«Валерий Чмырев/Украина»
Сейчас можно констатировать с полной достоверностью, что на Украине произошли два гражданских восстания — сначала в Киеве, потом как реакция на него — на Юго-Востоке. Имеет смысл говорить об участии в них спецслужб и спонсоров, в том числе и иностранных, но если только при этом подразумевать только степень их вмешательства. Никакие спецслужбы и внешние спонсоры не являлись причиной произошедшего, никакие спецслужбы и спонсоры не смогли бы добиться такой массовости, самопожертвования и страстности, какими сопровождались эти выступления.
В киевское восстание — Майдан — был вовлечён по преимуществу средний класс. Идейно оно не являлось однородным, отражая все фетиши и предрассудки интеллигенции постсоветской эпохи. Оно было ни левым, ни правым, и оно являлось левым и правым одновременно. В сознании его сторонников объединялись лозунги самоуправления, коммунизма, евроинтеграции, национал-демократии и ультранационализма. Казалось, что противостояние режиму Януковича делает различие этих лозунгов и программ не существенным. Трагические последствия этой эклектики стали ясны только потом. Но люди, собиравшиеся на киевском Майдане с ноября 2013 по февраль 2014 года, никак не могли их предугадать. Перед ними стояла простая практическая цель: смена власти во что бы то ни стало, даже ценой временного союза со своими идейными противниками.
Эта многоцветная общегражданская тенденция на Майдане исчезла полностью, когда он победил, когда его цель была достигнута, и президент Янукович был изгнан. С конца февраля 2014 года влияние на Майдане перешло в руки националистического Правого сектора. Позиционируя себя как «революционная сила», в действительности он уничтожил революционный потенциал Майдана, удовлетворившись бегством «Яныка» и не делая ничего для разрушения старых механизмов перераспределения власти. Сохранившая прежний состав Верховная Рада — плоть от плоти режима Януковича — оказалась способной действовать только на углубление общественного раскола. Она стала похожа на петроградское Учредительное Собрание, которое так же не отражало новый расклад политических сил, и именно поэтому мешало развитию революционного движения, способствовало реакции, войне. Только Верховную Раду Украины, в отличие от петроградской «Учредилки», некому было разогнать.
Окажись Майдан революционным, то есть: измени он сам механизм смены власти, как это сделали в своё время якобинцы или большевики, то правительство, избранное под его давлением, обладало бы моральным превосходством над политическими противниками и моральным правом применить против них насилие.
Если бы и в этом случае возникли сепаратистские/федералистские движения, то они — проросийские Крым и Юго-Восток — предстали бы в виде контрреволюционной Вандеи.
Но таких подлинно-революционных Майдана и правительства в Киеве так и не появилось. А на фоне тех, которые возникли, федератизм/сепаратизм на Украине обрёл иное социальное содержание. К нему перешло решение революционной задачи Майдана.
Оставшийся нетронутым парламент Украины сформировал новое правительство, способное к чему угодно, только не к революционному преобразованию общества. Оно провозгласило прозападный неолиберальный курс и косвенно или прямо стало поощрять массовый украинский национализм. Майдан же превратился в толпу так или иначе подконтрольную правительству и требующую потопить в крови возникшее федералистско/сепаратистское движение на русскоязычных окраинах. То есть он сам стал контрреволюционным. Его едва наметившаяся революция потрясающе быстро, под аплодисменты российской либеральной и, отчасти, левацкой общественности, выродилась в поддержку государственного компрадорства и в империализм регионального масштаба. Это не ново: практическое компрадорство часто сопровождается националистической и патриотической фразой. Так было и в России 90-х годов.
Возникший на Украине правовой вакуум заполнили БТРы и спецназ расторопного восточного соседа. Его «вежливой» наглости официальный Киев не смог противопоставить ничего, кроме упрёков в «империалистической агрессии», бессильных и бессмысленных на фоне его собственного лицемерия. Болтая о демократии, он отказался от самой возможности референдумов в восставших регионах, а настаивая на защите независимости страны, он поставил Украину в тесную экономическую и политическую зависимость от ЕС и США, причём зависимость для её экономики в данных условиях бесполезную и разрушительную.
Таким образом, трагедией киевского восстания стало то, что оно победило под этно-национальными и прозападными лозунгами. Свергнув Януковича, Майдан всего на мгновение объединил Украину и тут же стал фактором национального распада. Люди, пришедшие к власти, забыли, в какой стране они живут — в многонациональной, многокультурной и многоязычной де факто.
Многоцветные символы и лозунги Майдана утратили общегражданское содержание и превратились в провокацию масштабной гражданской, этно-национальной войны. На Украине стал реализовываться югославский сценарий.
Таков объективный исход победы Майдана.
Кем навязан национализм протестному движению «незалежной», какое место он занимал в украинском протестном движении, почему так произошло и могло ли быть иначе — вопросы важные, но они требуют отдельного разбора. Сейчас лишь важно отметить, что националистические лозунги для протестного движения являются чужими и ложными. То, что они возобладали на Майдане, лишь свидетельствует о стихийном и неосознанном характере его протеста, о том, что он стал, в конце концов, объектом внешних манипуляций.
В результате на Украине началась эпоха провокаций и самопровокаций, обмана и самообмана. Вместо объединения граждан по социальной — гражданской — горизонтали, мы увидели полный распад гражданского общества. Раскололись не только социальные низы, но и власть и собственность имущие, раскололась нация в целом. Не разрушенный и не обновлённый революцией, изнутри раскололся и государственный аппарат — часть его перешла на сторону федералистов/сепаратистов. Раскол коснулся даже силовых структур. Если у России, как известно, непредсказуемое прошлое, то у украинских силовиков непредсказуемой оказалась Родина.
Прозападно-неолиберальный курс нового правительства на Украине и националистическая риторика Майдана спровоцировали ответную реакцию со стороны самого большого этнического меньшинства — русскоговорящего, а по сути русского. В советское время «русский вопрос» на Украине затушёвывался наличием общей федеральной государственной структуры и подавлением национализма, как русского, так и украинского. В условиях украинской «незалежности» и роста украинского национализма он получил толчок для роста вширь на Юго-Востоке. Раскол украинского общества пошёл по политико-административной и социо-культурной, этно-национальной, горизонтали. На него оказался наложенным другой: между «западенскими» (торгово-спекулятивными) и восточными (промышленными) олигархическими кланами, каждый из которых таким образом получил своё население, имеющее свои специфические социо-культурные ориентиры. Всё это проявилось в украинском варианте «парада суверенитетов»: чуть ли не каждый областной центр в Новороссии объявил создание «народной республики». Противоречия между Западной и Юго-Восточными областями Украины оказались сильнее, чем противоречия «вертикальные» между гражданским обществом и власть имущими.
Объединение в рамках единой социальной повестки двух гражданских восстаний, то есть превращение «незалежности» из номенклатурного проекта в общегражданский, в нынешних условиях является единственным условием сохранения независимой Украины. Но это, как выясняется, очень трудно сделать. Причина этому в том, что независимая Украина не нужна в первую очередь значительной части самих украинцев, которые любят свои региональные и этнические «идентичности» больше, чем свою страну. Так же выяснилось, что она не нужна и прозападной либеральной элите и национальному бизнесу, по крайней мере, той его части, которая ориентирована на транзитную торговлю с ЕС.
Вот именно они, поддерживающие прозападный курс правительства, и поставили крест на реальной «незалежности» своей страны и именно они объективно способствовали её расколу. Для украинского правительства и для украинской общественности, желающих стать свободным от любой привязки к России и жить под флагом украинского национализма, эту проблему, кажется, решить просто: отпустить русскоязычное население на все четыре стороны. Но они сами же этого не хотят и сами же делают украинскую независимость неразрешимой проблемой. Они хотят жить по законам однородно-этнической страны, такой, как, например, Польша или Венгрия, но когда с этим соглашаются их «свидомые» русскоязычные сограждане с Юго-Востока, предлагая их отделить, или, по крайней мере, федерализировать, они сами же отказываются от своей затеи. В этом нет ни логики, ни здравого смысла, ни осознания каких либо выгод для своей страны. В этом только упрямство недалёких людей, случайно оказавшихся у власти и исходящих не из реальности, а из собственных представлений о ней.
В итоге, как ни странно это прозвучит, в большей степени в сохранении, по крайней мере, формальной независимости и целостности Украины заинтересованными оказались Европейский Союз и Россия, призывающие к миру на украинской земле.
С точки зрения общественных интересов, суть не в том, с кем Украина — с ЕС или с Россией, а в том, какая Украина с каким ЕС и с какой Россией. От союзников, практикующих неолиберализм, ничего хорошего Украине ждать нельзя. Точно так же, как и ничего хорошего украинский народ не может ждать и собственного неолиберального правительства. Следовательно, Украина останется с тем, кто изменится, изменится не только по отношению к себе, но, прежде всего, по отношению к ней. Но это для неё будет иметь смысл лишь постольку, поскольку изменится она сама.
Однако как бы ни менялся в своей внутренней и внешней политике ЕС, вековые социо-культурные и экономические связи с Россией будут делать восточный выбор для Украины объективно более предпочтительным и оптимальным в условиях сохранения её целостности. Когда связи с Россией нарушаются, да ещё под флагом украинского национализма, ничего хорошего с Украиной не может происходить по той простой причине, что на её территории проживает почти двадцати миллионное русскоязычное население, становящееся в этом случае мощнейшим дестабилизирующим фактором.
Роль Кремля во время нынешнего украинского кризиса свелась только к тому, что он аннексией Крыма и, пусть неявной, поддержкой Юго-Восточных федератов вскрыл этот внутренний раскол украинского общества, спровоцировал выход наружу противоречий, которые изнутри разрушали его. Только и всего. Раскол не был принесён на Украину извне. Он был «встроен» в её развитие, начиная с Беловежской Пущи, с распада советских наднациональных федеральных структур и разрыва экономических связей с Россией. Он обусловлен не только многоэтническим составом населения, но и самой неспособностью украинской экономики к самостоятельному развитию и тем, что за все годы «незалежности» ничего не было сделано для того, чтобы изменить эту ситуацию. Если раньше этого не понимали западные аналитики, планировавшие проникновения НАТО и ЕС на Украину, значит, честь и хвала Путину, он сделал тайное для этих тупиц и их «незалежных» союзников очевидным.
Противоречия между украинскими регионами и этносами оказались сильнее, чем противоречия «вертикальные», между социальными низами и власть имущими, прежде всего, в силу того, что оба восстания выступили под лозунгами и программами, по преимуществу, предполагающими лишь взаимное отталкивание — этно-национальными. Внешне социальный конфликт на Украине потёк по такому руслу:
«— Убери свой бандеровский флаг!
— А ты свой власовский убери!»
Обе стороны стали называть друг друга «фашистами», что исключило возможность малейшего взаимопонимания и компромисса. Шансы на внутреннюю интеграцию украинского общества «по горизонтали» практически исчезли.
Сама идеология гражданского протеста — как Майдана, так и Анти-Майдана — такова, что позволяет олигархическим кланам и зарубежным игрокам легко манипулировать ими. Это является препятствием на пути перерастания протестного движения в социальную революцию. Как и в России 90-х, борьба ссимволами и за символы на Украине заменила социальную борьбу. Очевидно, что памятники Ленину сносили/охраняли не зря.
Но если на Майдане этнический национализм служил выражением сублимативного характера протеста (сложившегося ещё в советское время), то на Анти-Майдане это явилось условием его выживания. Федераты вынуждены с надеждой смотреть на Россию. Донецкая Народная республика уже обратилась к ней за военной помощью, хотя ясно, что это для неё шаг самоубийственный: никаких «народных республик» правительство Путина на подконтрольной территории не потерпит. Однако ждать помощи больше федератам не откуда. Их социальная база — промышленный рабочий класс — по крайней мере, пока, расколота и дезориентирована, самостоятельно их движение, хотя и массовое, развиваться не в состоянии. Мы до сих пор так и не дождались всеобщей забастовки на украинском Юго-Востоке. Забастовочное движение там только зарождается. Именно этим объясняется пророссийско-державный и даже пропутинский характер идеологии федератов, смущающий российского оппозиционера. По необходимости Анти-Майдан оказывается включённым в геополитические игры держав не в меньшей степени, чем киевский Майдан. Однако пророссийско-державной внешностью Юго-Восточный Антимайдан себя не исчерпывает, равно как не исчерпывал своё содержание национализмом дофевральский киевский Майдан. В обоих случаях мы должны иметь в виду несовпадение их идеологического самосознания с тем, что они представляют собой на практике.
В отличие от Майдана, который, так или иначе, победив, уже легитимизируется, становится частью официальной политики, его юго-восточный vis-a-vis противопоставил себя наличному украинскому государству.
Это заставило его искать поддержку у самых широких слоёв гражданского населения (другое дело, нашёл ли он её?). Вот почему все самопровозглашённые республики именуют себя «народными» и выдвигают требования национализации и народного контроля, стараясь разрушить сложившийся властный механизм, словно во времена зарождения Советской власти.
Так же исторически значимым в протесте Юго-Восточного Антимайдана является и то, что он бросил вызов прозападной политике украинского правительства. Его протест вызван угрозой поглощения неолиберальным ЕС, что стало бы катастрофой для экономики всего Днепровско-Донбасского промышленного региона, крупнейшего в Восточной Европе. Костяком его экономики является угольная отрасль. Какова судьба этой отрасли в странах Западной и Восточной Европы? Печальная. Если Донбасс окажется в зоне влияния европейской неолиберальной политики, где гарантия, что он не разделит судьбу английских и испанских шахт, Рура, Силезии? Конечно, можно сказать, что в современной экономике угольная отрасль не рентабельна. Что свёртывание его добычи это «веление времени», сиречь рынка. Возможно, но это способно породить такие социальные проблемы, которые означают либо социальный взрыв, либо решение, предполагающее вмешательство сильного, социально-ориентированного государства. Но такового на Украине нет. А то, которое есть, даже не желает таковым становиться, будучи неспособно на самостоятельную внутреннюю политику, соответствующую национальным интересам.
Экономическая интеграция Украины с неолиберальным ЕС на фоне общенациональной забастовки в Греции, постоянных антикапиталистических волнений, прокатывающихся по всей Европе, роста влияния евроскептицизма, выглядит ещё более проблематичным, нежели вхождение в ТС. Первое способно произойти только вследствие политического решения с катастрофическими для украинской экономики результатами. Россия, при всех её проблемах, на фоне многих европейских стран (особенно Юга и Востока Европы) выглядит, скажем так, сносно. По крайней мере, в данный момент. И жители украинских обочин, ввиду прозападной ориентации своего правительства, просто не хотят разделить судьбу португальцев, болгар, румын, испанцев, греков и прочих.
Таким образом, уже сейчас можно смело утверждать, что то, о чём только увлеченно болтали леваки всех мастей и во что старательно не верили всех мастей либералы, свершилось: массовое восстание против неолиберального, респектабельного и «гуманного» ЕС. Не прямо, так косвенно — против него. Против перспективы поглощения им. Причём, это произошло там, где этого никто не ожидал. В «неправильных» идейных формах (в примитивных и самых доступных для широких масс населения аграрно-индустриального региона, копирующих официальную идеологию России). Без правильной партии (точнее, вообще без неё). Без известных вождей (или вообще без них). Просто взяли и сказали: нет! Донецкие «гопники», «быдло», «проло». Шахтёры, домохозяйки, «пенсы», служащие. Не читавшие ни Арендт, ни Рэнд, ни Троцкого, ни Бакунина. И потому способные действовать не по правилам, а так, как надо и как могут.
По сути такое же восстание произошло и в Крыму. Только там местной власти удалось протест населения канализировать в форму поддержки интеграции с Россией.
Неолиберализму в Восточной Европе поставлен предел. И ЕС и Путин с этим вынуждены будут считаться.
