чиновной верхушки и все равно не встречают симпатии народа.
Это положение не меняется уже давно. Его устойчивость, тем не менее, не случайна. Трудящиеся понимают, что им грозит украинский сценарий перемен – нищета, преследование и подавление инакомыслия в самой суровой форме и декоммунизация. Именно поэтому люди порой скрепя сердце поддерживают Путина, хотя ранее говорили о симпатии к нему с огнем в глазах. Теперь стало труднее закрывать глаза на вредоносные дела кабинета министров. Зато при Путине – этого как раз не понимают многие на Западе – уровень жизни в стране сильно вырос, что сформировало запас позитивных воспоминаний и ожиданий. Этот запас не бесконечен. Он, возможно, уже почти истрачен, но довеском к нему является страх «либерального освобождения» по украинскому образцу.
Россия находится в весьма непростом положении; политический расклад здесь отличается от европейского. Массовое сознание политизируется, но не порождает массового движения, которого власти боятся. При этом стране нужны радикальные перемены в кейнсианском и социально-республиканском направлении и полный отказ от неолиберализма, который пытаются сохранить власти и сделать еще более радикальным их критики из либеральной оппозиции. Вот это и создает сложную политическую ситуацию в стране, которая никак не укладывается в форму «борцы за свободу против диктатора». А именно так подают ситуацию на Западе, и именно так ее описывают либеральные оппозиционеры, включая их левых подручных. Несмотря на то, что Путин намного менее популярен, чем в годы роста экономики и воссоединения с Крымом, народ ненавидит либеральных «борцов за свободу». Устроенная либералами разруха 1990-х годов далеко не забыта. И она не прощена.
Потому либеральные оппозиционеры могут рассчитывать на поддержку немалой части бюрократии, олигархов и финансистов помельче, а также многих представителей столичного среднего класса, но не широких слоев общества.
Им либеральная коалиция доверия не внушает. Потому приход к власти этих «борцов за свободу» – в результате переворота – способен породить гражданскую войну. Угроза эта не иллюзорна, так как в стране существует две враждебных общественных партии.
Правящие круги пытаются найти компромисс с США и ЕС для сохранения прежнего положения вещей. Но это никак не устраивает «западных партнеров», поскольку они понимают Россию как добычу, которую необходимо поглотить вслед за Украиной. Это должно стабилизировать неолиберальный капитализм, прежде всего в Западной Европе. И этот должно помочь сохранению американской гегемонии в мире. К тому же «цивилизованные страны» уже вынесли приговор Путину. Он нужен им поверженным, чтобы показать народам Европы свою силу. Это важная прививка от сопротивления масс, которое может быть успешным.
Российские элиты не понимают и не хотят понимать, что ЕС превратился в тюрьму народов, в систему диктата финансового капитала и сегрегации, которая может рухнуть. Это произойдет, если Россия предложит народам другой план интеграции – евразийской, равноправной, основанной на создании защищенного общего регулируемого рынка, возрождении промышленности и всеобщем развитии, а также демократии. А пороховая бочка ЕС — Балканы. Но отечественные правящие круги пытаются не поднести к ней огонь, социальный врыв от которого мог бы разрушить ЕС, а возродить прежние терпимые отношения с Западом. Это делает их уязвимыми для атаки со стороны «западных партнеров».
В то же время левые и профсоюзы в России слабы. Тому есть объективные причины. Рост экономики и уровня жизни в 2001-2008 годах, а после оживление экономики в 2010-2011 годах происходили без серьезного развития. Если бы экономическая политика в России была менее либеральной – более протекционистской, то в стране имелся бы более массовый энергичный индустриальный рабочий класс, наряду с офисными и торговыми работниками, конечно. Власти проводили протекционистскую политику в автомобилестроении, и там вместе с заводами вырос активный профсоюз (МПРА). Но рост доходов россиян обходился в основном без классовых битв, благодаря мировой рыночной конъюнктуре.
В таких крупных городах, как Новосибирск, средняя заработная плата в 2004 году составляла около 3000-4000 тысяч рублей, а в 2008 уже около 20000 рублей.
Чтобы получать больше денег за свой труд, требовалось зачастую лишь почаще менять место работы, так как цена рабочей силы росла, а многие работодатели не хотели повышать зарплату давно нанятым сотрудникам. Доходило до смешного: новый работник имел зарплату в 25000 рублей, а его коллега с опытом мог получать в месяц 15000 рублей. Когда старый работник узнавал об этом, то уходил к другому нанимателю, который был готов платить по рыночной ставке, или прежний работодатель повышал ветерану заработную плату.
Пока российские граждане имели возможность добиваться повышения зарплаты и делать карьеру, нижние позиции на рынке труда занимали мигранты из Средней Азии. Когда еврочиновники говорили, что не хотят вводить безвизовый режим с Россией из-за страха получить много мигрантов из Средней Азии, это было удивительное по наглости вранье. Российские власти не позволили бы этим низкооплачиваемым рабочим уехать на Запад. В этой системе миллионы россиян ощущали себя средним, креативным, новым, но не рабочим классом.
К 2016 году российские левые разделились на либеральных левых, сотрудничающих с прозападной оппозицией и нередко восхищающихся «свободой на Украине», и патриотических, хотя эта характеристика не вполне точна. Обе группы численно слабы, но вторая группа более влиятельна – она держит связь с широкой аудиторией, цитируется и имеет известных спикеров. В России складываются две общественные партии; Одна из них — радикальные неолибералы, к которым одновременно примыкают разного рода левацкие группы и немало неофашистов, с 2011 года их символ белая лента — знак чистоты. У другой общественной партии символом является георгиевская лента, которая считается символом победы над фашизмом в 1945 году. Эта вторая общественная партия во много раз больше по численности. Власти лавируют между этими еще не вполне оформившимися движениями.
Столкновение общественных партий рано или поздно случится. Патриотический лагерь разнороден, он является таким же временным блоком групп разных классов, каковым было третье сословие во Франции 1789-1790 годов. При этом не все в российском «третьем сословии» еще потеряли надежду уговорить власти проводить политику развития страны, например, осуществив реиндустриализацию. По мере углубления кризиса иллюзии будут уменьшаться, как и надежды на сравнительно легкий выход страны из тупика. Однако только после начала преобразований в России из «третьего сословия», которому еще предстоит стать движением, выйдут новые левые партии.
Удивительные краски в российскую политическую картину привносит борьба либералов во власти и в оппозиции с образом Иосифа Сталина и позитивным восприятием «советского тоталитаризма».
Что касается ГУЛАГа и Сталина, то их разоблачения со стороны либералов создали новый культ генералиссимуса и спровоцировали многих отрицать факты сталинского террора. Виновны сами критики большевизма и СССР. В глазах народа они не более чем «разрушители страны», «наши разорители» и «американские комнатные собачонки». Потому слез по поводу гибели ельцинского сподвижника Бориса Немцова у народа не видно, хотя мало кто понимает, кто и зачем его убил, да еще возле Кремля. Общество хотело бы возрождения социального государства, а Сталин воспринимается как человек, который умел убирать с пути врагов страны и выиграл войну.
Детали сейчас мало кого интересуют, так же, как во Франции 1816-1830 годов (при реставрированном старом порядке) народ одновременно желал республики и Наполеона, который бы «вышвырнул вон всю эту сволочь». Критика Бонапарта со стороны реакции воспринималась как попытка опорочить народного героя. Лишь позже французы разобрались, что республика и Наполеон не равнозначны. Россияне тоже разберутся, но сейчас им нужно разобраться с неолибералами. И эта задача непростая.
На свою беду российские левые так же плохо понимают кризис в ЕС, как граждане ЕС – ситуацию в России. Между тем конфликт Запада с Россией порожден общим экономическим кризисом, с которым элитам не удается совладать. Для народов ЕС и постсоветских стран существует только один выход: нужно уничтожить неолиберализм. Однако Евросоюз не стал Соединенными Штатами Европы. И сложная сегрегационная модель ЕС на данном этапе облегчает еврократии и финансовому капиталу контроль над странами. Но это же способно погубить ЕС, хотя сейчас противники Брюсселя раздробленны, локализованы и деморализованы. Демократия больше не работает, поскольку национальные границы, паспорта и системы есть, а суверенитетов и возможностей отсоединиться от ЕС нет.
В 2015 году Брюссель и власти ФРГ сломали сопротивление Греции. СИРИЗА и Алексис Ципрас позорно капитулировали. Причина состояла не только в умеренности этой партии, но и в том, что Греции некуда было уходить.
И никто не может выйти из ЕС. Однако все может измениться, если Евразийский Союз окажется успешным начинанием. Тогда ЕС может развалиться, и это отлично сознают европейские правящие круги. Но для развития еваразийской интеграции нужны перемены в России.
Общий интересы в Евразии есть у всех трудящихся вне зависимости от национальности. Россия – страна неолиберального капитализма, ЕС – блок таких стран, за которым стоят США. В сущности, нам всем нужна другая — очищенная от неолиберализма Европа, нужна общая экономика, чтобы развиваться, и социальное государство. Нам нужно объединение стран по другим — не неолиберальным принципам. Общность интересов должна породить общую борьбу.
Российские массы не привыкли к борьбе за свои интересы. И все же перемены возможны. И возможно даже, что качественные изменения к лучшему в Европе начнутся с России, которую стараются загнать в угол и в которой в результате только обостряются общественные противоречия. Но прежде велика вероятность обострения кризиса и даже прихода к власти наиболее радикальных неолиберальных группировок. Они будут так стараться с заменой конституционных прав покупными услугами, они обесценят рубль еще больше и доведут народное обнищание до предела, что волна негодования поднимется не только в головах граждан.