…Мы должны провести этот урок, говорил учитель. Он выглядел смущенным и как будто растерянным. Его голос дрожал. Ну, мы просто должны сделать это…
Слова звучали немного неприлично, и оттого нотки стыда чувствовались еще сильнее. Но класс и так знал, о чем идет речь. Просто существуют задания A, В и C, от выполнения которых не уйдет теперь никто.
Так или почти так выглядели, вероятно, уроки, посвященные написанию пробного ЕГЭ в тысячах российских школ этой осенью.
Предстоящий экзамен, еще вчера казавшийся предметом основательных и неспешных дискуссий в образовательной среде, сегодня стал реальностью, с которой и в которой предстоит провести текущий учебный год каждому старшекласснику. Неотвратимо приближающийся момент написания судьбоносных тестов отныне будет определять настроение школьников, тревожить их сон, провоцировать нервное напряжение. Ценность каждого урока будет определяться лишь тем, насколько он способен помочь избежать ошибки при написании экзаменационных заданий. А учителям, особенно по предметам, где ЕГЭ является обязательным – русскому языку и алгебре, – придется выстраивать свои занятия в соответствии с этими ожиданиями. Которые, впрочем, все равно будут обмануты: результаты прошлогоднего ЕГЭ, в том числе по выбору (то есть когда ученики были изначально ориентированны на этот предмет), были в полном смысле слова катастрофическими. Ведь речь идет не о проверке знаний, не о навыках самостоятельного мышления, а о специфическом искусстве понимания логики составителей тестов, умении ответить на вопрос так же, как отвечают на него анонимные сотрудники ФИПИ (Федерального института педагогических измерений). Простая удача может здесь решить гораздо больше, чем месяцы изнурительной подготовки и куча денег, потраченных на репетиторов.
Поразительно, но введение обязательного ЕГЭ, переворачивающее всю систему школьного образования, не спровоцировало сколько-нибудь серьезной общественной дискуссии. Конечно, было много аргументированной критики – специалисты, учителя и журналисты приводили массу доводов против. Говорили и о порочности тестовой системы, и о роковых «волчьих билетах», которые получат неудачники вместо аттестата, и о сильнейших стрессах выпускников, уже обернувшихся самоубийствами и сердечными приступами во время проведения ЕГЭ в 2007 году. Министерство образования и растущее с каждым днем специфическое сословие методистов, материально заинтересованных во введении обязательного госэкзамена, сначала несли что-то маловразумительное о возможности поступить в МГУ детям из далеких деревень, которая открывается с введением ЕГЭ, а потом просто перестали отвечать. И это, вероятно, самая разумная стратегия: надо просто раз и навсегда показать критикам, что введение ЕГЭ – дело решенное и обсуждать здесь нечего. Бесполезно доказывать преимущества этой реформы, тем более что они попросту отсутствуют. Министр образования Фурсенко практически не скрывает: ЕГЭ поможет радикально уменьшить число абитуриентов, а параллельно будет радикально сокращено и количество вузов. Не стоит тратить время на обсуждение того, с чем предстоит просто смириться.
Жесткость и решительность правительства в этом вопросе, похоже, дают необходимый эффект – потихоньку смолкает номенклатурная фронда ЕГЭ в лице ректоров вузов и региональных чиновников от образования, прячут голову в песок недовольные директора школ, опасающиеся сокращения финансирования, вздыхая, закупают свежие справочники по сдаче Единого экзамена родители.
Разве не научилось большинство относиться к любым, даже самым людоедским, прогрессивным рыночным реформам как к неизбежному природному катаклизму? Вначале, конечно, неприятно – но пройдет пара лет, все свыкнутся, и будет казаться, что всю жизнь так и жили с этим ЕГЭ.
Тем не менее, не прозвучал пока еще один голос – голос тех, кому предстоит стать главной жертвой грозного экзамена, способного за четыре часа решить всю их последующую судьбу. Выпускники, еще недавно думавшие каждый за себя о выборе вуза и трудностях предстоящего поступления, сегодня вдруг оказались лицом к лицу с общей большой бедой. Счастливое и полное надежд окончание школьной жизни неожиданно оборачивается для них жестоким столкновением с не подлежащим пересмотру решением государственной машины об их собственном будущем. У молодого человека наших дней, лишенного полезного во всех отношениях опыта примирения с действительностью, ЕГЭ не вызывает ничего, кроме ненависти. Насколько действенным может быть это чувство? Может ли оно привести к появлению массового протеста школьников против первой зловредной реформы в своей жизни? Ответы на эти вопросы, похоже, даст уже самое ближайшее время. Очевидно пока одно: все объективные условия для рождения этого протеста уже созданы.
