Болотное дело. Приговор:
Наумовой (Духаниной) 3 года 3 месяца условно
Барабанову — 3 года 7 месяцев, колония общего режима
Белоусову — 2 года 6 месяцев, колония общего режима
Зимину — 3 года 6 месяцев, колония общего режима
Кривову — 4 года, колония общего режима
Луцкевичу — 3 года 6 месяцев, колония общего режима
Полиховичу — 3 года 6 месяцев, колония общего режима
Савёлову — 2 года 7 месяцев, колония общего режима
(из газет)
Никому из нас не суждено дожить до революции
(Ленин в январе 1917 года)
Приговор по Болотному делу, оглашённый 24 февраля 2014-го в Заплесневецком суде города Москвы (Замосковрецким я, как местный уроженец, никак не могу его признать, ибо он — инородное вкрапление на теле старого района с хорошими традициями — это знали все, от интеллигентов до хулиганов, обитатели коммуналки, в которой я появился на свет, всех трёх её жилых этажей, включая подвал) заново актуализировал проблематику и риторику протеста, родившегося в декабре 2011 года.
Начиная с «митинга грязных ботинок» 5 декабря на Чистых прудах, да нет, начиная с ареста Удальцова днём 4-го и вечерней акции анархистов и левых в тот же день «выборов» — с эпическим транспарантом «Вас нае$#ли», — и вплоть до стояния на Сахарова 24-го, — главным вопросом были вовсе не махинации с подсчётом голосов. Все понимали, что они были — и современная техника в руках наблюдателей доказывала это со всей неумолимостью сотни и тысячи раз в день. Главным было вовсе не то, имеем ли мы право на протест, право на свободу собраний там и тогда, где и когда мы захотим. Вспомните — мы не искали тогда подтверждений этого права в Конституции или других неисполняемых законах Российской Федерации, мы находили ответ исключительно у своей совести и воли, у своего оскорблённого самолюбия, у самоуважения, которое в нас тогда проснулось. Нет, нет и нет! Самым главным, самым обсуждаемым тогда было: «Революционеры ли мы?»
Начиналось всё хорошо — 4-го, 5-го, 6-го декабря мы этим вопросом даже не задавались и уже потому хотя бы на самую чуточку уже таковыми революционерами являлись — мы взрывали ко всем чертям затхлый мирок «политической вменяемости», мы подтверждали свою состоятельность и на улицах, и в сети — всё снова выходя с протестами куда и когда нам угодно, и всё снова публикуя всё новые доказательства масштабно поставленного воровства.
Затем пришли (полу)системные либералы — из своих уютных и хорошо обставленных позолоченных норок они выбрались, чтобы сказать свои слова и сделать свои дела против ясно выраженной воли людей бороться с несправедливостью вплоть до её искоренения. Они вступили в переговоры, на которые их никто не уполномачивал и об участии в которых (и даже о самом факте которых) никто не просил. Они шулерски подтасовали место первого по-настоящему массового московского сбора. Они подменили ясные и чёткие лозунги протеста своей излюбленной розовой водой, а методы протеста — второсортной клоунадой. Они потащили на сцену нациков и стали с ними рукопожиматься. Они подсунули нам ложь о протесте исключительно «креативного класса» и навязали выморочный, подставной «конфликт» с условным «Уралвагонзаводом», снулую дихотомию Болотной и Поклонной. Они сами себя назначили в Оргкомитет и сделали всё для того, чтобы он не был демократически формируем и переизбираем. Они препятствовали настоящему демократическому обсуждению хода и смысла родившегося движения с участием широких масс протестующих. Они много ещё чего дурного сделали ради выхолащивания протеста — и в этом им помогала их либеральная пресса, авторитарные (чтоб не сказать больше) власти и политические ваньки-встаньки по случаю — всё те же нацисты.
И ещё очень важное, может быть не самое важное, но точно существенное: они внушили нам, что все мы не революционеры, всеми этими своими публичными завываниями и заклинаниями в медиа о том, что никакой революции нам не надо, что «лимит на революции» исчерпан, что мы все не хотим, конечно, никакой революции, а просто хотим честности, прозрачности, а ещё немножечко чистой как честная слеза ребёнка прозрачной водочки на Новый год — и потому, видимо, не запланировали никаких вообще протестов на январь, то есть сразу, без продыху, когда и надо было всеми силами — расширять и углублять движение (мы знаем теперь, в 2014-м, что это не общеславянское такое — нашим соседним восточным славянам и чуть более удалённым славянам западным никакие рождества, тождества и мыслительные убожества не помешали протест развивать — так, как они смогли, в эти новогодние, рождественские и прочие зимние дни и недели).
Нам навязали тогда эту вредную, разрушающую здоровый анализ и здоровое мышление байду про ни-в-коем-случае-не-революционность — и даже левые, и даже самые проницательные из радикальных, некоррумпированных низовых либералов, заглотили крючок, повелись на приманку — пустились в выматывающие фэйсбучные и вконтактные споры о том, что на самом деле революция-де нужна, что надо нам быть именно революционными, а не реформно-комформными — и уже в ходе этих долгих, продолжавшихся больше полутора месяцев интернетовских разговоров ни о чём (до 4 февраля 2012-го, до следующей большой протестной мобилизации) сами заболтали весь свой жар, весь свой напор, всю свою наступательную энергию — заболтали до того, что уже совершенно беспредметными стали разговоры о революции за угасанием не то что самого революционного порыва, но и надежды на формулирование какой-либо внятно простроенной, пошагово расписанной программы реформ. 4 февраля граду и миру была явлена уже не борьба, а уличный конкурс карикатур и подстёбок, иногда и правда смешных, но совершенно не наступательных, а по большей части #жалких.
Я не проливаю тут слёз о несостоявшейся революции, вы поймите, я вообще не являюсь фанатом революции и революционности «всегда и везде», не глядя на базис и надстройку (всё-таки, негативный опыт Бланки, Ленина и Бонанно кое-чему научил), я о другом: мы дали себя запутать и, запутавшись, стали неспособны к победе — неважно, как бы она могла быть достигнута — революционным движением или движением за реформы.
И в этот самый момент наше движение практически уже превратилось в штопанный кондом, который, ослеплённые собственной весельчаковой «креативностью» изнеженные горожане продолжали пририсовывать на своих плакатах к чьим-то чужим пиджакам.
Настоящая борьба сменилась её симулякром — и в этом смысле знаменитое несанкционированное «стояние в фонтане» 5 марта ничуть не лучше предшествовавшего и воспоследовавшего «стояния на болоте».
Этот же морок продолжался практически весь 2012 год на летних митингах и на осенних «выборах» ныне покойного КС оппозиции — за двумя, пожалуй исключениями. Я имею в виду решимость участников и участниц демонстрации 6 мая не оказаться униженными и решимость креативной части протеста заставить свои мозговые извилины работать с 8-го по 16-е, на #оккупайАбай (особенно прошу не смешивать тут креативную часть протеста с сурковским конструктом — «рассерженными горожанами», или «креативным классом»).
Приговором героям Болотной (а многие из них были потом креативщиками и делателями #оккупайАбай) власть плюнула нам в лицо, вознамерившись втоптать во прах всё лучшее и подлинное, что было в «декабрьском движении» — подобно тому, как её цепные псы втаптывали в асфальт тела участников и участниц демонстрации #6мая.
Я не смог быть у суда днём 24-го, но я, конечно, пошёл к Манежной тем же вечером. Пошёл с какой-то обречённостью (с 5-го на 10-е декабря 2011-го обречённости у нас не было, вспомните) и даже со стыдом. Я понимал, что все мы, эти сотни людей (максимум там было тысячи две народу, учитывая все возможные подходы и примыкания к заблокированной площади, но, скорее, не было и этого), ничего не сможем изменить, ничего не сможем переломить таким макаром. Ну да, мы постоим, погорюем, повздыхаем, повскрикиваем: «Россия будет свободной!» Потом многих из нас заберут оккупационные «астронавты», а многие избегут этой участи и поедут по домам писать статьи в блоги и на сайты, по дороге неустанно твиття и обновляя статусы на фэйсбуке, не брезгуя и перепостом. Как всё это #жалко, как не соответствует тому, что должно происходить.
Я пришёл (по дороге «креативно» — сэкономил время! — заскочил в «Фаланстер», накупил книжек для грядущего написания рецензий — свежего Лимона, свежего Петю Косово, свежего Шиффрина и многообещающий свежий учебник истории России Кагарлицкого-Сергеева), обнаружил у бывшего «Интуриста» на Тверской человек 200, у «Националя» ещё человек 300 (из них сотня — журналисты) — но, допустим, у других вхождений было хотя бы по столько же, поздоровался, ещё раз поздоровался, констатировал, что кто-то меня не помнит, а кто-то — в упор не видит, снова поздоровался, переговорил, прошёл вглубь на 30 метров, опять поздоровался, отошёл на два метра к метро, переступил потом на метр вперёд, снова переговорил… Отряд мобильный особого назначения, тем временем, производил задержания кого ни попадя, того и гляди, самого министра МВД задержали бы, не признав, явись он сюда. Задержанные же, оказавшись в автозаках, зафигашивали «луки» и постили их в соцсетях — словом и тут всё тот же фестиваль показного остроумия и показного веселья — но, почему-то, даже не сквозь слёзы.
Мне стыдно было туда идти, стыдно было там находиться. Не обладая смартфоном для самозапечатлевания и необходимой суммой для оплаты штрафа в случае чего, я, после трёх не очень удачных попыток свинтить меня, решил, со стыдом, отписаться. И сейчас мне — да, немного стыдно писать об этом, тем более, что это не мой личный стыд, это мы все облажались.
Я надеюсь, что все до утра смогли выбраться из ОВДэшек, надеюсь, что все смогут выспаться, если не нынче, то хотя бы завтра ночью. И я совсем не против улыбок, веселья, и даже не против смартфонов и «луков».
Но, чёрт возьми, приговор 24 февраля 2014-го, произнесённый в отношении болотной «восьмёрки» — это не просто приговор, это — оскорбление.
На такие оскорбления, на такие приговоры, конечно же, не так надо отвечать, как было попробовано 24 февраля у суда, а потом у Манежной. Вскормившая нас История и окружающая нас Современность немало знают примеров других — вполне достойных, посильных и адекватных ответов — и далеко не все из них являются революциями или хотя бы хоть как-то связанными с революциями, с революционностью.
Но пока нами — никем из нас — такой ответ не дан (а он не дан), мы можем, не погрешив против жизненной правды, честно признаться себе в том, в чём нас пытались уверить в декабре 2011-го сытые и благополучные самозваные «эксперты» и «лидеры»…
Да, мы — не революционеры.
