Как относятся к идее социализма либеральные умы, вполне известно. Они, плохо скрывая отвращение, полагают, что не существует ничего более чудовищного и циничного в своей сути, чем «россказни о светлом будущем». Современные социал-демократы – самые честные из них – убеждены, что социализм – это милая тема для разговоров за рюмочкой коньяка после плотного обеда. На практике он помогает «социалистам» всех стран демагогически прикрывать собственный неоконсервативный курс. Относиться к социализму серьезно? Серьезен и безальтернативен только неолиберализм. Правым кажется, что с социализмом все давно уже ясно.
Меморандумы ЕС, заявления сотен одинаково одетых политиков, тысячи «разоблачительных» книг и церковные проклятья – вот все, что слышит обычный человек от Атлантики до Тихого океана о демократизме социализма. Неолибералы всех окрасов твердят: «Социализм по своей природе антидемократичен, нет и не может быть демократического социализма – демократического тоталитаризма». В своей монографии «Мир на перекрестке четырех дорог» Валерий Паульман полемизирует с таким взглядом. Обстоятельному разбору вопроса о демократии и социализме посвящена специальная глава его работы.
Был ли в СССР социализм или деформированное рабочее государство – предмет давнего спора среди левых. Существуют версии о мутантном социализме и государственном капитализме. Борис Кагарлицкий однажды сказал: «Этот спор начался как попытка поставить диагноз, а потом больной умер». Спор продолжается, хотя во многом проходит в стороне от текущих интересов рабочих. Возможно, гораздо важнее сегодня ответить на вопрос, каким может быть социализм.
Паульман пишет, что ростки социализма были загублены на корню усилиями «партийных и государственных чиновников, особенно в период сталинщины». Дальнейшие попытки бюрократии реформировать систему оставались в границах созданной модели и не могли избавить ее от главных пороков. Народ был отстранен от участия в управлении государством, миллионы людей погибли в жерновах кровавой реакции – вовсе не большевистской и не коммунистической, а направленной против многих завоеваний революции 1917 года. Не удивительно, что были испохаблены сами идеи справедливости и социализма. Но СССР оставил нам не только мечту и трагедию, но и опыт больших начинаний.
Чего не хватало советскому обществу (Паульман признает его социалистическим), «чтобы построить подлинный демократический социализм»? Необходимо было: «(1) обеспечить прямое народовластие, не допуская возникновения диктатуры чиновников партийного и государственного аппарата; (2) избежать монополизации общественной (общенародной) собственности в руках государства; (3) уйти от административного, сугубо централизованного управления экономикой; (4) отладить механизм прямого воздействия экономических интересов населения на деятельность предприятий, отраслей и регионов; (5) наряду с буржуазной системой оплаты труда, обеспечить социалистический принцип распределения национального дохода в форме общественных фондов потребления».
Это, по мнению автора, обеспечило бы подлинную социалистическую демократию. В термин «демократический социализм» Паульман вкладывает отнюдь не социал-демократический смысл. Он не отделяет социализм-тоталитаризм от социализма с человеческим лицом – демократического социализма, а полагает, что демократический социализм должен обеспечивать «прямое, непосредственное воздействие человека на механизм расширенного воспроизводства, обеспечивающий удовлетворение его потребностей». Такая трактовка не снимает, однако, вопроса о том, почему же подобное не должно быть присуще социализму как таковому. Можно ли вообще называть социализмом – новой формацией – порядок, почти всюду перешедший в капитализм? И не удивительно ли при этом, что призрак социализма ускользнул от человечества в ХХ столетии?
В дальнейших рассуждениях Паульман подчеркивает, что демократизм не является следствием неких писаных правил, а требует накопления нравственного потенциала. Это утверждение кажется логичным, однако проблему представляют условия накопления. Опыт СССР показывает, что под зорким контролем «коммунистической» бюрократии были в основном накоплены такие моральные установки, которые облегчили реставрацию капитализма. Ясно, что подобное накопление требует экономической эволюции: потребность лично участвовать в управлении обществом должна быть заложена общим повышением культуры трудящихся в результате технического прогресса, расширения кругозора и практики принятия решений на производстве. Необходимо также свободное время, то есть сокращение рабочей недели до 30 часов и еще более.
Советская бюрократия стала тормозом развития народного хозяйства именно в результате понимания противоречия между своей властью и задачами движения к социализму. Она оформилась как особый слой в ходе сталинской контрреволюции и не смогла пойти на ликвидацию собственных привилегий. Гораздо легче оказалось ей превратиться в новую буржуазию, стать классом. Следовательно, практическое решение вопроса о подготовке предпосылок рабочей революционной демократии (ее можно назвать и социалистической) обречено происходить при капиталистическом порядке.
Неолиберализм как реакционная модель капитализма не оставляет шансов для «нравственного накопления», содействующего будущей его гибели. Дальнейшее развитие, как экономическое, так и культурное, связано с политическим низвержением неолиберализма, парализованного острейшим мировым хозяйственным кризисом. И только затем станет возможной практическая постановка вопроса о новой революции.
Решение задачи слома неолиберального порядка должно привести мир к появлению новой модели капитализма. Трудно рассчитывать, что результат начинающегося в мире выступления масс приведет к чему-либо большему, чем радикальные перемены в рамках старой формации. Капитализм еще жизнеспособен, а новый социалистический штурм пока субъективно не подготовлен. Это означает, что система производства и экономика капитализма вообще примут в ближайшие десятилетия иной вид. Паульман полагает, что развитие производительных сил уже достаточно для перехода к новому обществу. Мешают субъективные преграды, которые, однако, являются продуктом объективной реальности. Наличие у капитализма запаса исторического времени может сделать неверными наши представления об экономике будущего.
Паульман утверждает: «В отличие от государственного социализма, существовавшего в СССР, в многоукладной экономике демократического социализма ведущую роль, по-видимому, будет играть кооперативная форма собственности». Это может оказаться так, но также возможно, что «кооперативным» окажется лишь управление собственностью, когда возрастет роль трудовых коллективов при одновременном повышении монополизма в экономике. И из капитализма такой монополизм перейдет в рабочее государство. Укладов экономики, многообразие которых автор также считает вероятным, может оказаться совсем не так много. Но то, что изменится непременно, так это жизненная философия людей. Ясно также, что место консервативной политики дерегулирования займет регулирование экономики. Возможно, еще при капитализме оно потребует децентрализации, что Паульман выделяет как важную составную часть социалистической демократии.
Неолиберализм строился на крайне ограниченном техническом прогрессе и к своему закату пришел к идее энергетической бережливости. Однако дальнейшее хозяйственное развитие еще при капитализме потребует повышения энергоемкости производств при революционном удешевлении самой энергии и перехода к более чистому и высокотехнологичному производству. Игнорирование деградации окружающей среды стало одним из порочных признаков неолиберального капитализма. Но проблема эта может быть частично снята еще при капитализме, вопрос лишь в том, насколько смогут укрепиться противостоящие буржуазии прогрессивные силы.
Паульман полагает, что новый общественный строй потребует диалектического сочетания рынка и плановой системы. Но что если еще капитализм так сократит роль рынка (через рост монополистической концентрации производства и торговли), что переход к нерыночному распределению станет одной из первостепенных задач новой революции? Не получится ли так, что социализм обойдется без рыночных механизмов, а место планируемого производства больших партий товара займет выпуск продукции по индивидуальным заказам? Технический прогресс вполне может это позволить.
Левым двух прошлых веков очень хотелось, чтобы социализм наступил как можно скорее. Желание это вполне отражало стремление наиболее передовых представителей общества поскорее покончить с отношениями эксплуатации. Несправедливость капиталистического строя ярче всего бросалась в глаза тем, кто понимал, насколько отличным может быть мир. В дальнейшем многим левым легко оказалось поверить, что в СССР установился социализм – произошел переход к новой общественной формации, возникло принципиальное новый, более передовой строй. Но этот социализм-призрак ускользнул. Страны, избравшие его, перешли на капиталистический путь развития. Либералы и другие консерваторы с яростью принялись топтать след «коммунистического чудовища».
Утверждая, что в СССР существовал социализм (не важно мутантный, бюрократический или государственный), мы всякий раз гонимся за призраком. Социализм не мог перейти в капитализм. С точки зрения марксизма, это абсурд. Но социалистическая революция могла потерпеть поражение. Это значит, что призрак неуловим, а моделирование будущего общества легко может упустить еще неизвестные нам фазы развития капитализма. Однако революционная мысль обладает богатым опытом, анализ его крайне ценен, а реальный социализм ожидает нас впереди. И конечно, он будет демократическим.
