Англоязычный сайт LeftEast взял интервью у известного турецкого левого журналиста — Фоти Бенлисоя — об истории турецкого левого движения со времен Османской империи до наших дней. Фоти Бенлисой, член организации Başlangıç, историк и со-основатель греко-турецкого издательства Istos. Опубликовал на турецком книгу о протестах в Греции, Тунисе и Египте и книгу о протестах в парке Гези.
LE: Одной из целей летней школы LeftEast, прошедшей в Стамбуле 15-20 июля 2016 года, было налаживание связей между турецким и восточноевропейским левым движением. В то же время, события, произошедшие в те несколько дней (предпринятая попытка части вооруженных сил совершить переворот и немедленная реакция в виде обратного переворота, совершенная режимом Эрдогана) не только воспрепятствовали появлению на школе большинства турецких участников, но также совершенно ясно продемонстрировали нам, почему наши левые настолько отличаются. В связи с чем, позвольте мне воспользоваться вашими знаниями по истории турецкого левого движения и спросить вас о его связях с восточноевропейским левым движением, начиная с Османского периода.
ФБ: Османское левое движение было, по большей части, преемником Балкано-восточноевропейского социализма. Во-первых, существовали армянские революционные национальные организации, на которые сильно повлияло русское народническое движение. В течение первого десятилетия 20-го века эти организации (Армянская Революционная Федерация (АРФ) и Hintzak) укоренились в социальном устройстве Османской Армении и популяризировали социалистические народнические темы. АРФ (Tashnak) стала членом Второго Интернационала в 1907 году. На другом конце империи находились два других вида Балканского социализма. С одной стороны, существовала знаменитая Федерация рабочих-социалистов в Салониках (Фессалониках)[1], защищавшая позицию по национальному вопросу, близкую австрийскому марксизму и Бунду в России. Несмотря на то, что эта организация представляла в основном еврейских пролетариев, она также старалась привлечь греческих, болгарских рабочих и рабочих-мусульман. Салоникская Федерация утверждала, что все национальности империи должны иметь свои собственные социалистические организации и что они должны быть организованы в рамках федерации. Такое понимание автономной организации национальностей представлялось ключом к сохранению Османской империи. Федерация социалистов в Салониках тоже была связана со Вторым Интернационалом. С другой стороны, существовала Болгарская рабочая социал-демократическая партия (главным образом ее “тесная” фракция[2]), сыгравшая огромную роль в формировании первых социалистических организаций и профсоюзов в Стамбуле. При поддержке лидеров международной социал-демократии Парвуса и Раковского, такие фигуры, как Васил Главинов и Теодор Сивачев привнесли в Османскую империю то, что Ларс Лих называет “эрфуртианизм”, который является основным принципом европейской (немецкой) социал-демократии. Также не следует забывать о влиянии левого крыла Внутренней македонско-одринской революционной организации (ВМОРО)[3]. Одним из членов этой организации был Димитр Влахов, который был избран депутатом из Салоник и постоянно поднимал в османском парламенте вопрос о правах рабочих.
Тем не менее, эти ранние организационные и программные связи с восточноевропейским и балканским социализмом просуществовали недолго. Как известно, переход от Османской империи к Турецкой республике характеризовался этническими чистками и геноцидом. Националистические конфликты в 1912-1922 годах уничтожили первые мульти-этнические социалистические попытки, и эта ломка привела к формированию социалистических движений, которые были чисто национальными (греческие, турецкие и т.д.). Впоследствии связи между турецким левым движением и восточноевропейским левым движением стали ограничиваться скорее бюрократическими отношениями, существующими в контексте ориентированного на Москву международного коммунистического движения. К примеру, во время Холодной войны Коммунистическая партия Турции имела “внешнее бюро”, базировавшееся в Восточной Европе, имевшее возможности для радиовещания. Но нужно признать, что эти связи не имели ничего общего с жизнеспособностью программных и организационных отношений, имевших место в последние годы существования Османской империи.
На I Съезде народов Востока 1920 года в Баку, который был самой масштабной инициативой Коминтерна в отношении “незападного” мира, делегация из Турции была, пожалуй, самой крупной среди делегаций стран, не входивших в состав бывшей Российской империи; в том же году была основана Коммунистическая партия Турции, которая вскоре была раздавлена кемалистским правительством. И все же следующую пару десятилетий СССР поддерживал дружеские отношения с Турецкой Республикой. Не чувствовали ли себя турецкие коммунисты преданными Советами/Коминтерном, которые поддерживали правительство национальной буржуазии, активно их подавлявшее?
Турецкое левое движение, возникшее после окончания Первой мировой войны, происходило из трех источников. Первый происходил от военнопленных, граждан Османской империи, находящихся в России, где ими и был воспринят большевизм. Эта группа, возглавляемая Мустафой Субхи, сформировала Коммунистическую партию Турции под покровительством Советской Республики и Третьего Интернационала. Вторая группа была сформирована студентами, приехавшими из Германии, где на них повлияли революционные беспорядки (именно поэтому они называли себя турецкими спартакистами), а также другие политические изгнанники, например, Шефик Хюсню. Последние сформировали Рабоче-крестьянскую социалистическую партию Турции (Türkiye İşçi ve Çiftçi Sosyalist Fırkası) в Стамбуле; другие же члены группы позднее присоединились к национальной борьбе в Анкаре. Важно отметить, что на протяжении британской, французской и итальянской оккупации Турции после Первой мировой войны, Стамбул был свидетелем подъема активных социалистических групп, имевших некоторое влияние на городских рабочих. Последняя, третья группа, представляла собой довольно разнородные отряды, разбросанные по всей Анатолии, которые симпатизировали большевикам в СССР.
Основной кадровый состав этих левых течений состоял из бывших членов Османского общества единения и прогресса (партия “Единение и прогресс” [далее – ЕП]). Интеллектуальная дезориентация и экзистенциальный кризис, который последовал за окончанием войны, привели многих бывших членов ЕП к революционным идеям и большевизму. Значительная часть политической, интеллектуальной и военной элиты ЕП обратила свой взгляд на большевиков, как на источник вдохновения в момент острого кризиса. Новый Советский режим рассматривался как единственная надежда на спасение империи. Как писал Доган Авджоглу, “стать большевиком, а не армянином” казалось единственным оставшимся вариантом спасения турецкой независимости. Таким образом, все составляющая турецкого левого движения в этот период, то есть Коммунистическая Партия Турции, Общество “Зеленая Армия”, народническая группа в Национальном собрании, официальная Турецкая коммунистическая партия, Народная коммунистическая партия Турции (the Halk İştirakiyun Fırkası), оказались наводнены массой членов ЕП. Многие интеллектуалы и активисты, которые до окончания войны были ярыми турецкими националистами и даже пан-тюркистами, обратились к большевизму.
Что поражает обозревателя в только что возникших турецких левых течениях этого период – это центральная роль Ислама. В Анатолии во многих случаях большевизм рассматривался просто как расширение исламских принципов. К примеру, по словам депутата из Бурсы, Шейха Сервета, который был также одним из основателей Народная коммунистическая партия Турции (the Halk İştirakiyun Fırkası), большевистские принципы напоминали Счастливую эпоху (Asr-ı Saadet), то есть времена, когда жил Пророк. Постепенно набиравшая обороты большевистская революция интерпретировалась в рамках дихотомии Запад-Восток и их противостояния. В соответствии с этим, большевики рассматривались как предвестники подъема Азии и неизбежного краха Европы, как представители Востока, наносящие смертельные удары по Западу.
Однако подъем левой оппозиции угрожал лидерству Мустафы Кемаля-паши над национальным движением, что вело к изменению его позиции к этим течениям в худшую сторону. Более того, отношения с большевиками и только что возникшим коммунистическим движением стали частью скрытого противостояния за лидерство над национальным освободительным движением между Мустафой Кемалем и находящимися в ссылке лидерами ЕП . Пиком могущества левых стало избрание в Национальное собрание Назима-бея[4], депутата из Токата и главной фигуры активной левой Народной партии (Halk Zümresi), в качестве министра внутренних дел вместо Рефет-паши, кандидата продвигаемого Кемалем. Назим-бей в конечном итоге был вынужден уйти в отставку, а Мустафа Кемаль-паша начал реализовывать политику разгона левых течений.
Для того, чтобы сдерживать и контролировать растущее влияние большевиков и групп левого толка в Великом национальном собрании Турции, Мустафа Кемаль предпринял довольно странный шаг в виде учреждения 18 октября 1920 года “официальной” Турецкой коммунистической партии, укомплектованной “разумными и заслуживающими доверия друзьями”. Целью этой партии была монополизация коммунистической повестки. Такие тактические маневры сочетались с политическим насилием: в январе 1921 года Мустафа Субхи (лидер Коммунистической партии, одобренной Коминтерном) и 15 его товарищей были убиты в Трабзоне. Последствием стало закрытие легальной Народной коммунистической партии Турции и арест ее членов. Общество “Зеленая армия” было распущено. Весной 1921 года новообразованное Министерство по делам религии выпустило “фетву”, которая клеймила большевизм как опасную и неправильную тенденцию и призывала верующих выйти из Народной коммунистической партии Турции.
После репрессий, начавшихся в 1921 году, судьба турецких левых все чаще стала зависеть от изменениях в турецко-советских отношений. В турецко-советском “Московском договоре” (“о дружбе и братстве”) от 16 марта 1921 года, правительство Анкары согласилось прекратить всю пан-турецкую агитацию, а советское правительство, в свою очередь, обещало не проводить антиправительственную агитацию в Турции.
Конец военных действий и освобождение страны радикально изменили характер отношений между кемалистами и Москвой. Народная коммунистическая партия была окончательно распущена и обвинена в шпионаже в пользу Советского Союза, многие активисты были арестованы. Но несмотря на новую волну репрессий, Коминтерн не настаивал на освобождении заключенных; вместо этого Четвертый конгресс подчеркнул важность турецко-советской дружбы перед Лозаннской конференцией. Второй конгресс Коминтерна после напряженных дебатов принял позицию поддержки буржуазной националистической антиимпериалистической борьбы. Третий конгресс, который прошел в 1921 году, выступил с призывом поддержать кемалистов и национальное освободительное движение. Придерживавшийся этой линии Четвертый конгресс провозгласил “свою поддержку любому национально-революционному движению, направленному против империализма”, включая турецкое, и вновь подтвердил решения Третьего конгресса по поводу поддержки национальной буржуазии коммунистами колониальных и полу-колониальных стран. По мнению Коминтерна, “на колониальном Востоке в настоящее время главным призывом к наступлению является единый антиимпериалистический фронт”, а “потребность в тесном союзе с пролетарской Советской республикой является основой антиимпериалистического единого фронта”.
Таким образом, правительство Анкары вновь было уверено в том, подавление национальной Коммунистической партии не поставит под угрозу поддержку и расположение советского правительства. Предыдущие советские представители, такие как Шариф Манатов, которые активно пытались организовать коммунистические ячейки в Анатолии, были заменены более “заслуживающими доверия” и “дипломатичными” представителями, такими как Семен Аралов. Опальные турецкие коммунисты были даже обвинены в “левом авантюризме” и, таким образом, дискредитированы. Тем самым весь этот процесс показал, что турецко-советские отношения постепенно стали базироваться преимущественно на межправительственном взаимодействии. Зависимость от маятника турецко-советских отношений сделала турецкое коммунистическое движение изолированной сектой с непредсказуемой политикой. Будучи неспособным проводить массовую работу в связи с непрекращающимися репрессиями и потому вынужденное оставаться в подполье, движение оставалось небольшим и неэффективным.
История турецких левых кажется мне историей разрывов. 1960-70-е годы, ставшие следующим поворотным моментом для турецких левых, представляли собой взрывоопасную смесь из про-советских, маоистских, ходжаистских, троцкистских групп, интеллектуальных кругов, городских и сельских, курдских и алевистских партизанских движений. Как вы понимаете, для восточно-европейского слушателя, который ассоциирует этот период левого движения с борьбой между “социализмом с человеческим лицом” и нео-сталинизмом, с государством, балансирующим между двумя этими концепциями, все это звучит очень насыщенно и экзотично. Так, для того, чтобы мы не запутались в этом алфавитном супе из сокращенных названий организаций, не могли бы вы рассказать нам о главных дебатах и стратегиях турецкого левого движения в этот период? Вне официальной Турецкой коммунистической партии, которая предположительно все же получала инструкции из Москвы, каковы были отношения (если таковые вообще были) между ячейками турецких левых и восточноевропейских или советских левых?
В 1960-е годы Турция вошла в двадцатилетний период, во время которого практически все формы социальной борьбы была испробованы: от молодежного движения до крестьянских волнений, от рабочего движения от городской партизанской войны. Можно с легкостью сказать, что эти двадцать лет до военного переворота 1980 года, стали расцветом турецких левых. 1960-е годы являются формирующими годами для турецких левых в том смысле, что тогда впервые левые стали активно участвовать и вести массовую борьбу. В начале 1960-х годов Рабочая партия Турции (Türkiye İşçi Partisi) TİP)[5] стала главной попыткой создания независимой, классовой политической партии левого толка. Партии досталось 3% голосов на выборах 1965 года, и она вошла в парламент. Однако идеологическая и политическая борьба внутри левого движения приводила к многочисленным расколам в рабочей партии и, в результате, к образованию в 1970-х годах нескольких организаций. Главный конфликт был между про-советскими и про-китайскими организациями. Тем не менее, на протяжении 1970-х годов основными организациями турецких левых (за исключением Коммунистической партии Турции) были экс-геваристские и лево-популистские движения, такие как Devrimci Yol (Революционный путь) и Kurtuluş (Освобождение).
На самом деле, именно вторая половина 1970-х стала лакмусовым тестом для турецких левых. Несмотря на масштабы социальной борьбы в это время, левые были не в состоянии продвинуть последовательную политическую программу и стратегию, особенно в качестве альтернативы кемалистской Республиканской народной партии. Звучали такие лозунги, как “одно решение – революция”, но не было революционной стратегии. Хотя в 1960-х годах царила яркая атмосфера политического и теоретического творчества, на протяжении второй половины 1970-х уже начал преобладать определенный догматизм. Готовые формулы про-советских, маоистских, ходжаистских и геваристских движений выглядели как достаточные для объяснения практически любой теоретической и политической проблемы. Понимание Коминтерном кемализма, как прогрессивного и антиимпериалистического движения, также оказывало весьма устойчивое влияние на стратегическую ориентацию многих организаций. Существовали также дефекты сталинского происхождения – и теоретические (стадиальность) и организационные (монолитность, недемократичность организаций). Другой проблемой была политическая и организационная фрагментация, и особенно – периодически возникающие жестокие междоусобные конфликты между группировками левого толка. Эти (иногда кровавые) конфронтации, особенно в массовых организациях – профсоюзах, студенческих организациях и пр. – имели катастрофические последствия для репутации левого движения.
Главным фактором, определившим судьбу левого движения Турции в эти годы, были жестокие столкновения с ультра-правыми (наиболее активные с 1975 по 1976 гг.), начавшиеся в университетах и далее распространившиеся по всей стране. Эти столкновения, которые в итоге привели к смерти гибели около 5000 человек, иногда поддерживались религиозными (суннитско-алевитскими) или этническими (турко-курдскими) движениями, причем левые пользовались непропорционально большей поддержкой среди этнических и религиозных меньшинств. Эти столкновения были частью “стратегии напряженности”, намеренно форсированной государством. В контексте неспособности правительства успешно восстановить порядок никаким другим способом, кроме как путем объявления во многих городах чрезвычайного положения, армия позволила ситуации усугубиться для того, чтобы у нее появилась возможность вмешаться и представить себя в качестве реставратора порядка, угрожали которому «коммунисты». На протяжении 1970-х годов левое движение заняло оборонительную позицию, пытаясь противостоять фашистским атакам. Тем не менее, сама природа антифашистской борьбы также приводила к тому, что революционные кадры оказались изолированы от обычных людей, которые сами были объектом фашистского террора. Таким образом, к 1979-1980 гг. популярные движения перешли к отступлению, и левое движение было растерянно и разделено. Так, когда в сентябре 1980 года был осуществлен военный переворот, массового сопротивления ему не случилось, и левые активисты, и политические организации обнаружили собственную изолированность. В итоге, военная хунта с легкостью остановила всю политическую и профсоюзную деятельность и задержала десятки тысяч политических активистов.
Принимая во внимание связи турецких левых с восточноевропейскими левыми на протяжении тех лет, во-первых, я должен отметить довольно ограниченные международные перспективы турецкого левого движения. Оглядываясь назад в то время, бросается в глаза одна удивительная вещь: турецкие левые довольно пассивно наблюдали международные революционные события, потрясшие мир в 1970-х годах. Например, ни португальская революция, ни падение греческой диктатуры, ни военный переворот в Чили, ни движение “Солидарность” в Польше, не рассматривались как возможность сделать теоретические выводы. Конечно, существовало некое абстрактное чувство солидарности с борьбой, происходившей по всему миру, но вообще были предприняты лишь незначительные попытки как рассмотрения и обсуждения этих опытов как политических уроков, так и формирования на практике каналов международной солидарности. Так что любая связь с восточноевропейскими левыми была ограничена контекстом международной принадлежности той или иной организации. Конечно, организации, ориентированные на Москву, имели значительно более широкие контакты с официальными коммунистическими партиями восточного блока. Организации, ориентированные на Пекин, также были частью международных связей и до плавного китайско-албанского разрыва в середине 1970-х годов в течение определенного периода времени поддерживали весьма крепкие связи со своими албанскими коллегами. Тем не менее, мы должны признать, что эти связи не имели ничего общего с революционным интернационализмом и должны рассматриваться как бюрократические контакты между государственными и партийными бюрократиями.
Источник: http://www.criticatac.ro/lefteast/turk-euro-left-history/
Перевод Дарьи Балакиной
[1]
[1] Socialist Workers Federation of Salonica [Thessaloniki]
[2]
[2] Имеется в виду Болгарская рабочая социал-демократическая партия (тесных социалистов), образованная в 1903 г. в ходе раскола БРСДП на «тесных» и «широких» социалистов.
[3]
[3] Существовало две организации: Внутренняя македонская организация (ВМРО) и Внутренняя македонско-одринская революционная организация (ВМОРО). Димитр Влахов был членом ВМОРО. В оригинальном тексте указана Interior Macedonian Revolutionary Organization (IMRO).
[4]
[4] Здесь имеется в виду Назим Решмор Озтелли (Nazım Resmor Öztelli) – https://goo.gl/GwxabY
[5]
[5] В оригинальном тексте используется название the Turkish Labour Party или Labour Party of Turkey (Türkiye Emekçi Partisi – TEP), что не совсем корректно, так как речь в действительности идет об образованной в 1961 году the Workers Party of Turkey (Türkiye İşçi Partisi), на что и указывает использованная в оригинале аббревиатура – TİP.
