В этом году дочка одних моих знакомых сдавала первый из единых государственных экзаменов — ГИА. Одна часть класса откровенно списывала, другие честно пытались решать. Источники, с которых списывали, как выяснилось, были совершенно надежными и достоверными. Иными словами, в более слабом положении оказались те, кто честно старался всё сделать добросовестно и самостоятельно. Даже если они в целом справлялись с заданиями, их итоговые оценки гарантированно будут не лучше или даже хуже, чем у тех, кто ничего не учил.
Каждый год сдача ЕГЭ и ГИА в России сопровождается скандалами, утечкой информации, массовым списыванием и массовым тиражированием откровенно неправдоподобных результатов, когда подростки, не умеющие написать простейшего диктанта, получают высшие баллы по русскому языку. Каждый год Министерство и его пиарщики всё это объясняют временными трудностями внедрения системы, обещая в следующий раз всё исправить и проблему решить, но спустя 12 месяцев всё оказывается только хуже. И каждый раз пропагандисты реформы повторяют как попугаи, что понизился уровень коррупции, хотя даже невооруженным глазом видно, что он не только вырос, но достиг масштабов принципиально немыслимых и технически недостижимых при старой системе экзаменов.
Собственно upgrade и распространение коррупционных схем как раз и является одной из задач реформы. Ещё в 1990-е годы один из её идеологов в частном разговоре признался мне: “Раньше вся коррупционная рента доставалась преподавателям вузов, а школьным учителям ничего не доставалось. Мы хотим эти потоки перераспределить”. Мой собеседник, как выяснилось, немного лукавил — основные коррупционные потоки достаются не школе, а чиновникам министерства образования на среднем и, возможно, на высшем уровне. Именно отсюда, кстати, и происходят утечки в интернет, носящие явно централизованный характер.
Изначально следует понимать, что в эпоху интернета предотвратить утечки в принципе невозможно.
Но совершенно не обязательно, что эти утечки должны быть столь роковыми. Как минимум, можно давать разные задания для разных регионов. На это сторонники реформы возмущенно возражают, что в таком случае экзамен “уже не будет единым”, тем самым признавая, что они неспособны подготовить несколько разных, но равноценных по сложности заданий! Либо уровень некомпетентности уже зашкаливает (справиться с подобной работой теоретически должен быть способен любой школьный учитель), либо просто не хотят почему-то заткнуть главную и очевидную для всех брешь в системе!
На уровне безопасности весь процесс последовательно построен таким образом, что полностью рушится от первого же сбоя, первого же информационного прокола, поскольку в рамках данного типа экзаменов (в отличие от классической системы, существовавшей в СССР и России 1990-х) отличить списанный результат от самостоятельно сделанной работы нет никакой возможности. Традиционный экзамен представлял собой итог многовекового опыта образовательной системы, отработанный со времен Древнего Китая и античной Греции. Во все времена было известно, что предотвратить списывание как таковое нельзя, какие бы меры ни принимались, но для того и существовали устные “испытания”, чтобы дополнительными вопросами можно было проверить уровень реальных знаний ученика. Никакого иного способа, кроме личного контакта с “испытуемым” не существует. Что же касается объективности оценок, то для этого существовали комиссии, задача которых состояла в том, чтобы педагоги не только контролировали знания экзаменуемых, но по факту контролировали бы и друг друга. Данная задача решалась приглашением учителей из других школ, представителей образовательной бюрократии и т.д.
Обезличенная система тестов, предлагаемая в рамках ЕГЭ, абсурдна, поскольку в ней нет (подчеркиваю, принципиально не может быть) критерия, позволяющего отличить списанный результат от реального знания, случайное попадание от правильного вычисления.
Тем более во времена интернета она оказывается ещё и архаична. Зато она же создает условия для тотальной коррупции, превращая её в своего рода массовое производство. Можно сказать, что экзаменационная коррупция была раньше на «ремесленном» уровне, а ЕГЭ подняло её на «индустриальный» уровень.
Раньше при поступлении в университет отдельный преподаватель мог взять взятку с отдельного ученика. Это было рискованно и не гарантировало успеха на 100% из-за наличия всевозможных проверок и существования всё тех же комиссий. Частично коррупционный характер носило репетиторство, когда преподаватели вуза готовили школьника к экзаменам, а потом сами же принимали у него экзамен. Но и здесь не было стопроцентной гарантии, а главное, ученик получал в процессе реальные знания.
Сейчас, когда списывание поставлено на поток, правильные ответы просто выкладываются в интернет, а потом анонимно продаются за деньги сразу десяткам, сотням тысяч покупателей. При этом, как и положено при массовом производстве, “продукт” становится дешевле. Некоторое количество брака (недостоверных источников списывания) тоже неминуемо, но, как показал опыт, их процент, во-первых, не превышает процент брака имеющийся при любом массовом производстве (с той лишь разницей, что потребитель лишен права на “рекламацию”), а во-вторых, как показал опыт последнего года, поставщики услуг постоянно работают над “качеством”, материалы выкладываются в сеть своевременно, они достоверны и располагаются в том числе на защищенных заграничных серверах, закрыть которые российские власти не смогли бы, даже если бы захотели. Впрочем, особого желания и не наблюдается. Соответствующие группы в сети ВКонтакте закрывают лишь после того, как обнаруживается, что распространяя бесплатную информацию, они подрывают бизнес по коммерческой продаже материалов ЕГЭ.
Это действительно уже индустрия, технологически “встроенная” в экзаменационный процесс, великолепно отлаженная. В каком-то смысле идеологи реформы действительно правы, говоря про отдельные недостатки и сбои. Лишь в этом году система тотального списывания была наконец отстроена и достигла максимальной эффективности, как технической, так и финансовой.
Впрочем, электронная версия высокотехнологичного массового обмана является далеко не единственной в рамках ЕГЭ. В провинции, особенно в автономиях, налажены более простые и технически менее совершенные, но от этого не менее надежные механизмы. Например, в село приглашается бригада взрослых специалистов, которые централизованно решают тесты для всех учеников. А потом московские блогеры удивляются, почему итоги “единого экзамена” в сельской местности оказываются на порядок выше, чем в городах, а в кавказских республиках выше, чем в столичных городах. Есть и ещё более надежный вариант. Детям особенно уважаемых или богатых родителей просто заменяют листок с ответами, обеспечивая тем самым стопроцентно правильные результаты. Сделать лишнюю копию экзаменационного листка при современном развитии полиграфического дела в России не составляет проблемы, особенно если об этом позаботятся сами функционеры и проверяющие. Так что не удивляйтесь, когда в элитные университеты столицы попадают дети провинциальных начальников, с трудом умеющие сложить два плюс два.
Как известно, систему ЕГЭ презентовали нам в качестве инструмента “социальной справедливости”, который позволяет продвинуть лучших провинциальных абитуриентов в престижные столичные вузы (чтобы они, оставшись в Москве или уехав за границу, уже не могли поднимать свой регион). Число провинциалов в университетах Москвы и Питера и в самом деле несколько подросло, но в основном за счет “демографической ямы”, когда вузам просто нужны были студенты для заполнения бюджетных мест. По мере того, как число этих мест сокращается, разговоры о социальной мобильности и справедливости в любом случае теряют смысл.
Разумеется, о справедливости надо заботиться и единый общенациональный экзамен в этом плане был бы полезен, но лишь в том случае, если бы речь в самом деле шла про испытание, ориентированное на проверку знаний. Нынешняя система ЕГЭ имеет только один смысл: сведя образовательные задачи процесса к профанации, она создала беспрецедентное поле для развития бюрократической коррупции. Если такова была её изначальная задача, то надо признать: успех превзошел все ожидания.
