Что ждет мир в 2020-х годах?
Сейчас очень важно, чтобы в информационном поле речь шла не только и не столько про пандемию коронавируса, которую человечество безусловно в той или иной форме преодолеет. Не менее важно обсуждать и анализировать наступивший экономический кризис, который лишь начался. Произошедшие события по своим последствиям сравнимы с Первой мировой войной и 1917 годом, со Второй Мировой Войной, с Нефтяным кризисом 1973 года, с развалом Советского Союза. Мир и Россия уже никогда не будут прежними. Новый вектор движения сформирован. Как не так давно сказал Борис Кагарлицкий, “дороги нет, но есть направление”.
Прежде всего нужно понимать, что коронавирус лишь запустил и усилил наступивший экономический кризис. Но экономический кризис случился бы и без пандемии. С 2009 года в мировой экономике было накоплено достаточно проблем, которые неизбежно бы привели к новому циклическому кризису. И экономисты его ждали и готовились. Вопрос был лишь в том, когда он начнется. То что кризис начался лишь в 2020, а не двумя-тремя годами ранее – большое достижение.
Какова вкратце общая механика циклического экономического кризиса? Циклический кризис начинается, когда мировая экономика находится в состоянии перегрева. В каждый конкретный момент мировая экономика имеет определенную отраслевую и институциональную структуру, которая сформировалась в результате преодоления предыдущего циклического кризиса. Но сегодня мировая экономика – это постоянно растущая, развивающаяся и изменяющаяся система. И наступает момент, когда сформированная отраслевая и институциональная структура перестает обеспечивать дальнейшее развитие. Завершается вовлечение ранее неиспользуемых ресурсов. Рынки оказываются насыщены прежде высоковостребованными товарами. Технологии и бизнес-процессы, оптимизирующие производство, внедрены. Как следствие, происходит корректировка экономики. Падают нормы прибыли, завершаются ставшими нерентабельными инвестпроекты, обесцениваются переоцененные во время перегрева активы.
Кризис оказывает три важных, но болезненных эффекта, запускающих новый цикл роста:
- экономика очищается от устаревших проектов, предприятий, а иногда целых отраслей, которые сохранялись только на фоне роста экономики в целом. Человеческие, материальные и финансовые ресурсы, которые были в них вовлечены переходят в более эффективные проекты и компании;
- компании – инновационные локомотивы предыдущего цикла роста, которые раньше купались в деньгах, в новых условиях начинают считать деньги и тратить ресурсы более эффективно;
- капитал получают новые инновационные проекты, которые раньше казались неоправданно рискованными. Среди них находятся те, которые становятся локомотивами развития в новый экономический цикл.
За счет этих эффектов, болезненно, но неизбежно, мировая экономика запускает новый цикл экономического развития. Вовлекаются новые ресурсы, появляются новые востребованные людьми товары и услуги, внедряются новые технологические и организационные инновации. Колебания же цен и биржевых индексов на финансовых рынках, их обвал во время кризиса и рост в период подъема, являются лишь хорошо видимой вершиной экономического айсберга. Но, к сожалению, значительная часть современных экономистов, не разбирающихся в политэкономических процессах, кроме этой финансовой верхушки айсберга не способна что-то проанализировать. Поэтому зачастую экономический кризис сводят к финансовому кризису, что в корне неверно.
До Великой Депрессии описанный выше механизм работал в чистом виде. Во время нее механизм роста производства, механизм развития со стороны предложения перестал запускаться самостоятельно. После этого каждый раз для выхода из экономического кризиса требовались меры со стороны государства, улучшающие условия ведения бизнеса, меры, стимулирующие спрос и делающие ведение бизнеса более тепличным. Сначала это были меры государственного стимулирования спроса кейнсианского образца, потом отказ от золотого стандарта и рост денежной массы, затем со времен Рейгана и до сих пор – снижение процентных ставок вплоть до отрицательных и, как следствие, наращивание кредитов потребителями, бизнесом и государством. В текущий кризис мы видим новый способ стимулирования спроса: “вертолетные деньги” — прямую раздачу денег населению. То есть со времен преодоления Великой Депрессии инструмент выхода из кризиса — это сочетание оздоровления со стороны производства (предложения) и смягчение условий со стороны финансов (спроса).
Специфика наступившего экономического Коронакризиса в том, что итак существующие проблемы замедления темпов роста, низких прибылей и доходностей, переоцененности активов помножились на убытки от вынужденного простоя в результате беспрецедентных в истории мер карантина. Эти дополнительные убытки несут и компании, не испытывавшие до этого финансовых трудностей. Их невозможно избежать, эти убытки приходится просто фиксировать.
Не будем думать о плохом и рассмотрим позитивный сценарий, при котором пандемия будет побеждена этой весной. Сама по себе экономическая коррекция, даже если бы кризис был сильнее Великой Рецессии 2008-2009 годов, могла снизить мировой ВВП не более чем на 5%. Но, как мы видим, практически все страны в мире рано или поздно проходят через карантин. По грубым оценкам, месяц карантина снижает годовой ВВП приблизительно на 4%. Дальнейшие меры социального дистанцирования снижают покупательскую активность людей, пользование услугами, передвижение. Эти меры, которые могут длиться до полугода, убавляют ВВП еще на 4%. Кроме того, в современной глобализированной экономике для создания конечного продукта требуются комплектующие со всех концов света. Поэтому с сопоставимым вредом в условные 4% скажутся негативные последствия от разрыва производственных цепочек, в результате которого затормозится производство товаров во всем мире. И, наконец не стоит забывать про негативный эффект от сокращения потребительского спроса. Он будет вызван неизбежными в таких условиях падением доходов граждан и безработицей. Эффект от сокращения спроса может составить 8-12% мирового ВВП. Таким образом, перед мировой экономикой стоит угроза падения на 20-30% ВВП.
Вот почему все ведущие мировые державы уже начали реализовывать беспрецедентные программы поддержки своих экономик в размере 5%, 10%, 15% ВВП, беспрецедентно увеличивая государственный долг. Но и подобные меры позволят лишь смягчить падение и избежать коллапса мировой экономики. Даже, несмотря на предпринимаемые беспрецедентные меры, мировую экономику ждет падение в 8-15% в 2020 году и, в лучшем случае, нулевой рост в 2021 году.
Несмотря на все антикризисные меры, шок от последствий мер по борьбе с вирусом окажется слишком сильным. Три эффекта оздоровления экономики будут не просто болезненными, а сверхболезненными. Устаревшие неэффективные предприятия окажутся просто сметены. Прежде всего это касается трудоемких сфер коммерческих и потребительских услуг, общепита, машиностроения. Нынешние локомотивы роста (IT-индустрия, сырьевой сектор, производство товаров народного потребления, строительство) будут вынуждены не просто начать считать деньги, а бороться за выживание. Новые инновационные проекты, которые безусловно появятся, не смогут вовлечь все высвободившиеся трудовые, материальные и финансовые ресурсы в среднесрочной перспективе. Для этого понадобятся три, пять, может быть, десять лет. Скорее всего локомотивами роста будут медицина, онлайн-сервисы, робототехника. Выход из кризиса будет происходить на фоне сокращения доходов, безработицы и инфляции. Экономические проблемы такого масштаба неизбежно будут иметь последствия в политической сфере. Поэтому стоит ожидать роста конфликтов как внутригосударственных, так и международных. Мир безусловно выйдет из кризиса, но это будет непростая задача, требующая длительной упорной работы.
Часть 2. Насколько серьезен кризис для России?
Сравнивая сытые годы “раннего Путина” с застойными годами “Путина позднего”, я назвал прошлую статью “Семь лет тучных, семь лет тощих” (http://rabkor.ru/columns/debates/2015/04/09/seven/). Параллель, оказалась более чем удачной. Увы, как известно, Египет за тощими годами ждали десять казней египетских. В той статье начала 2015 года, посвященной долгосрочному социально-экономическому развитию России, я озвучил три тезиса. Первый — тезис, что политика импортозамещения не обеспечит ускорения экономического рост в стране. Второй — что в условиях усиливающейся экономической и, как следствие, политической борьбы между мировыми регионами экспортоориентированной альтернативы развития (не важно с ориентацией ли на Запад или на Китай) перед Россией также нет. И третий тезис — это неутешительный вывод, что реальная программа-максимум для России на ближайшие, начиная с 2015 года, 10-15 лет это постараться сохранить социально-экономическую стабильность.
Реальность последних пяти лет подтвердила первые два тезиса. Ускорения экономического роста ни за счет импортозамещения, ни за счет переориентации на Китай, ни за счет примирения с Западом закономерно не случилось. Но, к сожалению, первый квартал 2020 года позволяет говорить, что задачу сохранить социально-экономическую стабильность в течение 10-15 лет мы очевидно провалили.
Прежде всего нужно еще раз отметить особенности экономического курса России после кризиса 2008 года. За последующие 11 лет российская экономика развивалась темпами ниже среднемировых. Если мировая экономика за этот период росла со среднегодовым темпом в 3% ВВП и выросла на 40%, то среднегодовой темп роста российской экономики за аналогичный период равен 2% ВВП, а совокупный рост за 11 лет составил около четверти ВВП. Экономическое развитие с каждым годом все замедлялось и в итоге практически остановилось.
Причина — в специфичности экономических целей, выбранных властями страны. Стратегическими целями для российской экономической политики были не экономический рост и повышение уровня жизни граждан, а достижение максимально возможной экономической автономности России от глобальной экономики и накопление капитала даже не всем правящим классом, а только лишь его узкой верхушкой. Причем в условиях слабого экономического роста это накопление зачастую носило характер перераспределения национального богатства и национального продукта в пользу “своих”.
Российская экономика последних лет, особенно после кризиса 2014 года, представляла из себя какую-то пародию на советскую экономику. Это была эдакая мобилизационная экономика, выздоравливающая после инсульта. Рука государства, собирающая ресурсы успешно работала, а рука, распределяющая накопленные ресурсы, функционировала значительно хуже. В итоге за счет сырьевой ренты, налаживания системы сборов налогов с бизнеса, повышения НДС были накоплены огромные резервы. На 1 января 2020 года Фонд национального благосостояния составил 125 миллиардов долларов, а все золотовалютные резервы равнялись 554 миллиардам долларов. Это, соответственно, 7 и 30 процентов от ВВП страны.
Официально заявлялось, что такой высокий объем резервов должен помогать России легче преодолевать экономические кризисы. Но практика последних 20 лет показала, что подобная политика не работает. Напротив, каждый экономический кризис российская экономика переносила болезненнее, чем экономики других стран. Если мировой ВВП в 2009 году упал на 1%, то падение российской экономики даже по официальным данным составило 8% ВВП. События же 2014-2015 годов мировая экономика восприняла просто как стресс, в результате которого темпы роста(!) всего лишь замедлились с 3,3% ВВП в 2014 году до 3,0% ВВП в следующем году. Российская же экономика в 2015 году пережила рецессию по данным Росстата в 2,5% ВВП.
Причина в том, что прочие страны в стабильные годы направляют сбережения в оборот, тем самым создавая мультипликативный эффект, приводящий к росту экономики. Соответственно, в период спада в первую очередь происходила корректировка инвестиционных проектов. Частично “съедался жирок”, наращенный в период подъема. Обескровленная же изъятием денег и высокими процентными ставками российская экономика, начиная с 2010 года, в периоды подъема показывала минимальный рост. В периоды же спада в России в условиях практически полного отсутствия инвестиционных проектов происходило не снижение темпов роста, а проседание достигнутого ранее уровня развития. Образно, не “съедался жирок”, а “терялась мышечная масса” отечественной экономики. Которую в последующий период подъема мы не наращивали, а только восстанавливали. Нет никаких оснований полагать, что у верховной власти сменились приоритеты в экономической политике, и в будущем произойдет смена экономического курса под лозунгом “максимальная экономическая автономность и стабильность политического режима любыми средствами”. И за эту автономность и стабильность для власти даже после выхода из кризиса мы будем продолжать платить низкими темпами уже не роста, а восстановления отечественной экономики.
Кроме того негативные последствия экономических кризисов в России усиливаются характером антикризисной политики государства, когда поддержка привилегированных сырьевых отраслей экономики и приближенных структур и компаний в значительной степени осуществляется за счет снижения уровня жизни граждан и банкротства частного, в первую очередь малого и среднего, бизнеса. В данном характере антикризисных мер в стране также не ожидается больших изменений. Первой, кому оказало поддержку государство в условиях начавшегося кризиса оказалась Госкорпорация “Роснефть”, которой государство отдало 9,6% процентов собственных акций в обмен на “мусорные” акции венесуэльских нефтяных компаний.
И это при том, что “Роснефть” и ее глава Игорь Сечин были главной силой, которая продавила мартовский разрыв соглашения в формате ОПЕК+. Сторонники разрыва сделки ОПЕК+ отстаивали точку зрения, что Россия в первую очередь заинтересована не в высоких ценах на нефть, а в сохранении и наращивании своей доли на рынке. Основная угроза для них виделась в увеличении доли на рынке нефти американских сланцевиков. По мнению противников ОПЕК+ сокращение доли России на нефтяном рынке в долгосрочной перспективе поставило бы Россию в уязвимое положение, вплоть до появления у западных стран возможности введения эмбарго на закупку российской нефти в случае несогласия с действиями российских властей, что не позволило бы продолжать вести России самостоятельную политику. Заметим, что сама по себе подобная постановка проблемы подменяет национальные интересы страны узкокорпоративными и узкоэлитарными.
Преодоление данной угрозы сторонникам разрыва соглашения ОПЕК+ виделось в отказе от ограничений по добыче нефти, которое должно было привести к падению цен на нефть до уровня не ниже 30 долларов за баррель с последующим восстановлением до уровня 40-45 долларов к концу года. Предполагалось, что подобное падение цен на нефть обанкротит американских сланцевиков и позволит России и странам ОПЕК занять их долю на мировом рынке.
Подобная стратегия по сути являлась экономической авантюрой и не учитывала целый ряд важнейших факторов, которые сделали ее несостоятельной:
- в условиях наступившего жесточайшего экономического кризиса, когда спрос на нефть итак падал, отказ от ограничения предложения не мог ни привести к обвалу цен;
- стратегия разрыва соглашения ОПЕК+ не предусматривала ответных шагов со стороны Саудовской Аравии. Предполагалось, что Саудовская Аравия не будет заинтересована в обвале нефтяных котировок ниже 30 долларов, так как такие цены создают для саудитов риски неисполнения бюджета. Но правительство саудитов пошло на такой риск с целью выдавливания российской нефти с мирового рынка. Саудовская Аравия имеет возможность при необходимости нарастить государственный долг для покрытия дефицита бюджета и воспользуется этой возможностью. А вот у России возможности сбалансировать бюджет за счет наращивания долга практически нет. Дефицит бюджета мы можем покрыть только либо за счет существующих сбережений, либо, что еще хуже, за счет дополнительной эмиссии, которая вызовет рост инфляции. Второй вариант будет означать покрытие дефицита бюджета за счет реальных доходов граждан;
- кроме того, нужно учитывать, что доходы американских сланцевых компаний застрахованы финансовыми инструментами от падения цен ниже 50 долларов за баррель. Поэтому к уходу с рынка сланцевиков может привести только длительный, на протяжении года и более, низкий уровень цен на нефть ниже 30 долларов за баррель. В ином случае американская сланцевая отрасль просто очистится от менее эффективных проектов, но не обрушится. Мы уже наблюдали подобное в 2014-2015 годах, когда при падении цен на нефть с уровня 114 долларов за баррель до уровня в 48 долларов за баррель звучали прогнозы о конце американских сланцевиков. Но в результате американские сланцевики, наоборот, усовершенствовали технологию добычи и бизнес-процессы и смогли нарастить добычу. Кроме того, технология добычи сланцевой нефти допускает консервацию месторождений с возможностью их последующей разморозки в случае повышения цен. При традиционных способах добычи такие возможности сильно ограничены. Это означает, что даже в случае ухода сланцевиков с рынка, чтобы не допустить их возвращения цены на нефть должны всегда находиться на низком уровне;
- неизбежная девальвация рубля в связи с падением цен на нефть наносит ущерб отечественному машиностроению, так как растет стоимость зарубежных комплектующих и оборудования, и уровню жизни граждан, так как растет стоимость заграничных потребительских товаров и услуг.
Подобное поведение российских властей в ситуации с разрывом с ОПЕК+ является очередным свидетельством нескольких важных моментов:
- российская власть при принятии решений просчитывает последствия своих действий на три шага вперед там, где это можно и нужно просчитывать на десять шагов вперед;
- всем миром Россия с каждым годом воспринимается как все меньше способная к сотрудничеству и выстраиванию договоренностей;
- при формировании экономической политики российская власть продолжает рассматривать нашу страну как “большую нефтяную компанию”, в которой остальные сектора экономики играют вспомогательную роль. Хотя в реальности Россия по большому счету никогда не была такой “большой нефтяной компанией”. Более того, с каждым годом несырьевые секторы экономики, в том числе и высокотехнологичные, играют все большую роль. И негативные последствия для несырьевого сектора от подобной политики вредят России больше чем помогают позитивные последствия со стороны сектора сырьевого.
Поведение российского правительства в ситуации с ОПЕК+, пожалуй, войдет в учебники как пример того как не нужно проводить переговоры. В итоге мартовский разрыв соглашения сыграл свою роль в обвале нефтяных котировок. А Россия была вынуждена принять новое соглашение с ОПЕК на еще худших условиях чем предлагались нам в марте.
Падение цен на нефть — это неизбежный процесс, так как после сланцевой революции изменилось соотношение спроса и предложения. Наступивший экономический кризис еще сильнее будет менять это соотношение не в пользу предложения, не в пользу стран-экспортеров нефти. Политика же российских властей усугубила в самый неподходящий момент и без того надвигающиеся проблемы. Казавшиеся еще три месяца назад нереальными сценарии среднегодовой цены на нефть в 40 долларов за баррель теперь выглядят вполне реалистично. Нефть перестала быть таким надежным объектом инвестиций как прежде. Высокие нефтяные цены, которые во многом были финансовым пузырем, ушли в прошлое. И подобный низкий уровень цен скорее всего сохранится и в последующий период роста. Сторонники концепции “нефтяной иглы” могут радоваться, что мы с нее слезли. В реальности же мы лишились источника дохода, который давал дополнительную поддержку российской экономики, обеспечивая до 40% государственного бюджета и оказывая мультипликативный эффект для всей экономики, а при грамотном использовании мог бы служить источником инвестиций в другие сектора.
Какова возможная глубина предстоящего кризиса для России? Для мировой экономики падение, вызванное сочетанием мер по борьбе с пандемией и циклическим кризисом, может составить 8-15% ВВП. Для России же необходимо добавить негативные последствия от обвала нефтяного рынка и характера антикризисной политики государства. Поэтому для России падение экономики может составить 15-25% ВВП. Как уже было сказано выше, высокие золотовалютные резервы не смогут предотвратить падения экономики. Они лишь помогут, как и в предыдущие кризисы, оттянуть начало кризисных проявлений по сравнению со всем миром, несколько смягчить падение и, возможно, растянуть падение экономики на 2-3 года.
Часть 3. Какие антикризисные меры будут предприняты?
Принимаемые на данный момент антикризисные меры (и по поддержке бизнеса, и по поддержке населения) очевидно недостаточны. Первоначальный пакет мер, объявленный Президентом равнялся 0,2-0,3% ВВП. После того как и бизнес, и экспертное сообщество единогласно возопили, что подобные меры помогут “как мертвому припарка”, в течение месяца был предпринят еще ряд шагов. Совокупный размер всех озвученных на сегодняшний день антикризисных мер составляет 2-3% ВВП. Экономика России равняется более 1,5 трлн. долларов. Так что объем действенных антикризисных мер должен составлять 200-250 млрд. долларов. Сопоставимые по масштабам меры предпринимались и в 2008-2009 годах, и в 2014-2015 годах. И сегодня Россия обладает подобными запасами – ЗВР нашей страны составляет более 550 млрд. долларов. Поэтому, можно уверенно сказать, быть может не сразу, но антикризисные меры на порядок существеннее анонсированных будут реализованы. Инструментарий реализации этих мер может быть довольно разнообразен.
Перед государством стоит выбор. Первый вариант — сильное снижение налогов и страховых взносов, льготное кредитование бизнеса и раздача средств населению. Но в таком случае придется урезать расходы бюджета и дотации госкорпорациям. Это вызовет снижение роли государства в экономике и большую нестабильность правящего режима. Второй вариант — обратный: финансирование из резервов дефицита бюджета и убытков госкорпораций и, как следствие, еще большее увеличение роли государства в экономике. Но за счет загибания частного бизнеса и снижения доходов граждан. И на то, и на другое средств не хватит. Слишком большие финансовые дыры возникнут в различных сферах. Предыдущие кризисы, — и 2008, и 2014 годов, — показали нам, что государство склонно выбирать второй вариант. Тем более что перед государством в посткризисной реальности будет еще острее стоять задача радикальной модернизации нашей экономики. Эту задачу, по большому счету, откладывали на потом целое десятилетие. Эта задача не просто назрела, а уже перезрела.
Если говорить о долгосрочных прогнозах, то возникают исторические параллели между российскими нефтяными шоками 2008, 2014 и 2020 годов и кризисами хлебозаготовок в 1920-х годах в СССР. В эпоху НЭПа советская власть, как и российская власть в XXI веке, до последнего откладывала решение задачи модернизации, наслаждаясь благоприятной мировой конъюнктурой и восстановлением экономики после пережитого социального катаклизма. Но позже ей все равно пришлось решать задачу модернизации. Только уже при куда худшей мировой конъюнктуре — в период Великой Депрессии и низких экспортных цен на советский хлеб, когда ради модернизации страны пришлось жертвовать не только уровнем жизни, но и жизнями граждан.
История может повториться. Возможно, что в 2020-ые мы будем наблюдать в России подобный мобилизационный сценарий модернизации страны на фоне ухудшающейся мировой обстановки. Хотя, конечно, не в столь жесткой форме как в 1930-е годы. Мы будем наблюдать постепенное сжатие энергетического и сырьевого секторов, сфер туризма, торговли, общественного питания и потребительских услуг. Локомотивами экономики будут строительство и те же отрасли, что и в остальном мире, — медицина, онлайн-сервисы, робототехника. Механизмом реализации будут выступать национальные проекты. Но подобная модернизация даже в случае успеха на горизонте пяти-десяти лет позволит основной массе населения лишь восстановить докризисный уровень жизни.
Экономические проблемы подобного масштаба неизбежно вызовут в ближайшее десятилетие рост политической напряженности. Но, ввиду с одной стороны устойчивости правящего режима, а с другой стороны отсутствия реальных альтернатив, я не ожидаю смены власти в стране. Скорее политическая напряженность может проявиться в других формах. С одной стороны, власть столкнувшись с продолжительными социально-экономическими проблемами, как это бывало и прежде, будет искать врагов, эти трудности вызвавших. Подобных врагов могут “найти” внутри страны в лице оппозиции, что приведет к политическим репрессиям. Также виноватых могут “найти” за рубежом, что может привести к участии России в военных конфликтах. Также на фоне разочарования центральной властью и неспособности Москвы преодолеть кризис не исключены рост сепаратистских настроений и попытки обретения независимости на окраинах страны: на Северном Кавказе, на Дальнем Востоке, на Северо-Западе России.
Слабость левого фланга политического спектра в кризисных условиях вызовет неизбежный рост правого радикализма. Подобные примеры мы можем наблюдать уже сегодня в Москве, где команда Собянина, казавшаяся многим на фоне других властных группировок умеренно либеральной альтернативой, при первой же возможности вводит максимальные ограничения и контроль за населением с использованием новейших технологий. При реализации худшего сценария развития событий левый и либеральный фланг могут исчезнуть, а политическая жизнь в стране превратиться борьбу светских националистов и религиозных фундаменталистов. Поэтому перед левым движением в России в 2020-е годы будет стоять задача выживания.
Хочется надеяться, что наихудшие варианты развития событий будут преодолены. Экономический блок правительства сейчас возглавляет, что большая редкость, действительно один из лучших экономистов в стране — Андрей Белоусов. Свой опыт прогнозирования и моделирования он приобрел еще в знаменитом Центральном экономико-математическом институте АН СССР. Поэтому сложность и серьезность предстоящего кризиса правительством осознается и, скорее всего, решительные антикризисные меры будут приняты быстрее, чем при иных обстоятельствах. Тем более с учетом последнего назначения Белоусова на должность и.о. премьера. Но нужно понимать, что при реализации этих мер кроме объективной трудности сложившейся ситуации ему придется преодолевать и косность нашего бюрократического аппарата, и традиционное нежелание финансистов, — Минфина и ЦБ, — делиться резервами с реальным сектором экономики, и не менее традиционное стремление широкого круга приближенных к власти сделать всё возможное, чтобы в кризис сначала решили их проблемы, а уже потом занялись всей страной.
