С утра мы поехали брать Рейхстаг – чтобы не стоять потом в очереди. Автобус отстаивался недалеко, возле Тиргартена, где девяносто лет назад убили Розу Люксембург. Гибель ее и Либкнехта, поражение германской революции, в конечном счете, открыли дорогу к будущей победе нацизма. Было хорошее утро, когда хочется ни о чем не думать, а только наблюдать за игрой белок. Белки окружили присевшего на скамейку бомжа и доверчиво смотрели на него черными бусинками глаз в ожидании дармовой кормежки. Человек в старом пальто кидал им крошки от булки, далеко вокруг распространявшей запах теплой сдобы, а над его головой, на высотке, лениво крутился большой круглый знак корпорации «Мерседес». Мы выбрали этот знак ориентиром, чтобы вернуться потом к автобусу и продолжить путь на Европейский Социальный Форум в Мальмё.
История – старая и не столь давняя – встречалась здесь чаще турецких бистро с кебабом и шаурмой. За углом, на кинотеатре красовался большой анонс фильма «Der Baader Meinhof Komplex» по роману Штефана Ауста, нынешнего главреда «Шпигеля» и бывшего сотрудника «Конкрет», выкравшего детей Ульрики Майнхоф для ее бывшего мужа. Эту картину рекламировали первые полосы берлинских газет в каждом встречном киоске. А рядом царапали небо руины Гедехтнискирхе, сохраненной в разрушенном виде – в качестве «мемориала разрушения и созидания». Бывший мемориальный храм в честь кайзера Вильгельма пострадал от бомб союзников вскоре после проповеди с экклезиастовским мотивом: «Все проходит, пройдет и это». В его сердцевине, над алтарной частью, у прикованного авангардного медно-цинкового Христа мерно качался на ветру светящийся фиолетовый шар. Бесшумный колокол, который неслышно звонит по всем жертвам старых и новых войн.
На подъезде к станции Фридрихштрассе открылся хороший вид на Рейхстаг.Рейхстаг окружен авангардными зданиями бундес-правительства и обширными пустырями. Практически вся застройка выглядела послевоенной.
Давным-давно, в Киеве, в коммунальной подольской квартире я нашел среди дедовых наград медаль с надписью «За взятие Берлина» и впервые отыскал на карте этот город. А позже дед, бывший танкист, рассказал нам о закопченном здании посреди разрушенных кварталов, которое было для его поколения зримым материальным символом войны и фашизма. Вернувшись к сожженному дому, в Нежин, он привез только один трофей – маленькую картину, написанную в черно-зеленых тонах. На ней изображена женщина. Она сидит в темной комнате, на бюргерской кровати, в ночной рубахе, и всматривается в зеленый весенний сад, освещенный утренним солнцем. Судя по надписи на оборотной стороне, картину писали в Берлине, в сорок третьем году, когда дед горел в танке в степях возле Курска. Сейчас она висит на стене у меня дома.
Этим мирным утром розовые лучи лизали стены Рейхстага, крашенные в светлые бежевые тона. Мы прошли мимо здания резиденции канцлера с воздушной галереей, похожей на конструктивистский акведук, и подошли к главному входу. Над ним тяжело висела все та же, еще довоенная надпись: «Dem deutshen volke». Большая площадь перед входом в Рейхстаг была похожей на большую, не очень ухоженную лужайку, а на лестнице уже собиралась очередь туристов. Наша компания была в ней второй после группы юных школьниц, а сразу за нами к Рейхстагу подошли американские пенсионеры. И их гид, не желая терять время, бесхитростно рассказывал им свою версию истории этого прекрасного города в дни агонии Тысячелетнего Рейха.
– Самолеты Советов полностью разбомбили Берлин. Мы, американцы, восстановили этот город после войны.
В ответ на наши насмешливые реплики гид радостно прокричал несколько исковерканных русских слов. А узнав, что мы украинцы, с улыбкой добавил к ним слово «Оранж». А потом осекся, поглядев на надпись «Венесуэла», украшавшую бандану одного из наших друзей.
– Чавес – диктатор, – сказали туристы-американцы. Егору, который привез этот платок из нашей поездки в Каракас, пришлось рассказать им, что в этих словах не больше правды, чем в их версии о конце Второй мировой войны. Потом Чапай слышал, как эти же люди рассказывали друг другу, что в тридцать третьем году Рейхстаг подожгли коммунисты. Как будто история несчастного слепца Ван дер Люббе и знаменитый процесс Димитрова, превратившийся в дуэль с Герингом, не рассказали миру правду об этом пожаре, ставшем предлогом для окончательного утверждения гитлеровской диктатуры. Пролог к будущей мировой драме, разыгранный в декорациях этого огромного здания.
На входе стояли металлоискатели, и когда шокированные охранники обнаружили у нас два складных ножа – мой и Чапая, – они вызвали полицейских, и те выдали Артему расписку, по которой он потом получил обратно наши средства для борьбы с консервными банками. Мы прошли внутрь, поднялись на лифте на крышу и вошли под круглый стеклянный купол. Спиральная дорожка вела нас дальше, к смотровой площадке на самом верху. Специальные буклеты рассказывали о зданиях и монументах, которые можно обозревать с этого места: от памятника погибшим в Холокосте евреям до здания газетного концерна Акселя Шпрингера, умышленно выстроенного у самой Берлинской стены, за которой скрывались подростки из левацких групп Западного Берлина, затравленные правой шпрингеровской прессой. А на тыльной стороне цоколя Рейхстага еще можно было просмотреть нацарапанные слова: «Астрахань, Макаров».
Внизу, в начале Унтер-ден-Линден, сразу под квадригой Бранденбургских ворот и напротив посольства США, стоял пикет берлинских левых – парламентской Левой партии и местных коммунистов. Они требовали прекратить тайную войну против боливийского правительства Эво Моралеса и вывести войска из Ирака и Афганистана. Пока мы знакомились с ними, к пикету подъехал городской двухэтажный автобус, и его водитель попросил листовки и газеты левых – для себя и других берлинских шоферов.
Потом мы пошли на Музейный остров, к сокровищам Пергамона и Египетского музея, мимо крохотного обломка Берлинской стены. Куски побольше сохранились на Варшавской улице и у знаменитого «Поста Чарли» – контрольно-пропускного пункта, известного провокациями времен «холодной войны». Двери музеев открылись, Нефертити взглянула на нас своим единственным глазом и накрыла пеленой Майи. Берлин исчез для нас на три с половиной часа. Осталась только оливковая ветвь на египетской фреске, беседа бога Осириса с фараоном Сети, дивные желтые звери на синей глазури вавилонских Врат богини Иштар, Пергамский алтарь с коллекцией античных статуй и клинописная Стела царя Хаммурапи – окаменелые общественные отношения рабовладельческого Востока. Германская имперская археология награбила это руками Хуманна, Колдевея и Шлимана – в Египте, Междуречье и на берегах Эгейского моря, соперничая с археологическими хищниками Британского музея. Конкуренция предшественников Индианы Джонса своеобразно отражала мировое соперничество германского и британского капитала. Причем создавая сокровищницы награбленных древностей прошлых империй, буржуазия ведущих колониально-промышленных государств символически утверждала свои претензии на мировое господство. Эту традицию продолжило затем американское вторжение в Ирак, сопровождавшееся грабежом экспонатов багдадского исторического музея.
Нынешний Берлин, один из мировых центров накопления капитала, одна из столиц новой европейской империи – весьма левый город, где есть несколько крупных сквотов, включая знаменитый Кёпе на улице Коперника. Стены берлинских домов расписаны яркими граффити и заклеены стикерами панков, антифашистов и левых групп. Это особенно заметно в Кройцберге и восточных кварталах, сохранивших архитектурный стиль и дух эпохи до падения Берлинской стены. На улице Парижской Коммуны вспоминается, что Коммуна стала жертвой канцлера Бисмарка и карлика Тьера, на центральной улице Карла Либкнехта – о том, что Либкнехта замучили военные с молчаливого одобрения социал-демократов, – и хочется верить, что эти жертвы не были напрасны. И мрачные тени прошлого более не накроют собой этот великий город, с которым связано столько событий и судеб.
На обратном пути мы остановились в Потсдаме, у парка Сан-Суси, где играл на флейте Вольтеру хитрый король Фриц, заложивший первые камни в фундамент германского империализма. Потом, по иронии судьбы, здесь договаривались об основах будущего миропорядка лидеры антигитлеровского альянса. Нам нужно было проехать через весь город к Трептов-парку, к памятнику солдату-освободителю, у ног которого лежит разрубленная мечом свастика. Там было людно: к монументу приходят туристы и гуляющие берлинцы, читают цитаты Сталина, рассматривают статуи солдат, у которых лежат свежие красные цветы, и яркую мозаику в зале у подножия монумента, где стоит урна с прахом павших бойцов. Девочки-эмо фотографировались на его фоне с высунутыми языками, а два берлинца – отец и маленький сын – гудели сквозь губы, смеясь гулкому эху памятного зала. А на скамейках парка сидела веселая молодежь из турецкого квартала, в котором можно поесть дешевого фалафеля, рассевшись на стертых диванах в маленьком кафе для работяг, и посмотреть футбольный матч «Галатасарай» – «Бешикташ».
В Тиргартене, у зоопарка мы замкнули наш берлинский круг. Здесь, возле вольеров с кондорами и ибисами, под мостиком на тихом канале стоит памятный знак – в том месте, где убийцы сбросили в воду тело Розы Люксембург. Железные трубы, которые поднимаются вверх из темной глади канала, образуют буквы ее имени. Мы фотографировали их после минуты молчания, и в это время по узкой парковой дорожке подъехали несколько берлинцев на велосипедах. Постояв, они не стали мешать и поехали обратно – в объезд.
