Как связаны фашизм и республика. О теории Жиля Дове (Жана Баро).
Ультраправая волна движется по всей планете. Сейчас это, конечно, своего рода фашизм-лайт в сравнении с 1920-30 гг. Трамп, АдГ в Германии, Болсонару в Бразилии… Можете даже называть это иначе — консервативным популизмом и национализмом, а не фашизмом, если хотите, но это мало что меняет. Фашизм — это общественное движение, для которого характерны свертывание системы представительной (республиканской, парламентской) демократии, прав человека, национализм и террор против политических противников, массовые мобилизации сторонников. Можно называть современную ультраправую волну около-фашистской или национал-популистской, но невозможно отрицать ее наличие. Достаточно того, что она — националистическая, консервативная и отвергающая (пока на словах) права человека и демократию. Когда Трамп говорит, что он хотел бы править пожизненно, как китайский председатель Си Цзиньпин, или когда Болсонару заявляет, что “неграм лучше не рожать детей” и прославляет военный переворот и диктатуру, это говорит само за себя. Да, они пока не сделали все то, о чем мечтают, но стоит учитывать, что мы находимся в самом начале процесса.
В связи с этим представляет определенный интерес теория о связи фашизма с республикой, выдвинутая французским радикальным исследователем Жилем Дове (Жаном Баро).
Фашизм стремится к переделу национального богатства в пользу крупнейшей национальной группы, отбрасывая от передела других. Этим он достигает на определенное время успехов и добивается определенной популярности: фольксгемайншафт (народное сообщество) — социальная поддержка и рабочие места для немцев, но не для других. Под другими здесь понимаются инородцы, мигранты. Они отсеиваются и таким образом происходит передел национального богатства в пользу ряда элит и части работников.
Когда гибнут восстания
Фашизм часто приходит вслед за демократией. Механизм здесь часто такой, как его описывает Жиль Дове в своей работе “Когда гибнут восстания” и его единомышленники: Республиканская демократия парализует (частично разрушая силовыми мерами, частично подкупая государственными социальными программами) массовые радикальные движения работников. А затем приходит фашизм, чтобы реорганизовать общество и ликвидировать последствия хаоса.
Так было в Испании 1930х: Республика смогла подчинить и разоружить двухмиллионное рабочее движение анархистов, пытавшееся захватывать заводы в самоуправление. Так было и в Бразилии в 1970х — начале 1980х. Там действовало рабочее движение, имевшее в какой-то мере схожие цели; парализуя страну гигантскими забастовками, оно пыталось добиться улучшения условий труда или даже самоуправления трудовых коллективов на предприятиях. Этому движению оказывали поддержку объединения базисных территориальных общин бедноты, что придавало ему громадную силу. Однако, данное движение удалось интегрировать (привести к умеренным социал-демократическим лозунгам, к отказу от нелегального социально-революционного забастовочного прямого действия) левой умеренной Партии Трудящихся во главе с Лулой.
Так было в Германии 1920х: после того, как социал-демократы и реорганизованная немецкая армия разгромили автономные Советы — органы самоуправления работников на предприятиях, они сумели создать республику и реализовать в ее рамках некоторые программы поддержки работников. Программу рабочего самоуправления и связанные с ним противостоящие государству и бизнесу движения удалось разрушить, но взамен работники получили определенные социальные гарантии.
Только после этих событий пришли Франко, Болсонару, Гитлер. Фашизм, согласно теории Дове, приходит уже потом, когда рабочее движение, дезорганизованное демократией и потому слишком слабое и слишком умеренное, не способно ему противостоять. Он приходит, как реакция на хаос и провалы республики и на ее неспособность наладить эффективное управление. Фашизм реорганизует общество в интересах определенной части госбюрократии и крупного капитала, одновременно обеспечивая социальную поддержку некоторым группам работников и средним слоям, отказывая в поддержке представителям других этносов, захватывая и распределяя между “своими” их богатство.
Важно подчеркнуть, что фашистские движения при этом могут добиться частичного перераспределения национального богатства в пользу работников из этнического большинства — за счет урезания более широких программ социальной поддержки, направленных на бедняков всех этносов.
Критика
На это можно возразить, что в конечном счете социал-демократия иногда способна обеспечить работникам хорошие рабочие места, гарантированную занятость, бесплатное или дешевое образование и медицину при соблюдении определенных элементарных прав человека. Эти факты невозможно отрицать. Так почему бы тогда работникам не поддерживать социал-демократию, выбрав ее, если не как силу добра, то хотя бы как меньшее зло?
У Жиля Дове есть ответ: “Любой предпочтет подвергнуться мягкой эксплуатации по-шведски, нежели исчезнуть в концлагерях режима Пиночета, но есть ли у него выбор?”. По мнению Дове, такого выбора нет. После того, как силы Республики, силы представительной парламентской демократии и социал-демократии разрушают революционное самоорганизованное движение работников и социальных низов, от работников более не зависит выбор политического курса и социально-экономические меры правительства.
Формируется система отчуждения, в рамках которой решения принимаются не работниками, а государственной и партийной бюрократией, а так же крупным бизнесом. Какое-то время силы социал-демократии могут реализовывать обширные социальные программы (направленные на всех бедняков). Но затем, капитал начинает рационализировать производство согласно своим интересам, действуя в условиях конкуренции и рынка, и интересы работников оказываются забыты.
На это замечание Дове так же можно привести возражения. Социал-демократии выгодно лоббировать мощную социальную политику, так как она позволяет ей остаться у власти, получая поддержку и голоса большинства избирателей… Что ж, может и так, но на практике мы видим другое — социал-демократические партии в большинстве стран мира не смогли воспрепятствовать в последние несколько десятилетий политике сокращения социальных программ и ухудшения условий труда, политике неолиберализма. Шаг за шагом, под давлением бизнеса, лоббистов и части СМИ они отступали. Может быть, если бы они вели себя иначе им бы и удалось предотвратить приход к власти ультраправых. Но было то, что было.
Михаил Магид
