Я везла ее на коляске по длинным больничным коридорам. Полина радовалась – вот ведь хорошо придумали, а то ходить трудно, сердце. Полина вдруг задремывала, дыхание ее было тяжелым, хриплым.
Кто-то оглядывался. Волосы у Полины – совсем седые – были по-прежнему густы. На голове ободок. Глаза из серых временами превращались в голубые. Грузная фигура, шерстяная кофта, черные туфли, в них единственных ей было удобно.
За два дня до смерти Полине стало лучше. Мы даже прошли с ней до балкончика, и она смотрела на парк, цветочные клумбы внизу. Говорила бодро и хорошо. Объясняла, что когда вернется домой, обязательно переставит холодильник на кухне.
Она умерла в реанимации от сердечной недостаточности. При вскрытии обнаружили огромное сердце, растянувшееся в тряпочку.
Назавтра я приехала в палату за ее вещами. Чуть смущенные медсестры передали мне две сумки, которые они аккуратно сложили. Первое, что попалось на глаза, был альбомчик с фотографиями моих детей. «Она вам кто?» – спросили они.
Начало ее жизни теряется в 1925 году в местечке Свобода Курской области. Сведений об отце почти нет, кроме того, что звали его Мартын, в Первую мировую получил Георгиевский крест, впоследствии раскулачен. Мать – Анастасия Матвеевна М. Из четырнадцати детей выжило четверо.
Полина не знала точной даты своего рождения – был август, жатва, и мать родила под телегой двух девочек-близнецов. Одна из них вскорости умерла. Полина (крестили ее Прасковьей) выжила.
После того, как отец умер, а мать осталась одна с кучей детей, Полина начинает сама устраивать свою судьбу. Федор С. был директором фабрики в Свободе. Жену его звали Александра Ивановна, и была она урожденная Шредер, родня архитектора Ивана Николаевича Шредера. Никогда не узнать, почему жизнь Полины пересеклась с жизнью этой семьи, но они полюбили смышленую семилетнюю девочку и фактически взяли ее на воспитание.
«Деточка, из тебя выйдет толк», – говорила Александра Ивановна. От нее заразилась Полина страстью к чтению. Александра Ивановна читала ей вслух Байрона, Пушкина, Грибоедова, сама писала стихи. Как-то ночью Полина подслушала разговор «бабушки» и «дедушки», как она их называла, о том, что они собираются уезжать в Москву. Ничего не сказав матери, она уехала с ними, сбежала из дома, заменив отчество на Николаевна (по дяде), чтобы ее не нашли. Так вместо Прасковьи Мартыновны, стала она Полиной Николаевной.
Как проходили ее московские годы, а жило семейство на улице Кирова, недалеко от Телеграфа, не знает уже никто. Вероятно, Полина ходила в школу. В 41-м она опять ненадолго попадет в деревню – вся семья эвакуирована в Башкирию. Александра Ивановна взяла с собой мешки, набитые тетрадями со стихами, – по дороге их украли.
Впрочем, опять сбежала, вернулась в Москву в 42-м, где-то на подмосковной станции увидела санитарный поезд и бросилась к начальнику поезда: «Возьмите меня с собой, я буду ухаживать за ранеными». В 43-м поезд попал под бомбежку. Она уцелела, добралась до пункта, где формировали стрелковую дивизию. Приписала себе лишний год ушла добровольцем на фронт.
Ее назначили старшим телефонистом. Не раз приходилось, закинув на плечи шестнадцатикилограммовый ящик с рацией, бывать на передовой. Доводилось и самой искать в огне боя обрыв кабеля, восстанавливать связь под пулеметным и минометным огнем. И все ползком – в грязь и холод. «По ходу боев за город Климовичи у связистов 693 артполка замолчала связь с одним из подразделений 837 полка. На восстановление повреждения была направлена группа связистов из трех человек во главе с ефрейтором З. Выполняя задачу, связисты углубились в лес, в котором после боя рассеялось большое количество фашистов. Шли тихо, по одному, соблюдая необходимые предосторожности. Однако немцы заметили девушку, укрылись в кустах и ждали ее приближения. Ей удалось опередить фашистов. Она быстро, оценив обстановку, бросила гранату, убила одного немца и с криком «Хенде хох!» дала очередь по кустам из автомата. Из кустов вышли двое фашистов с поднятыми руками. Обезоружив немцев, она вместе с подоспевшими связистами благополучно доставила пленных на НП 837 полка», – писали о Полине в военных мемуарах.
Эту историю я слышала и в ее пересказе – и представляла, как невысокая, совсем еще молоденькая Полина с суровым лицом ведет двух долговязых немцев. Они плакали, умоляли сохранить им жизнь…
Полина дошла до Берлина, до самой встречи на Эльбе, где какой-то американец звал ее замуж, но она отказала, еще помня своего убитого Семена. Он вошел в блиндаж, сказал «Иди, поспи» и надел ее наушники. Она ушла, а несколько часов спустя, в то место, где должна была сидеть Полина, попала бомба, и Семен погиб.
Она приехала с фронта с орденом Красной Звезды, медалью «За отвагу», орденом Славы III степени, еще восемью медалями и четырнадцатью благодарностями Верховного Главнокомандующего.
Ей было двадцать лет. Что ждало ее на улице Кирова? «Бабушка» умерла (где-то далеко умерла и мать), через несколько лет умрет и «дедушка» (последние годы он все пробивал по инстанциям идею разработанной им школьной парты).
Надо было жить – и она устроилась в магазин в Уланском переулке. Там ее учили обсчитывать и обвешивать. Будучи до исступления честной и всегда страдающей от несправедливости, она стала вмешиваться в работу магазина. «Ты, деточка, не создана для торговли», – сказала ей опытная продавщица, и Полина, вспомнив недавнее свое связистское прошлое, пришла на Центральный телеграф на улице Горького. Там, в подвале, находилась междугородная телефонная станция М-1. И пошло-поехало: абонент, коммутатор, соединение, связь.
Вскоре после войны Полину отправили куда-то в колхоз, восстанавливать разрушенное хозяйство. Полина, обладавшая даром руководителя, организовала работу таким образом, что кто-то из девушек всегда дежурил на кухне, и уставшая за день бригада получала горячий обед.
В 1956 году Полина познакомилась с моей матерью – они оказались соседками.
Полина с интересом отнеслась к новой девушке. Все в ней было иное. Полина была ширококостная, устойчивая. Моя мать – тоненькая, хрупкая, болезненная. Впрочем, пианистка. Полина захаживала к ней в комнату, останавливалась на пороге, слушала, как она играет. Мама казалась ей существом высшего порядка. Полина была старше на семь лет и поняла, что без нее мама пропадет.
Когда родилась я, Полина сказала: «Буду помогать до года». Бежала к роддому, чуть не попала под машину. Катала мою коляску, рабочие дробили асфальт, обернулась, не удержала коляску – я вылетела на землю. У нее «упало сердце». Обошлось. Помнила об этом случае до конца жизни, все корила себя за любопытство. Когда мне было шесть месяцев, ночью, неожиданно схватила судорога. Рот сжался, я перестала дышать. Отец с матерью были в панике. Полина осторожно просунула нож между губами и разжала мне рот. Я задышала. В десять месяцев я залезла на подоконник. Окно было раскрыто. Полина вошла на кухню и увидела, как торчат мои пяточки. Тихо-тихо подкралась ко мне и втянула обратно.
После моего рождения жизнь Полины уже совершенно слилась с жизнью нашей семьи.
Полина работала посменно – первый день с 14 до 22, второй – с 9 до 14, возвращалась домой и в тот же вечер уходила «в ночь», к 22 часам. Там работала до 7 утра. День после ночи был свободным. Наутро говорила телефонисткам: «А теперь всей сменой поедем в Сокольники, кататься на лыжах!» И ведь катались! Свободным был и второй день. А назавтра – опять к 14, и так все время. Отпускала телефонисток домой, если те жаловались на усталость, плохо себя чувствовали. Полина заменяла их и к своим четырем городам прибавляла два чужих. У телефонисток были дети. У Полины вроде бы не было.
Характер у Полины был крутой – она была упряма, вспыльчива, воинственна. Ей до всего было дело: если видела на улице какую-то сцену, должна была вмешаться. Если уличала продавщицу в обмане, устраивала скандал. Ее сжигало небывалое чувство справедливости и стремление искоренить зло. Именно это чувство справедливости заставляло ее бороться за свои права – при полном отсутствии корысти.
Между тем здоровье крепкой, все выдерживавшей Полины начало пошатываться. Она перенесла онкологическую операцию. Наконец-то ее избавили от ночных смен. Но исподволь, еще раньше, начала закрадываться и другая страшная болезнь – акромегалия. Моя мама уверена, что это – последствия постоянной работы с наушниками, аппаратурой, пропускающей волны через мозг. Маленькая опухоль в мозгу таилась до поры до времени.
Ее жесткий нрав словно смягчился – ей было уже очень трудно двигаться, жить, дышать. В последние дни все говорила маме, что в голове у нее звучит «Желание» Шопена-Листа: «Если б я солнышком на небе сияла…»
Память о ней связывает меня с той войной.
