На мой вкус, это грандиознейший проект советской власти — дома-коммуны — попытка объединить семейно-коллективный быт, а где-то и отдых, под общей крышей, в общем подъезде, в общей квартире. Вера Павловна из «Что делать?» видела дома-коммуны во сне, Шарль Фурье мечтал о них на бумаге. И Фурье, и Вера Павловна — обитатели XIX века. XX век: советские архитекторы-конструктивисты попытались коммунализировать весь огромный Советский Союз. Была идея русского авангардизма (авангардизм — для дряхлой царской России, для большевиков этот культурный пласт можно назвать «социалистическое начало», ведь все, что было прежде, они протыкали штыками и сбрасывали с корабля современности) решили архитектурно создать предпосылки для появления социалистического сознания у широких масс — начали организовывать коммунальные квартиры, позже — строить дома-коммуны. Самый первый советский фильм «Уплотнение» как раз о том — сценарий написал Луначарский, снимали в огненно-кровавом 1919-ом, торопились.
Дом-коммуна подразумевает под собой: личным может быть исключительно пространство для уединения — жилая комната или комнаты, если для семьи; остальное: ванна, туалеты, кухня, коридоры должны быть общими. Плюс — места проведения досуга: библиотеки, спортивные площадки, музыкальные школы, учреждения для воспитания детей и магазины. Архитекторы-конструктивисты — прогрессивнейшие для молодого СССР, прогрессивнейшие для всего мира, занимавшиеся проектами не для заказчика, а для нового небывалого будущего, разработали проекты полноценных домов-коммун. Четко разграничить, что есть дом-коммуна, а что коммунальный дом, нельзя. Разные авторы дают разные определения. В любом случае: ключевым является общий быт для людей, не связанных между собой родственными отношениями, — предпосылки для общего быта созданы архитектурно.
Мне довелось пожить в двух бывших домах-коммунах (коммунальных домах) на разных краях России: в Москве и Владивостоке. Я увидел, как архитектура совершенного будущего стала гадким склепом для настоящего. Построенные для социалистического будущего дома стали тюрьмами для капиталистического настоящего.
Гастарбайтерствуя в Москве, зарабатывая деньги, как значительное количество моих сверстников-интеллектуалов из российских провинций, на московских низкоквалифицированных, но хорошо оплачиваемых работах (тут маленькая сноска по поводу материала Ивана Щёголева «Интеллегенция, пожирающая своих детей»: Иван, по крайней мере, молодые интеллектуалы в провинции имеют вполне адекватное мнение о состоянии дел в Москве, потому что имеют жизненный опыт в столице, вынужденный или желанный), мне довелось пожить в знаменитой «Дангауэровке» — районе, где советская власть построила для рабочих один из первых социалистических городков. Весь социалистический городок («соцгородок» называли его авторы проекта, время тогда двигалось бешено, на длинные названия его не хватало) должен был стать показательной коммуной. Его строили на месте рабочих трущоб в районе современной станции метро «Авиамоторная». Завод «Компрессор», дом культуры, бани, коммунальные дома, дома для инженеров из США, памятник Ленину втиснули в 50 гектар. В 1936-ом известнейший конструктивист Константин Мельников пристроил к «Дангауэровке» гараж Госплана — ребристое скошенное здание с огромным, как небесное колесо, окном на первом этаже.
Я жил в самом первом доме, построенном в 1929-ом году, соцгородка — Авиамоторная 49/1. Дом проектировал архитектор Евгений Шервинский. Угловые треугольные балконы, вытянутые не по горизонтали, а по вертикали окна, прямоугольные аскетичные формы. Желтая, уже старинная расцветка внешних стен. Но не тот желтый цвет, который присущ больницам — тут оттенок ближе к французским колониальным особнякам в душных тропиках. Окрестные дома и здания это те же, из проекта соцгородка, объекты. Сама «Дангауэровка» — редкое для Москвы и России в целом явление, она является заповедником конструктивизма, планировка района почти не нарушена, изменения незначительны, с конца 1920-ых — середины 1930-ых установлены конструктивистские объемы и формы — превосходные декорации для актуальных фильмов.
Престижными домами в районе сейчас являются только «американские дома». Их два, строили специально для приглашенных инженеров из США, они в плане имеют сложную змеевидную форму, они симметричны друг другу, между ними двор с памятником Ленину (памятник замечателен — его ставили в 1930-ых по современной, то есть 30-ых годов, моде, у Ленина кепка с прямоугольным козырьком, тупоносые ботинки и френч). Остальные жилые дома — их коммуникации, возможно, не менялись с момента постройки, интерьеры тоже — местами состояние чрезвычайно ветхое, поэтому сравнительно дешево там сдаются комнаты, их наполняют российские и из бывших советских республик гастарбайтеры. Коммуналки набиты людьми, рано утром разбегающимися по работам, возвращающимися уже в сумерках вечера. Уставшие, раздраженные, подавляя в себе эти раздражение и усталость, кучкуются на общих кухнях, приготовляя ужины, занимают друг за другом очереди в туалеты и ванные. Нет радости и удовольствия от прожитого дня, нет радостных ожиданий от дня грядущего.
Максимальный отдых: выпить в разумных пределах, завтра же на работу, и посмотреть телевизор — я не распространяю на всех жильцов, общий, суммарный вид таков. Атмосфера рабочих трущоб «Дангауэровки», существовавших до соцгородка, была той же — измученные, загнанные работой за день люди приходили, что-то быстро ели, выпивали, пересказывали друг другу сплетни, валились спать — это даже не животное состояние, у животных свободы значительно больше, они не изнашивают себя до предела ради чьих-то малопонятных интересов. Конвейерные люди — обитатели коммуналок современной «Дангауэровки». Они ненавидят вынужденный коммунальный быт, каждый рассказывает о своей квартире в родном городе, о своем доме в родном селе, где не надо стоять в очереди за пятью соседями, чтобы попасть в туалет. Но их устраивает цена на комнату в коммуналке. Если придется платить за съемное жилье в Москве больше — снимать более комфортное пространство, то дольше придется копить на новую стиральную машину для своей квартиры, на новый диван для своего дома.
Другой пример дома-коммуны — единственный во Владивостоке дом с собственным именем — сталинский коммунальный дворец «Серая лошадь» на улице Алеутской. Алеутская — одна из узких жил в самом центре города, одна из старейших улиц города. «Серую лошадь» строили в 1936-1938-ом для работников Дальневосточной железной дороги. Вариант дома-коммуны, когда жильцы объединены не только общим бытом, но и работой. Три подъезда, семь этажей, на крыше четыре скульптуры в порывистых, взрывных позах — шахтер, колхозница, летчица и красноармеец — смотрят на восток, приветствуют рассвет, устремлены в новый день. На углах подобные «дангауэровским» треугольные балконы.
Вообще акцент на напористость внешнего вида «Серой лошади» создают многочисленные балконы. С фасада и со двора они выполнены по образу торчащих из кулака костяшек. Каменные грубых форм балясины и перила, пол застелен трехцветной — желтая, коричневая и зеленая — плиткой. Есть легенда среди жильцов по поводу балконов. Якобы, когда дело дошло до сдачи дома в эксплуатацию, перед приездом приемной комиссии, на балконы проверочно заходил прораб. И один на седьмом этаже обвалился. Прораб спасся, зацепился на уровне четвертого этажа, даже не ушибся. Как звали прораба, нашли ли виновных, жильцам неизвестно. Но факт: в советское время в квартирах висели предостерегающие объявления, что балконы в аварийном состоянии и выходить на них запрещено.
Эту легенду знают старые жильцы, их осталось совсем-совсем мало, советские старички — комнаты в «Серой лошади» многие из них сдают, чтобы снимать жилье дешевле на окраинах города. И эти комнаты стоят дешево — жить в коммуналках желающих мало. Во Владивостоке лучше будут снимать «гостинку» («гостинкой» называется однокомнатная квартира, где внутри жилой комнаты находятся и туалет с ванной, и кухня). Подавляющее количество жильцов — высший «средний класс». Они не живут именно в коммуналках. Они выкупают квартиры полностью, переустраивают интерьеры, планировку, проводят евроремонты, навешивают на фасад кондиционеры, балконы застекляют, окна закрывают решетками (даже на седьмом этаже).
Когда дом проектировался, то в нем тонко продумали структуру квартир. Были отдельные комнаты для холостяков/незамужних и комнаты, связанные между собой, для молодых семей и семей с детьми. Одинокие девушки и юноши, познакомившись на общей кухне, впоследствии создавали семьи, получали больше жилого пространства, рожали детей — получали еще больше пространства. Я живу в комнате, рассчитанной на одного человека, в такой же комнате живет одинокая престарелая женщина, комнаты для молодой семьи принадлежат ухоженного человеку средних лет, который раз в несколько месяцев появляется, чтобы забрать счета за коммунальные услуги и снова пропадает — он не живет тут постоянно. Полагаю, для него владеть собственностью в «Серой лошади» — просто выгодное вложение денег.
Еще несколько комнат занимает семья медиков — ребенок, папа, мама и бабушка. Бабушка сорок лет прожила в «Серой лошади». Вообще детей в доме чрезвычайно мало. Да и самих постоянных обитателей не слишком много. Случилось как-то аварийное отключение воды на два дня. Квартира напротив моей, квартиры этажом выше и ниже опустели. Их обитатели съехали в другие свои квартиры. Получить от них подписи под письмо в управляющую компанию, чтобы она срочно приняла меры по ремонту, было невозможно. Для моих соседей — семьи медиков — проблемы с управляющей компанией являются перманентными и критическими, но добиться от других жильцов, чтобы сообща принять меры, получить практический результат, они не могут. Для других жильцов коммунальные проблемы, переплата по счетам несущественны. Они вкладываются, чтобы в их квартирах было все замечательно. Проблемы с горячей водой — покупают обогреватель, например.
Нет двора, где вечером или в выходные дни собирались бы жильцы, знакомились, общались, играли в шахматы да что угодно, чтобы коммуницировали друг с другом. Двор занят парковкой под дорогой ресторан восточной кухни.
Больше всего, кроме соседей, из обитателей «Серой лошади» я общаюсь с узбеком, который отвечает за чистоту в подъезде. Он живет в помещении бывшей диспетчерской лифтов в цокольном этаже и ностальгирует по СССР — «Вот тогда все люди были братья».
