Макронизм: триумф неолиберализма или следующий этап французского политического кризиса?
“Putain, nous sommes en marche arrière” —
лозунг на стене в 20-м округе Парижа.
«Я очень надеюсь, что Макрон сможет преобразовать Францию, в которой, как мы все знаем, есть проблемы». Это были слова молодого и стильного корпоративного юриста, который начал общаться со мной во время обеда в столовой французской национальной библиотеки. Партия Эммануэля Макрона «Вперед, Республика!» только что выиграла парламентские выборы. Адвокат попытался убедить меня в преимуществах либерализма, в то же время выразил беспокойство по поводу того, сумеет ли Макрон сделать то, что не смогли предыдущие президенты: преодолеть разного типа социальные и институциональные препятствия на пути полноценного неолиберализма.
Макрон является одновременно симптомом и причиной нынешнего политического кризиса во Франции: разложение партийной системы, которая склоняется то к правым, то к (номинально) левым, подкрепленное системной неопределенностью в отношении будущего Европейского Союза и евро-американского империализма. Наиболее ярко этот кризис выражается в паническом стремлении большинства французских политиков к тому, чтобы превратить исключительные меры, применяемые в крайних случаях, в нормальную повседневную практику, создать условия, когда власть не нуждается в одобрении парламента, продлить режим чрезвычайного положения, который введен с 2015 года.
Выборы в законодательные органы 2017-го года
Во втором раунде французских выборов в законодательные органы недавно созданное политическое движение президента Макрона «Вперед, Республика!» сумело завоевать 308 мест во французском Национальном собрании. Конечный результат не оправдал прогнозы, сделанные после первого раунда: планировалось абсолютное большинство — 577 мест в Ассамблее. Учитывая сравнительно низкую явку, партии «Вперед, Республика» удалось собрать в первом туре выборов в законодательные органы нужный процент (32,2%). Этот результат стал возможен благодаря двухступенчатой мажоритарной избирательной системе Франции. Макроновское большинство возрастает (до 350), если учитывать 42 места, выигранных центристским Демократическим движением Франсуа Байру, с которым Макрон заключил коалиционное соглашение.
По сравнению с успехами Макрона и Байру другие политические силы Франции понесли серьезные потери. Буржуазные фракции – Республиканцы и Союз демократов и независимых — хотя и не были уничтожены, но их суммарное общее количество сократилось с 196 мест (набранных в 2012 году, когда они также проиграли свое парламентское большинство Социалистической партии) до 136. Это поражение уже вызвало формальный раскол. 38 правоцентристских политиков от Республиканцев до Союза демократов и независимых сформировали отдельную парламентскую группу, готовую работать с новым большинством.
Национальный фронт снова не смог воспользоваться обнадеживающими результатами на президентских выборах и превратить их в парламентский вес.
Хотя партия увеличила свое присутствие в Ассамблее на 8 мест, этого все еще недостаточно для формирования парламентской группы. В результате внутренняя борьба руководства партии, которая вспыхнула после поражения Марин Ле Пен на президентских выборах, скорее всего, активизируется в ближайшем будущем. Удержит ли ослабленная линия Ле Пен и ее главного стратега Флориана Филиппо (критика ЕС, старый фашистский лозунг «ни влево, ни вправо») тех, кто хочет еще более решительно сместить политику Национального фронта в крайне правом направлении, причем делая меньше идеологических уступок экономическому суверенитету и социальным вопросам, и выработать стратегию формального сотрудничества с популистским крылом Республиканцев?
Процент левых между тем сократился до поразительно низкой общей доли Ассамблеи — 12,6%. С 1981 года, когда Социалистическая партия и Французская коммунистическая партия выиграли выборы, левые опустили этот минимум только один раз — в 1993 году (16,1%). В остальных случаях за этот период времени общая доля левых колебалась между 30,9% и 67,8%. Что же стало причиной такого фиаско? Проще говоря, Социалистическая партия и «Зеленые» расплатилась за катастрофические годы правления Франсуа Олланда. Социалистическая партия потеряла 250 из своих 295 мест. «Зеленые», которые впервые выиграли 18 мест и впервые сформировали парламентскую группу в 2012 году, теперь полностью исключены из парламента.
Две левых фракции, которые не входили в состав правительства Олланда — Французская коммунистическая партия и «Непокоренная Франция» Жан-Люка Меланшона, увеличили свое присутствие в Ассамблее на 10 и 17 мест соответственно. Однако эти партии (которые проходили под общим знаменем Левого фронта в 2012 году) не смогли создать политический альянс до первого раунда, после чего многие из их кандидатов сошли с дистанции и, таким образом, не воспользовались многообещающим результатом Меланшона. Несмотря на этот провал, который активисты резко осуждали, Французская коммунистическая партия и «Непокоренная Франция» смогли увеличить общее количество мест с 15 до 27. Вес парламентских левых партий в настоящее время значительно уменьшился, и их политика взяла еще больший крен влево, используя методы, забытые с 1970-х годов. В результате, как бы ни складывалась дальнейшая реорганизация парламентского левого фланга в стране, «Непокоренную Францию» Меланшона уже невозможно обойти.
Новый правящий блок?
Бруно Амабль и Стефано Палмобарини указали на отличительную черту французской политики с конца 1970-х годов — наличие определенных сложностей в создании неолиберального социального блока с относительно предсказуемыми результатами выборов. Они утверждают, что социальные составляющие потенциального «буржуазного блока» были разбиты между основными левыми и правыми силами – между Социалистической партией и ее правым эквивалентом (неоднократно менявшим свое название от Союза за президентское большинство до Союза за народное движение и теперь называется «Республиканцы»). В этой ситуации партия Макрона «Вперед!», успех которой связан с маргинализацией и фактическим развалом Социалистической партии, пришедшей в полный упадок под руководством Олланда-Вальса-Макрона, позволяет объединить в один лагерь всех неолибералов, ранее разделенных между левыми и правыми флангами парламентской политики.
Анализ Амабля и Палмобарини слишком механистичен (рассматривает альянсы как статические совокупности ранее существовавших социальных интересов) и слишком идеалистичен (абстрагируется от противоречий и борьбы, которые в капиталистическом контексте разъедают правящие блоки). Он также односторонне пренебрегает другими политическими силами, центральными для французской политики. Например, они игнорируют то, что Садри Хиари назвал колониальной контрреволюцией: ответ Франции на деколонизацию, стремления третьего мира и мобилизацию мигрантов с времен окончания войны. Тем не менее анализ Амабля и Палмобарини объясняет тот контекст, в котором разворачивается нынешний кризис управления. Специалисты показывают, что неустойчивость политической гегемонии во Франции (как полагает Статис Кувелакис), которая действительно усилилась при Саркози и Олланде, вызвана глубокими трещинами в фундаменте буржуазного правления Франции.
Тонкое большинство
Через три дня после парламентских выборов Макрону пришлось переформировать свое правительство. Четыре министра и государственные секретари, включая лидера Демократического движения Франсуа Байру, ушли из кабинета министров. Они индивидуально или через свою партию Демократическое движение столкнулись с одним из лучших предвыборных обещаний Макрона: обеспечить внутреннюю неприкосновенность на государственной службе, о чем неоднократно говорил Байру. Как и Национальный фронт, партия Демократическое движение обвиняется в использовании возможностей и привилегий парламентских помощников ЕС, оплачиваемых Брюсселем, для поддержки своего национального партийного аппарата вместо работы на своих европейских депутатов.
Самого Макрона раздирают противоречия. Объявляя об обновлении и расширении французского правящего класса, он с энтузиазмом защищает недемократические характерные черты Пятой республики — чрезвычайно большие полномочия администрации президента, персонализацию власти, ограничение возможностей парламента. Макрон признал себя (квази-) монархистом или, если формулировать более точно, указал на свои бонапартистские наклонности. Эти наклонности теперь подкреплены бизнес-ориентированными управленческими методами, которые пронизывают правительство Макрона, и энтузиазмом, благодаря которому Макрон расширяет имперскую внешнюю политику Франции, оказывая давление на усиление безопасности и военной мощи Европейского Союза и поддерживая военные миссии Франции в Африке.
Авторитаризм на самом деле является второй страстью Макрона.
Продлив чрезвычайное положение в шестой раз, он уже приступил к осуществлению проекта по закреплению в регулярном законодательстве основных положений закона о чрезвычайном положении, куда войдут такие меры, как домашний арест, обыск и закрытие мест отправления культа (т. е. мечети), определения зон, в которых у полиции есть особые полномочия для обыска людей и имущества. Таким образом, он предлагает сделать постоянными нормы, которые ранее применялись в виде исключения, что подрывает основные принципы разделения властей и habeas corpus (неприкосновенность личности). Эти положения использовались и Олландом, но чаще всего не для преследования лиц, совершивших террористические нападения, а для криминализации мусульман, жителей изолированных районов и протестующих против насилия со стороны полиции, изменения климата и трудового законодательства.
Стратегия Макрона, направленная на радикализацию методов Олланда, имеет и вторую сторону, тесно связанную с пунктами программы его партии: обещание ускорить перестройку системы социального обеспечения Франции, сократить государственный сектор и углубить реформы трудового законодательства, чтобы еще больше упрочить различными способами власть работодателей. Одним из таких способов является децентрализация коллективных переговоров на уровне предприятия, которая подрывает способность французских профсоюзов компенсировать очень низкие ставки самих профсоюзов с помощью многочисленных стратегий и национальной политики.
Предпринимательский дух овладевает французами все больше и больше, затрагивая даже районы с небелым большинством населения. Тем не менее дух предпринимательства, который иногда является вопросом выживания или фактором развития социальных сетей и массовой культуры и поп-музыки, сам по себе не указывает на широко распространенную, глубоко укорененную и недвусмысленную приверженность неолиберализму. Многое, в том числе исследования и опросы, свидетельствуют о том, что президентское и парламентское большинство Макрона достигли высоких результатов не благодаря своим идеям и программам.
Макрон выиграл выборы в значительной степени потому, что французские избиратели отвергли его противников (Социалистическую партию, правых и Национальный фронт), но массово пришли на выборы. Во втором туре 57,4% зарегистрированных избирателей отказались заполнять бюллетень, что превышает рекорд, установленный в 2012 году, на 13,7%. 440 из 577 депутатов были избраны лишь четвертой частью зарегистрированных избирателей. Если принимать во внимание количество незарегистрированных граждан, то поддержка Макрона падает еще ниже. В первом раунде, когда люди могли выбирать из полного диапазона партий, менее 11% избирателей, имеющих право голоса, голосовали за партию «Вперед!». Победителем голосования в 2017 году стала партия неучастия, а не Макрон. В отличие от Великобритании, где кампания Джереми Корбина сопровождалась заметным всплеском участия молодежи, электоральное поведение французских граждан, особенно молодежи и членов рабочего класса, было более неустойчивым, чем когда-либо.
Макрон в 2017 = Ле Пен в 2022?
Когда Эммануэль Макрон столкнулся с Марин Ле Пен во втором раунде президентских выборов, на стенах центрального Парижа начал появляться следующий лозунг: Макрон в 2017 = Ле Пен в 2022. Очевидно, что опасность связанная с ростом Национального Фронта, явно недооценивается. У этой партии по-прежнему есть сильный пропагандистский инструментарий, благодаря которому ей удалось связать неофашизм, авторитарный популизм, националистическую и социально консервативную формы неолиберализма. Постоянная нестабильность политического правления, широко распространенная социальная неопределенность, антимусульманский расизм со стороны либералов, центристов и социалистов предполагают, что макронизм действительно еще больше удобрит почву для Национального фронта и его потенциальных будущих союзников, играющих на популизме Саркози и правах католиков.
Важно не забывать о другом ключевом факте французских выборов 2017 года: Национальный фронт впервые зарекомендовал себя как партия, которая могла бы выиграть президентские выборы.
В течение недели Марин Ле Пен отняла у Макрона 18% голосов. В итоге она собрала 34%, а не 41% голосов. Тем не менее рекордные 10,6 миллиона французских избирателей отдали свои голоса Марин Ле Пен, и это было почти в два раза больше, чем 5,5 миллиона (17,8%), которые проголосовали за ее отца в 2002 году. Результат Марин Ле Пен основан на рекордно высоких показателях Национального фронта на европейских и муниципальных выборах 2014 и 2015 годов. Относительно слабые цифры Национального фронта по результатам двух раундов выборов в законодательные органы (13,2% и 8,8% соответственно), вовсе не означают, будто партия не имеет должного влияния. Фактически выборы показали, что с момента появления в избирательной системе Франции «Национального фронта» вначале 1980-х сейчас сложнее, чем когда-либо, сдержать рост популярности этой партии.
В конце концов, левые и народно-демократические силы являются единственными, у кого есть потенциал, чтобы разорвать связь между Макроном и Ле Пен. В этом контексте решаются важные вопросы.
- Не будет ли организован парламентский или непарламентский процесс перестройки, чтобы избежать дальнейшей маргинализации и фрагментации?
- Будут ли силы, которые столкнулись с реформами трудового законодательства Олланда и Макрона на деле (например, профсоюзные активисты и отдельные представители вновь сформированного Социального Фронта) набирать силу, чтобы победить Макрона?
- Будет ли коалиция пытаться сдерживать настроения участников впечатляющего массового митинга 19 марта против расизма и насилия со стороны полиции?
- Наконец, можно ли в более широком контексте сосредоточиться на антифашистских настроениях, поскольку Саид Буамама неоднократно обращал внимание на акты повседневного насилия (по отношению к мусульманским женщинам в чадре, цыганским таборам или беженцам)?
Стефан Кипфер — доцент факультета экологических исследований Йоркского университета в Торонто. В настоящее время он находится в отпуске во Франции.
