Интернет пестрит предложениями посредничества в бартерных сделках, приводится статистика и история бартера в России. Можно сделать скоропалительный вывод о возвращении экономической практики 90-х: демонетизация экономики, замена товарно-денежных сделок бартером и т.д. Но прежде чем пугать себя хаосом 90-х, неплохо посмотреть, что стоит и стояло за цифрами, показателями, сводками.
Забавная вещь: чем дальше в прошлое уходит Советский Союз, тем труднее без обращения к советской предыстории понять многие парадоксы, истинные и мнимые нелепости, особенности тех или иных социальных практик в современном российском обществе.
Вспомним, что рыночные реформы начались в экономике, осознанно построенной на нерыночных принципах. Советская экономика строилась как единая фабрика, что привело к существованию предприятий-монополистов и сформировало особую систему межрегиональных и межотраслевых связей. Эта система, особенно в поздние советские годы, страдала от дефицита, работала с перебоями. Те же рыночные элементы, которые должны были оживить экономику, вступали в противоречие с принципиальными основами советского хозяйственного устройства и действовали преимущественно деструктивно.Государство с трудом поддерживало эту систему, а там, где официальные экономические рычаги не срабатывали, стихийно возникали схемы той или иной степени законности. Бартер, связи, подкуп, как деньгами, так и различными благами – все шло в ход. Рубль был мерой стоимости, выступал как условная единица отчетности и средство обращения, но далеко не всегда был эффективен и предпочтителен как платежное средство – материальные блага, связи, влияние часто оказывались гораздо важнее.
Деньги часто просто не находили себе места в российской экономике. Росла та самая избыточная денежная масса на руках у населения, о которой столько говорили уже в начале 90-х как о страшном экономическом зле. Развитие теневых экономических практик, нелегального производства дефицитных товаров, например, способствовало росту накоплений, средством которых выступал преимущественно рубль. Население тоже потихоньку копило деньги. Эти сбережения, оседающие на счетах в сберегательных кассах, были совсем иного происхождения, совсем иной социальной природы, чем доходы от нелегального бизнеса. Часто это даже не были в полном смысле накопления, а нереализованные деньги, несостоявшееся потребление. Сбережения на руках у населения были распылены, но совокупно весьма солидны и нуждались в товарном обеспечении. Доходы подпольных бизнесменов были сосредоточены в немногих руках и просились в инвестиции. Провозглашенный в 1992 году рынок чутко уловил это различие. Деньги населения в значительной мере съела инфляция, для денег бизнесменов пригодилась приватизация.
В повседневной экономической практике населения у рубля были свои конкуренты и в советское, и в постсоветское время. «Мысль о неправедности денег неотделима от русской души», – писала знаменитая русская поэтесса Марина Цветаева. Однако советским людям трудно было «все мерить на деньги» отнюдь не только из-за этой примечательной особенности национальной психологии. Всевластие денег здорово сдерживал дефицит, ограничение доступа к материальным благам. Потому сеть связей, облегчающая этот доступ, была не менее, а порой и более важна, чем деньги. Русская поговорка «Не имей 100 рублей, а имей 100 друзей» примерно в 60-е годы XX века приобретает, помимо нравственного, еще и экономический смысл. Друзья, правда, должны быть «нужными». То есть такими, которые могли бы помочь поступить в вуз, купить дефицитный товар, обойти очередь на квартиру, машину, телевизор или холодильник. Связи с такими нужными людьми становились эквивалентом денег.
Талоны, а впоследствии и знаменитая «визитная карточка покупателя» становились средствам борьбы с дефицитом. Продуктовые «заказы» на предприятиях, закрытые буфеты и распродажи, «доставания» с использованием знаменитого блата – это тоже своеобразный бартер, так как на товары помимо денег обменивались корпоративная принадлежность, статус, связи. И в такую экономику пришел рынок.
В начале 90-х годов начинается кризис неплатежей: предприятия не платят налоги в бюджет, нет денег на заработную плату. Задолженности по заработной плате росли с устрашающей скоростью. Задерживали и пенсии, некоторые пособия, например, детские, правда, смехотворно маленькие, не выплачивали годами. Заработную плату заводским рабочим выдавали порой их собственной продукцией: часами, велосипедами, биноклями, хрустальными вазами. Волей-неволей люди начинают торговать.
Предприятия пытаются преодолеть кризис взаимных неплатежей, переходя к натуральному обмену, пышным цветом расцветает бартер. У бартера, однако, были естественные ограничения: знаменитые русские просторы, по которым были раскиданы поставщики сырья и материалов и их потребители. Цепочка натуральных обменов поэтому часто обрывалась, так и не доведя покупателя до заветной цели.
Пиковый объем бартерных сделок пришелся на период с 1996 по 1998 год, когда кризис неплатежей был хотя бы частично преодолен, и хозяйственные связи с горем пополам начали налаживаться. За бартером второй половины 90-х годов стоит другое явление – массовый уход от налогов. Это время – расцвет фирм-времянок, занимающихся обналичиванием денег, то есть превращением безналичных денег, лежащих на счетах предприятий и поддающихся налоговому контролю, в наличные, которыми предприятие могло распоряжаться по собственному усмотрению, совершать сделки, не уплачивая налогов.
Но сделать это было непросто, встречались довольно хитрые схемы. Приведу самую простую. Например, некая фирма «Василек» купила апельсины, предположим, по 3 рубля за килограмм, продала по 10. Покупатели взяли апельсины и укатили в голубую даль, им никакие документы не нужны, только апельсины. У фирмы «Василек» теперь есть наличные деньги, которых нет на ее счету и которые не существуют для налоговых органов. Зато у нее есть документы на апельсины, а самих апельсинов нет. Иначе говоря, официальная отчетность и экономическая реальность оказывались строго противоположны друг другу.
У фирмы «Самоделкин» похожая ситуация: у нее есть документы на краску, проданную за наличные деньги, есть купленные за наличные деньги апельсины, а краски нет. Нет ни денег на счету, ни документов на апельсины. Обеим фирмам необходимо легализовать результаты своей коммерческой деятельности. Тут и появляется третья фирма, фирма-посредник, которая помогает и «Васильку», и «Самоделкину». Между «Васильком» и «Самоделкином» организуется «бартер», который на самом деле представляет собой не обмен товаров, а обмен документов. После этого фирма-посредник переводит на счет «Василька» деньги за краску, которую она якобы покупает. «Василек» радостно отдает свои документы на краску, а также 90 % переведенной суммы, но наличными, 10 % же оставляет себе за «обналичку», как назывались такие операции.
Таким образом, то, что в экономической отчетности отражалось как бартерные сделки, на самом деле было серией вполне нормальных обменов товара на деньги, только скрытых от налоговых органов. Похоже, подлинная экономическая история России тех лет, если и отразится когда-нибудь на бумаге, то только в мемуарах. Статистике эту задачу не осилить.
Сегодня опять растут задолженность по заработной плате и безработица, разоряются предприятия. Экономический кризис… Однако вряд ли можно предположить, что реакция экономических субъектов – и предприятий, и граждан – будет аналогична той, что наблюдалась в 90-е. Основная часть сегодняшних долгов по заработной плате (94,5 % всей скопившейся на 1 апреля 2009 года задолженности) – долги предприятий, а не государственного бюджета, как это было в начале 90-х. Всего задолженность по заработной плате касалась на 1 апреля 2009 года 0,5 миллиона человек (2 % всех занятых в народном хозяйстве). Из них на долю работников систем образования, здравоохранения, культуры и социальной сферы (то есть людей, получающих зарплату от государства и наиболее пострадавших в 90-е годы) приходится 3 %.
По регионам эта задолженность также распределена неравномерно. Показательно, что наибольшая доля задолженности по заработной плате предприятий наблюдается в Хабаровском крае, Красноярском крае, Москве, Самаре, то есть в основном в экономически сильных регионах. Можно предположить, что сегодня, в отличие от 90-х годов, заработную плату не получают вовремя не самые бедные люди и, что немаловажно, люди, уже имеющие рыночный опыт работы и ее поиска, имеющие, скорее всего, накопления, недвижимость и т.д. То есть люди, включенные в рыночную экономику, а не пришибленные ею, как в 90-е годы.
Правда, в списке лидеров долгов по заработной плате и Чеченская республика, регион депрессивный, как и весь Северный Кавказ. Но там люди включены в систему семейно-клановых отношений, которые позволяют им выживать в весьма стесненных социально-экономических условиях.
Предприятия сегодня вряд ли будут прибегать к товарообменным схемам 90-х. Использование бартера, вызванное кризисом неплатежей, не будет таким хаотичным и бессистемным, связанным с единственной целью – спасти хоть что-то, не допустить полной остановки производства. Бартер будет вместо денег опосредовать отношения, которые сложились между субъектами вполне рыночной экономики. Наша экономика за эти годы стала открытой, у многих фирм скопилась немалая задолженность перед иностранными предприятиями и банками. Интересный факт: с 2001 по 2007 год количество кредитных организаций с иностранным участием выросло примерно с 10 до 13 %, причем доля тех, у кого иностранный капитал составляет 100 % увеличилась за этот период с 1, 7 % до 4,4 %. Российская экономика встроилась в мировую и на макро-, и на микроуровне. Поэтому современный бартер, распространяясь сколь угодно широко, станет только экономической практикой в ситуации кризиса неплатежей, заменяющей схему товар-деньги-товар, раз деньги выпали из цепочки. Он не станет особой формой жизни хозяйственной системы, своеобразным экономическим «Спасайся, кто может!», как в начале 90-х или всеохватывающим мошенничеством, частично шуткой статистики, как в середине этих безумных годов.
Можно предположить, что наряду с вынужденным бартером будут использоваться обычные кризисные практики: поглощения, слияния, разделы, банкротства, государственные вливания и т.д. Не менее жесткие, но внешне более респектабельные, скорее более капиталистические, они заменят преступный, наивный и бесшабашный бартер 90-х годов. Сегодня в экономике действуют совершенно иные экономические субъекты, вооруженные рыночным опытом и владеющие рыночными инструментами. И экономический кризис сегодня в России – кризис капиталистической экономики, а не коллапс планового хозяйства и не трудности переходного периода, которые наблюдались в 90-е годы.
В 90-е государство из экономики ушло, но ушло как регулятор, став самым активным на то время экономическим субъектом. По сути дела все 90-е государственная власть и связанные с ней влияние и доступ к дефицитным ресурсам конвертировались в деньги. Сегодня этот процесс завершен. Государство по-прежнему регулирует экономику, но при этом оно само подчиняется капиталистической логике, а это значит, что деньги занимают в экономике и жизни России то место, которое им обеспечивает капитализм. Они становятся всеобщей мерой вещей, главной ценностью и целью, главным смыслом экономической деятельности. Но при этом деньги становятся еще и универсальным экономическим инструментом – капризным, порой непослушным, даже зловещим, но все же инструментом. И люди научаются им пользоваться, выстраивая свои отношения с деньгами все больше без посредничества государства.
Про продовольственные карточки и возможность их введения нужно писать отдельную статью, выясняя, что случится раньше: наступит нехватка продовольствия или сожмется платежеспособный спрос. Отвлекаясь от экономической фактуры, на основе своего социологического опыта скажу, что население в этот кризис вступило другое: с другим социальным и экономическим опытом, кредитной и профессиональной историей, другими деньгами, наконец. Так что нас ждут, конечно, нелегкие времена, но совсем иные, чем в 90-е. Кстати, думая о своем существовании и выживании в период этого кризиса, люди, как показывают исследования, редко вспоминают 98-й год или, тем более, ранние 90-е. Объяснения однотипны: время сейчас другое. Единственное, что заставляет их обращаться к этим периодам, так это потребность взбодриться: и не такое переживали. И верно. Не стоит пугать друг друга страшилками прошлого, нужно анализировать специфику экономики настоящего, чтобы предотвратить или хотя бы смягчить удары в будущем.
Так что теперь у нас все по-взрослому, даже бартер. Вот и посредники в бартерных сделках появляются, в интернете размещена солидная реклама. А помните анекдот начала 90-х: встречаются два бизнесмена, договариваются о сделке, один обязуется купить, а другой продать вагон сахара. Ударили по рукам, разошлись. Один пошел искать сахар, а другой – деньги. Теперь мы стали другими.
Но на периферии российской рыночной экономики надолго, если не навсегда, останутся – на всякий случай – простые, проверенные практики: связи, внутрисемейная поддержка, дачи и т.д. Рынок рынком, но мало ли что? Но это совсем другая история.
Анна Очкина
