“Великая княгиня” Мария Владимировна на выставке, посвящённой династии Романовых. ©
Минувшим днём плотный новостной поток, состоящий из помпезных реляций о невиданных победах российской армии в Сирии и очередных признаков «стабилизации экономической ситуации» был разбавлен более отвлечённой тематикой. Речь идёт об инициативе, направленной Дмитрию Медведеву депутатом заксобрания Ленинградской области Владимиром Петровым. Речь в этой инициативе идёт о важном с точки зрения общественного сознания вопросе — так называемой «проблеме 7 ноября».
Озабоченность законодателя понять можно — если, к примеру, в 2007-м очередной юбилей революции едва ли мог подтолкнуть россиян, не понимавших, зачем заниматься борьбой за собственные права, когда можно покупать новые холодильники и получать продвижения по службе, к активной политической деятельности, то сейчас ситуация значительно поменялась. Десятилетие победного шествия периферийного капитализма по покорённой территории делает своё дело — политическая ситуация грозит со дня на день потерять остатки устойчивости, а углубляющийся экономический кризис постепенно делает протест для миллионов граждан не сытой прихотью, а банальной жизненной необходимостью.
Не имея ни сил, ни желания признать провалы предыдущих лет активного реформирования, приведшего страну в тупик, представители правящего класса всё чаще стремятся обратить внимание обывателя на далёкое прошлое. Это во многом понятно, ведь вести спор с людьми, умершими 50, 70, а то и 100 лет назад намного проще, чем прикладывать реальные усилия для развития собственной экономики, внедрения передовых разработок в хозяйственную практику страны и регионов.
Вполне ярким примером подобной попытки «осмыслить историю» являются и заявления Петрова, приводимые газетой «Известия»:
Общество обсуждает возможность возвращения в страну потомков семьи Романовых из эмиграции и присвоения им особого правового статуса. Историки спорят о легитимности акта отречения от престола Николая II. Вся страна следит за новым витком в деле захоронения жертв Ипатьевской трагедии — в настоящее время правительственная комиссия работает над опознанием предполагаемых останков царевича Алексея и Великой княжны Марии. 7 ноября должно стать Днём памяти царской семьи и всех пострадавших в ходе революционных событий 1917—1922 годов. История России — более сложное переплетение фактов и событий, нежели трактовки историков марксистско-ленинского подхода. Во многом надо признаться, что Октябрьская революция стала одним из самых разрушительных событий в мировой истории со времён краха Римской империи или Византии.
В этом заявлении интерес представляет сразу целый набор фраз и утверждений, помогающий достаточно ярко раскрыть мировосприятие если не верхних этажей правящей элиты, то отдельных, не столь статусных «жильцов» этого величественного здания власти.
Конечно, первым делом бросается в глаза попытка представить достаточно маргинальную, субкультурную тему как чуть ли не главный вопрос, стоящий перед российским обществом. Впрочем, это может быть объяснено самим характером инициативы — чтобы принимать законы и учреждать праздники, нужно хотя бы формально обосновать актуальность всей затеи.
Куда любопытнее другие идеи. В частности, уже не в первый раз озвучиваемые предложения о присвоении отдельным (дальним) потомкам царской династии каких-то «особых правовых статусов». Что это может быть за статус, какие права получат его обладатели? Будут ли на этом основании им возвращены в собственность какие-то государственные объекты? Если да, то означает ли это, что на аналогичную милость могут рассчитывать различные бельгийские, французские и немецкие компании, которым незадолго до событий 1917-го года принадлежала значительная часть российской промышленности?
Как в современных условиях можно вести спор о «легитимности отречения»? И дело тут даже не в том, что с трудом можно понять, намеренно ли Владимир Петров говорит о «легитимности» как синониме «легальности», или же правильно употребляет термин. Материалов, свидетельствующих о крайне невысоком авторитете Николая II как среди населения, так и своего непосредственного окружения, хватает. Каковы могут быть последствия этого спора? Допустим, окажется, что отречение вдруг признали нелегитимным, какие последствия это будет иметь?
Наконец, вопросы есть и по поводу 7 ноября как дня памяти Романовых и всех, пострадавших в процессе революционных событий. Стремление похвальное, гуманистическое, но кто войдёт в список жертв?
Можно ли будет в нём увидеть жертв террора со стороны белых, убитых идейных большевиков, жертв покушений? Можно ли назвать в числе жертв революционных событий Моисея Урицкого или получившего ранения в те же дни Владимира Ленина? Почему в своём человеколюбии автор инициативы не предлагает заодно вспомнить жертв Первой мировой, многочисленных националистических погромов, политических репрессий? Более того, почему в этом списке первыми и главными выступают именно Романовы, чем они лучше всех тех миллионов, чьи жизни перемолола Гражданская война?
Завершает своё пояснение Петров действительно мощной исторической оценкой минувших событий. Оказывается, разрушительность Октября может сравниться только с развалом Римской империи, а былой оптимизм разных марксистских историков ничем не оправдан. Здесь хочется поинтересоваться, почему именно гражданской войне в России придаётся такой зловещий ореол? Печально, но на пути перехода к более прогрессивному социально-экономическому строю многие страны переходили через гражданские войны — Великобритания, Франция, США, причём в ряде случаев военные потери вполне сопоставимы с российскими. Можно вспомнить и волну крестьянских восстаний, не отличавшихся особым пацифизмом. Почему именно наша война в этом ряду является какой-то особенной?
Да и как следует понимать аналогию с распадом Рима? Конечно, можно спорить о том, насколько распад Римской империи способствовал переходу к феодализму, но говоря именно о разрушительности этих событий, Владимир Петров, скорее всего, имеет в виду нечто другое: упадок культуры и науки, разграбление богатого наследия, примитивизация нравов и общества, мрачную реальность возникших варварских королевств. При всём желании, несмотря на огромные людские потери (в том числе и те, которые были уже после окончания Гражданской войны), Октябрьская революция никак не вписывается в этот шаблон, напротив, относительно реальности Российской Империи она была супермодернизационной: создала целые передовые секторы экономики, обучила грамоте всё население, заложила мощнейший научный фундамент, приобщила массы к культурным богатствам, бывшим до этого привилегией никем не избранного меньшинства, упразднила сословное деление, уравняв людей в правах.
На варварский пир куда больше походит период истории, следующий за распадом СССР: массовые грабежи, убийства, вымогательства, узурпирование общенародной собственности, распродажа за бесценок важнейших стратегических активов, возведение в ранг объективной необходимости угнетающего социального и экономического неравенства, полноправный переход в Третий мир.
Подобные «законодательные инициативы», помимо банальной попытки отвлечения внимания от актуальных проблем задач, выполняют и ещё одну важную функцию — пытаются сформировать цельную, последовательную версию официального мировоззрения. Однако нет сомнений, что данное стремление нереализуемо в принципе, и дело тут отнюдь не только в самих инструментах. Пытаясь убедить граждан в том, что любое политическое действие, не одобренное самой властью, всегда приводит лишь к ухудшению ситуации, либо напрямую обслуживает интересы «геополитических противников», официальная пропаганда сталкивается с неприятной дилеммой.
Состоит дилемма в том, что в этом случае совершенно не ясной оказывается собственно оценка СССР. Если Союз был царством насилия, мрака, тоталитаризма и нищеты, тогда вполне справедливо считать этот период просто потраченным временем, роковой исторической ошибкой. Но в этом ключе следует и полностью отказаться от советского наследия, причём речь идёт не столько о собственно материально-технической базе, успешно разрушаемой эффективными собственниками и без особых усилий, но и от всего идеологического багажа.
Победа над нацизмом, освоение космоса, качественное образование, всеобщая медицинская помощь — данные темы регулярно эксплуатируются политическим руководством в публичных речах и выступлениях, выдаются за собственные достижения.
Да и наоборот, если СССР всё же стал противоречивым, но прорывом к более совершенному общественному устройству, то как можно целиком осуждать методы, которыми этот прорыв был осуществлён? Конечно, человеческая жизнь должна представлять высшую ценность, но в попытке ответить, возможно ли было осуществить этот прорыв иначе, следует принимать во внимание все исторические обстоятельства. Одно неприятное следствие — учитывая данные достижения, как следует относиться не только к царскому, но и постсоветскому режиму, творческим развитием основ которого является и нынешняя Россия?
Здесь видна общая тенденция зачатков государственной идеологии, её мозаичность, фрагментарность. Признаются и всячески акцентируются достижения СССР, рост уровня жизни в России 2000-х, но всячески очерняются и осуждаются события, к ним приведшие, будь то революция 1917-го или события начала 1990-х. Представляется, что это ключевое противоречие не может быть разрешено в рамках единой концепции, что обрекает официальные теории, а также и особо впечатлительных граждан, на пребывание в перманентной шизофрении.
Ещё одной особенностью можно назвать удивительную иерархичность сознания, признающего неравенство не приходящей исторической неприятностью, но фундаментальным принципом человеческого существования. Октябрьская революция страшна так именно потому, что была направлена против самых богатых, самых могущественных, самых влиятельных членов общества. «Бесправное быдло» вдруг взяло и свергло своих вековых угнетателей, отобрав всё имущество, а у многих заодно и жизни. С этим фактом смириться никак нельзя. И дело не в том, что покушаться на особ царских фамилий недопустимо, напротив, пример Павла I или Петра III показывает, что очень даже можно. Вот только свержение (да и убийство) неугодного монарха должно оставаться делом уважаемых, статусных людей, а не случайного рабочего сброда.
Также во всём это сквозить убеждённость, что саму реальность, с её объективными законами и закономерностями, можно поменять достаточным количеством законов, телепередач, тиражей конспирологической литературы. К счастью, ситуация обстоит ровно противоположным образом — сама реальность периодически избавляется от целых классов, убеждённых в собственной незаменимости и исключительности, выдвигая на передний край силы и движения, являющиеся носителями идей прогресса и равенства. Вот только в услугах казённых идеологов эти силы вряд ли будут нуждаться.
