Мой десятилетний сын ходил поздравлять ветеранов. Очень волновался, старался, чтобы букет выглядел прилично, и георгиевская ленточка была приколота как нужно. Во время всех этих приготовлений очень серьезно рассуждал о победе, войне, армии и т.п. «Каким ты, однако, патриотом вырос!», – сказала я шутливо. Очень серьезно он мне ответил: «А ты, мамочка, разве не патриот?». И я поняла, что мне не миновать серьезного разговора с ребенком на эту тему, так что нужно подготовиться.
Начав рассуждать о патриотизме сама с собой, я обнаружила, какая это многослойная тема. Каждый вывод, каждое умозаключение немедленно тянуло за собой свое собственное отрицание. Я пробиралась в теме осторожно и опасливо, как по минному полю, ожидая, что в любой момент логика будет взорвана, и мои рассуждения рассыплются в прах.
Большинство распространенных определений патриотизма, на мой взгляд, слишком пафосны и к тому же содержат сложные неоднозначные понятия: любовь к Отечеству, сопричастность к его истории и культуре, готовность защищать интересы своей страны и своего народа и т.п. Все это весьма расплывчато и напоминает призывы или заклинания, а не определение общественного феномена. Хочется понять патриотизм как вполне конкретное социальное явление, которое существует в чувствах, представлениях, взглядах, оценках и действиях людей. Каким образом патриотизм живет и воспроизводится в качестве элемента общественного и индивидуального сознания, элемента мотивации.
Как индивидуальное чувство, а не идеология, патриотизм может развиться и существовать только как неотъемлемый элемент самоидентификации. Это продолжение чувства семьи и родства, распространение его на нацию, страну.Первый и главный канал такой идентификации – язык. Язык ведь не просто знаковая система, это закодированная культура, способ мышления и мировосприятия. Мы те, на каком языке говорим или, точнее, думаем. Языковое многообразие и языковой барьер – материальное воплощение культурного многообразия и культурных конфликтов. Родной язык, культурно-историческая и, стало быть, национальная самоидентификация – сопряженные понятия.
Как бы мы ни дифференцировали национальную культуру, отвергая одно и принимая другое, познание нами мира первоначально происходит именно в рамках национальной, «своей» культуры. Начальный социально-культурный капитал человек приобретает в семье в широком смысле этого слова (в том, что мы называем фамильной, родовой общностью, родом). Но история нашей семьи вписана в историю страны, переплетена с нею, и познание себя как неотъемлемой части определенного рода становится одновременно и познанием себя как части национальной истории. Это – личное присвоение национальной истории, осознание ее, неотделимое от эмоциональной оценки – «печали и гнева», гордости и боли. Это – накопление наблюдений еще в тот период, когда эмоциональное познание доминирует над рациональным, когда больше чувствуешь, чем размышляешь. Такой социальный опыт, как правило, имеет национальный или даже местный характер. Именно это – внутреннее ядро патриотизма, его эмоциональный источник. Если человек пропускает этот момент социализации, он никогда не сможет стать по-настоящему активным и сознательным субъектом социально-политического действия. Хотя бы потому, что его знание о социальной реальности не будет иметь привязки к определенному месту, к его судьбе, не будет им присвоено, освоено личностно. Им всегда будут руководить внешние, сиюминутные прагматические цели, не имеющие связи с его внутренним эмоциональным миром.
Человек формирует эмоциональное отношение к тому, что его окружает. К природе, к традициям, обычаям, формам повседневных коммуникаций, укладу жизни, к кухне, наконец. И маркирует это все как «свое». Этот бытовой, на уровне привычек и привязанностей, пласт патриотизма, часто игнорируют. А без него другие уровни и оттенки вряд ли возможны. Таким образом структурированное понимание патриотизма, конечно, грешит неточностью и неполнотой. К тому же оно несколько инструментально. Это объяснение, вроде: «Но люблю эту милую землю, от того, что другой не видал» (О. Мандельштам). А если не только видел другие земли, но и живешь вдали от Родины, даже вырос вдали? Знаешь другие языки, даже думаешь порой не на родном?
В приведенной мной конструкции патриотизма заложено немало мин, которые, как я и опасалась, могут разорвать ее в клочки. Вместе с самой идеей патриотизма, кстати. История любой страны не однозначна. Можно с воодушевлением и самоотверженностью переживать героические и трагические моменты истории своей Родины, а как быть с постыдными? Как долго и насколько тесно можно себя идентифицировать с этими моментами, насколько чувство национальной сопричастности может (и должно) стать чувством личной ответственности за преступления твоей нации? Или это нужно считать преступлениями государства? Насколько возможно (и допустимо) провести границу? Как долго немцы должны чувствовать стыд и ответственность за нацизм? И должны ли их чувствовать сегодняшниенемцы, родившиеся после войны. А если они родились до, но были детьми? А если подростками? Как долго и насколько сильно русские должны ощущать ответственность за сталинские депортации? Должны ли мы (как нация и как государство) извиняться за геноцид черкесов, осуществленный царской Россией в XIX веке? Как долго и насколько последовательно турки должны каяться за резню армян? И должны ли это делать сегодняшниетурки? Когда американцы осознают свою ответственность за бомбардировки Югославии? И должны ли ее принять на себя всеамериканцы?
Вопрос о всеобщности национальной ответственности не так прост. Отвечая на него отрицательно, мы, в конце концов, можем прийти к выводу, что индивид, не облаченный властью и не принимающий властных решений, вообще ни за что не отвечает. Тогда – вперед, к идеям «героев и толпы», «элиты и массы», «аристократов и быдла». В этом случае вопрос не только о патриотизме, но и вообще о сознательном социальном действии для большинства людей отменяется. Патриотизм масс в этом случае – только восторженное приветствие правителей, футбольные стадионы, бушующие, когда играют «наши» и флаги на окнах в государственный праздник. Патриотизм элит – это забота об их собственных интересах. При этом понятно, что для элит патриотизм не обязателен вовсе, а для масс он необходим в качестве идеологического поводка.
Если же мы признаем активность и значимость человека как социально-политического субъекта, значит, мы должны научиться отличать действительную историческую ответственность нации от политических спекуляций. Есть реальная ответственность каждого за то, что происходит в твоей стране. Прежде всего в твоей стране, потому что «где родился, там и сгодился», потому что знание языка, культуры, не просто знание, а чувствование, накладывает особую ответственность. И здесь напрашивается вывод о том, что патриотизм – не только чувство, любование, признание общности. Это – некие рамки, форма социального действия, деятельности человека: профессиональной, творческой, политической. Можно вслед за учебниками сказать – «деятельность на благо своей страны». Но… и здесь опять мина!
Благо страны – кто или что его индикатор и мерило? Любое современное общество неоднородно, в нем присутствует конфликт интересов, причем ряд конфликтов антагонистичны. Благо одних классов и социальных групп – горе других и наоборот. Отменяет ли классовый подход к анализу социальных процессов сам вопрос о патриотизме? И если нет, то как их можно совместить? И тут же рядом еще одна мина: соотношение патриотизма и интернационализма.
Можно сказать, что правительство и страна, народ – разные понятия, интересы государства и народа могут не только не совпадать, но быть противоположными. Можно добавить, что верность стране не означает верности правительству. А где прописаны интересы народа? И что такое – верность стране? И что же все-таки делать с патриотизмом – подчинить, как чувство личное и неуместное, интересам классовой борьбы?
Разрядить эту мину можно, только выйдя за пределы представлений о благе одной нации и одной страны. Если мы предполагаем, что возможно справедливое – коммунистическое – общество, то оно возможно только как интернациональное. И тогда благо страны можно измерять степенью приближения к такому обществу, хотя бы в форме позитивных социальных преобразований. И этим же определять отношение к национальному правительству. Тоже весьма сложно и не однозначно, но хоть что-то. Снимается противоречие между социальным и национальным, национальным и интернациональным.
Патриотизм, как и индивидуальная любовь, может быть разным. Это не жестко сконструированная модель поведения, в которой все решения известны, а все ходы понятны. Патриотизм – это не безусловное принятие всего, на чем есть штамп «сделано в России» (в Китае, В Японии, во Франции, в Гваделупе…) Нужно признать, что патриотизм вообще не имеет общего для всех людей, времен и народов содержания. Сколько людей, столько и сортов любви, сказал классик. Сколько народов, столько и патриотизмов, но и у каждого представителя народа свой патриотизм.
Как социальное явление патриотизм – это эмоционально окрашенное отношение индивида к своей стране – к ее истории, культуре, традициям, политическому строю, к национальному укладу жизни. Отношение, неразрывно связанное с сопричастностью, с родством. Но конкретное содержание этого отношения может разниться так же, как и конкретное содержание индивидуальной любви. Можно убить из-за любви (приревновав, например), можно разрушить свою личность и жизнь, слепо покоряясь объекту любви, можно принести себя в жертву, не задумываясь, нужна ли она и принесет ли счастье тому, кого ты любишь. А можно стремиться сделать счастливым любимого человека, развивая при этом все лучшее, что есть в тебе самом. Не требуя, замечу, воздаяний, а стремясь понять, что нужно другому, и находить счастье в этом понимании. Это зависит от содержания личности, не существует вне нее.
Путь к патриотизму лежит через понимание того, что необходимо сделать для твоей страны и то, что ты готов для нее сделать. Если стремишься понять необходимые условия ее развития и соответственно работаешь на это развитие, чувствуешь себя частью страны и ее истории, ты – патриот. То, насколько человек способен понять законы истории – и всеобщей, и национальной, то, насколько полно и адекватно он способен осознать потребности общества и действовать в соответствии с ними, и формирует конкретное содержание его патриотизма. Самая фанатичная любовь к Родине не означает позитивности индивида как члена общества, его патриотизм может быть опасен как страсть ревнивца или беспомощен, как любовь слабого человека. Да, патриотизм может быть разрушителен или для индивида, или для страны: оголтелый, агрессивный, великодержавный или, напротив, – рабски покорный, некритически умильный, даже ритуальный – по праздникам и под водочку.
Полюбовался березками, погрустил над «долгой песней ямщика», Пушкина-Есенина почитал, прицепил георгиевскую ленточку и возгордился страной? Замотался в флаг и бесчинствует на стадионах: «Россия, вперед!», ругает «америкосов» «дебилами» и радуется победе Димы Билана на «Евровидении» – это тоже патриот. Скажете, что патриот – это тот, кто сражается и умирает за свою страну? Но воюют всегда под определенным флагом, под определенным командованием. В конце концов, и в гражданскую войну граждане одной страны сражались между собой. Каждый за свою Родину.
Конкретное содержание патриотизму придает политический выбор человека, то есть то, что он признает наилучшим будущим для человечества, каким видит в этом будущем место своей страны и какими средствами он готов пользоваться для достижения своих целей. Потому либералы могут считать себя патриотами одной страны, ультраправые – совсем другой, я – совсем третьей. Но все мы будем называть ее Россией.
Патриотизм есть конкретная форма проявления сущностных сил и возможностей человека, деятельности индивида как части человечества. Это – конкретно-историческая и культурно определенная форма социально-политического действия, бытия человека. Отсутствие такой формы становится препятствием для личностного оформления социального творчества людей. Рискну сказать, что ощутить себя гражданином мира, частью всемирного человечества можно, только пройдя стадию патриотического увлечения и сознавая свою родовую, неразрывную связь с Отечеством.
Патриотизм все же – исторически ограниченная форма социальной ответственности, особенно так называемый государственный патриотизм. Сказать: «Я патриот» – не сказать ничего. Это заявление не избавляет от необходимости для каждого индивида делать социально-исторический и политический выбор и защищать его. Это не индульгенция, прикрывающая любые ошибки. Это не означает, что ты однозначно выбрал, кому и чему служишь. Это означает только, что выбирать и действовать ты будешь на определенном языке, в определенной культуре, для определенного народа.
Но тем не менее патриотизм существует и просто как безотчетное чувство, безотносительно к Истории, Культуре, Политике и Благу Человечества. Просто как любовь к тому, что сопровождало тебя с самого рождения, что сформировало тебя, стало твоей натурой. И как человек не мыслим и не полноценен без самоуважения, так и нация без патриотизма мертва. Она никому не нужна, у нее нет души. Звучит мелодраматично, но погодите отвергать этот тезис. Присмотритесь к жизни – ведь все так и есть.
