Нынешний мировой экономический кризис часто сравнивают с Великой депрессией 1929–1930-х годов. И это сравнение более чем заслужено, тем более что до конца кризиса еще очень далеко, пик его не пройден, зато повсеместно наблюдается рост уровня бедности, безработицы, тысячи людей ежедневно опускаются на социальное дно, забываются в алкоголе и сводят счеты с жизнью из-за того, что их экономическое положение становится «несовместимым с жизнью».
Однако при этом только часть параллелей с Великой депрессией свидетельствуют о степени совпадения.
Так, например, с одной стороны, существует огромное сходство в начале обоих кризисов – обвал на бирже США в 1929 году1 в свою очередь, в конце 2007 года в США начались проблемы с выплатами по ипотечным кредитам, вследствие чего «рынок начало лихорадить, когда стало ясно, что люди не способны выплачивать ипотечные ссуды»2, следствием чего стало то, что «20–21 января произошел обвал на всех биржах»3.
С другой же стороны, если капитализм строился на принципах laissez-faire (по-простому говоря, на принципах минимального вмешательства государства в экономику), и как раз таки именно Великий кризис во многом поспособствовал последующему , государственному регулированию экономики, то получается скорее наоборот: идущий с конца 1970-х – первой половины 1980-х4 процесс разгосударствления экономики, переход к неолиберализму в условиях нынешнего кризиса вполне может только укрепиться. То есть если в 1930-е под воздействием кризиса наблюдался переход от «свободного рынка» к кейнсианству, то сейчас мы можем наблюдать укоренение идей «свободного рынка» («контрреволюции против кейнсинаства») на фоне глобального экономического кризиса.
Таким образом, получается, что хотя неолиберализм вроде бы сегодня сопровождается разрушительным кризисом, ухудшающим жизнь миллионов людей, для властей предержащих кризис отнюдь не становится поводом для перехода к государственному контролю над экономикой. Как раз наоборот. Проблема заключается в том, что, согласно исследованиям канадской журналистки Наоми Кляйн, неолиберализм во многом базируется на фридмановской «доктрине шока» (принципе применения «шоковой терапии» в экономике), когда основные меры по снижению государственного контроля и передачи многих функций государства передаются в частные руки именно в условиях экологических катастроф, разрушительных войн, экономических кризисов (часть которых создается искусственно): «На протяжении 35 лет контрреволюцию Фридмана вдохновляли свобода и возможности, доступные только в периоды катастрофических перемен – когда люди с их неизменными привычками и устойчивыми требованиями отбрасываются в сторону, – в те моменты, когда демократия кажется практически неосуществимой.
Адепты доктрины шока убеждены, что только великие катаклизмы – потоп, война, террористический акт – могут создать широкое и чистое полотно, которое им необходимо. Именно в такие моменты, когда нам психологически и физически не за что держаться, мы становимся особенно податливыми. И эти художники берут подготовленный материал в свои руки и начинают работу по переделке мира»5. .
При этом часть кризисов не просто имеет искусственное происхождение, но и во вполне «нормальных» кризисах (пресловутых «кризисах перепроизводства») велика доля махинаций: под видом проблем, которых у конкретной фирмы, конкретного предприятия, может и не быть либо их масштаб меньше, происходит увольнение части сотрудников, сокращение зарплат и увеличение нагрузки на остающихся работников.
Таким образом, мы получаем не потенциальный возврат к кейнсианским методам управлением экономикой, как это было в 1930–1940-е годы в качестве реакции на кризис, но потенциальное укоренение неолиберальной модели, так как нынешний кризис – это сильнейший шок для миллионов людей по всему миру, а именно такая ситуация весьма способствует дальнейшему продвижению идей Милтона Фридмана жесткими методами, когда будет подавляться любое сопротивление по всему миру. Это подтверждается еще и опытом «11 сентября», когда после терактов (хотя до сих пор неясно, были ли это теракты или все-таки дело рук спецслужб США) произошло не столько ужесточение государственного контроля, сколько усиление неолиберализма: полицейский контроль возрос, однако экономика по-прежнему осталась в руках частного сектора6.
При этом Н. Кляйн видит не только победную поступь неолиберализма, но и ростки сопротивления ему. Речь в данном случае идет не о пресловутом «антиглобализме» (альтерглобализме), который все-таки несмотря на всю свою массовость, не является пока реальным противодействием апологетам «чикагской школы» (неолибералам). Причин тому несколько. Во-первых, альтерглобалистское движение является этаким «общим полем действия» левых (анархистов, марксистов всевозможных мастей), а также части либералов, недовольных нынешним экономическим мейнстримом. А во-вторых, несмотря на радикальный анархистский «Черный блок», гибель Карло Джулиани во время протестов против саммита «Большой восьмерки» в Генуе в июле 2001 года7, движение в целом являет собой довольно мирное противостояние капитализму, во многом сосредоточенное на альтернативных социальных форумах (уличные акции протеста – это больше шоу, нежели радикальное действие, в котором участвует меньшинство демонстрантов), к тому же распространенное прежде всего в странах Запада, то есть в наиболее «демократических» странах.
В противостоянии идеям М. Фридмана и его последователей, для Н. Кляйн важнее оказывается то сопротивление, которое оказывают ему в менее «демократических» странах, в странах «третьего мира». В таких, где неолиберальную модель экономики стали продавливать на фоне экологических бедствий: например, в Таиланде8. Канадская журналистка так пишет об этом сопротивлении: «Эти движения не стремятся начать все с “чистого листа”, они начинают с того, что осталось, с лежащих вокруг обломков. Мучительное вырождение крестового похода корпоративизма продолжается, его воины все время пытаются повысить дозы шока, чтобы преодолеть растущее сопротивление людей, и в этих условиях проекты народного восстановления указывают выход за пределы всех разновидностей капиталистического фундаментализма. Участники такой реконструкции радикальны только в том, что стремиться к практической деятельности, они укоренены в жизни своей общины, связаны с местом, где живут и заняты восстановлением. Они перестраивают то, что у них есть, преобразуют, делают все лучше и справедливее. И самое главное – растет их способность к сопротивлению, когда бы ни случился следующий шоковый удар»9.
Кроме того, немаловажен и опыт сопротивления в странах, подвергшихся «фридманизации» посредством установления . Пожалуй, в первую очередь, интересен опыт Аргентины, которую в начале 2000-х постиг экономический крах. В конце 2001 года президент Аргентины Фернандо де ла Руа и министр финансов Доминго Кавальо попытались продавить меры, диктуемые МВФ, однако их инициатива вызвала резкое сопротивление народа, который в массовом порядке вышел на улицы, что вынудило президента спешно покинуть страну10. При этом взрыв народного возмущения был во многом стихийным и носил крайне решительный характер: «Никто не отдавал никакого приказа, все было чистейшей самоорганизацией, приобретавшей эффект снежного кома. “Осадное положение” полетело ко всем чертям. “Засуньте его себе в задницу!” – кричали демонстранты. Все начиналось сравнительно мирно под грохот кастрюль и звуки гудков, а закончилось в 3 часа утра клубами слезоточивого газа и свистом резиновых пуль, разрушениями, сотнями арестов и отставкой министра экономики Кавальо – главного “архитектора” неолиберальных реформ на протяжении последних двух десятилетий»11.
При этом сопротивление неолиберализму было, как это часто бывает, сопряжено с кровопролитием, с попыткой силового подавления властями доведенного до отчаяния народа: в течение двух дней было убито около 30 человек, несколько сотен получили ранения, 3200 подверглись аресту12.
Важно учитывать, что на этом народное возмущение не закончилось, и стихийные акции сопротивления продолжались, так как проблемы, породившие восстание, никуда не делись. Так, например, в середине 2003 года анархисты из ФОРА (Аргентинская региональная рабочая федерация) сообщали: «Полтора года спустя после событий 19–20 декабря 2001 года экономическое положение в стране остается катастрофическим. Зарплата заморожена, плата за проезд на общественном транспорте постоянно растет, цены на основные товары ползут вверх. Все большее число людей недоедает, страдает от хронических заболеваний. Увеличивается детская смертность. В стране, производящей продукты, которыми можно накормить 360 миллионов человек, более половины населения живет ниже уровня бедности. Из 12,5 миллионов аргентинцев моложе 18 лет бедных – 8,3 миллиона. Половина работоспособного населения лишена работы, а те, кто еще работают, принуждены делать это во все более плачевных и нестабильных условиях»13. В конечном счете, противостояние общества капитализму продолжается в Аргентине по сегодняшний день.
Что же касается именно народного сопротивления неолиберализму, то особенно ценным является даже не выход огромного количества людей на улицы, бегство президента и отставка министра финансов (в конце концов, это всего лишь акт ), но собственно «»: народные ассамблеи, когда жители объединяются для совместного решения насущных проблем собственными силами, развитие жилищных, кредитных и потребительских кооперативов: «Потребители получают возможность на основе самоуправления совместно определять, что, как и каким образом будет потребляться. Это должно позволить им порвать с логикой потребительства, с рекламным рабством, насаждаемым крупными торговыми центрами и супермаркетами – церквями, где происходит поклонение Богу – Рынку. Такое распределение будет производиться посредством продажи жителям со склада кооператива, через индивидуальных торговцев и в форме народных столовых, на народных ассамблеях, через соседские ассоциации, на местах работы и учебы и т.д.»14
И этот опыт сопротивления неолиберализму сегодня очень ценен, так как мир, погрузившийся в мировой экономический кризис, ожидает, по всей видимости, усиление попыток утверждения в фридмановских идей. Это на самом деле более вероятно, чем «поворот к протекционизму»15, по одной простой причине: несмотря на очевидность того, что такой поворот был бы более выгоден трудящимся, он был менее выгоден транснациональным корпорациям, а потому власти предержащие будут изо всех сил сопротивляться неокейнсианским идеям.
Вопрос, что именно будет происходить на международном уровне в этих условиях. Ведь, с одной стороны, обнищавшие люди будут требовать улучшения условий жизни (а это чревато властям бунтами, восстаниями и революциями), а с другой – необходимо будет оздоровлять капиталистическую экономику многих стран (если, конечно, капитализм снова устоит), которая неизбежно страдает из-за экономических кризисов.
С этих позиций полезно взглянуть на период между двумя Мировыми войнами.
Период между Первой и Второй мировыми войнами был периодом серьезных социальных потрясений. Историю двигали радикальные политические силы. С одной стороны, это были левые: анархисты и марксисты. Но, с другой стороны, также всерьез заявили о себе фашисты и национал-социалисты (и с каждым годом их сила только крепла). При этом если левые пытались осуществить идеалы социальной справедливости и бесклассового общества, то правые пытались скорее вернуть миру «спокойствие и стабильность». Повсюду в 1910–1920-е годы происходили революционные выступления (последние отголоски были в 30-е – Испанская революция)16. Как отмечал историк Эрик Хобсбаум: «Осенью 1918 года революция захлестнула Центральную и Юго-Восточную Европу так же, как годом раньше она охватила Россию … От границ Франции до Японского моря ни одно прежнее правительство не удержалось у власти. Шатались даже государства, входившие в коалицию победителей…»17
В той же Германии в 1918-м началась своя социалистическая революция, однако она была быстро разгромлена, а страна, вышедшая проигравшей из мировой бойни, была обязана странами Антанты к выплате огромных репараций, что окончательно развалило немецкую экономику, ввергнув страну в гиперинфляцию.
И чем больше неудач терпели левые, тем громче становился голос правых, чья альтернатива становилась все более реальной.
«Гитлер стоял первым, но не последним в списке претендентов на абсолютную власть. Он не был субъективным фактором, случайностью – злым гением Германии и мира, а являлся закономерным следствием действия объективных сил. Если бы пришел не он, то был бы другой»18.
В Италии после «красного двухлетия»19 в 1922 году к власти пришел Бенито Муссолини. Нацисты и фашисты в ряде стран пришли к власти: в Австрии (1933), Болгарии (1923), Венгрии (1920), Греции (1936), Испании (1939), Португалии (1926) и т. д.20
Мир стремительно катился к новой мировой войне. При этом, правда, стоит отметить, что еще при заключении Версальского мира многие отмечали, что он не до конца разрешает империалистические противоречия, а Германию ставит в слишком унизительное положение, так что примерно через двадцать плюс-минус несколько лет ждали новой войны21.
И все-таки несмотря на то что Версаль фактически толкал Германию к идеям реваншизма, а экономические, империалистические противоречия разрешены не были, важнейшая роль в начале новой мировой бойни принадлежит мировому экономическому кризису, начавшемуся в 1929 году: именно он, по сути, привел к власти Гитлера, и именно он толкал к войне22.
Опять же, пресловутый «Новый курс» Рузвельта так и не позволил Соединенным Штатам преодолеть до конца последствия Великой депрессии: «В целом же, можно говорить о том, что проводимая демократами политика не принесла ожидаемых результатов. Несмотря на предпринимаемые правительством меры, положение населения по-прежнему оставалось тяжелым. Сохранялась безработица, субсидии не помогали улучшить жизнь населения. Добиться стабилизации в рамках проведенных демократами реформ не удалось, однако в 1939 г. было объявлено, что “новый курс” достиг своих целей. В том же году реформы были свернуты»23. По сути, только Мировая война позволила Штатам наконец решить внутренние экономические проблемы: «Участие в войне, бремя которого легло на американских налогоплательщиков, обошлось более чем в 300 млрд долларов. Национальный долг вырос за военные годы с 40 млрд долларов до 258 млрд долларов. Однако война принесла США не только потери, но и огромные прибыли. Несмотря на сокращение фермерского населения, доходы американских фермеров выросли более чем вдвое. Безработица была практически сведена к нулю, а национальный доход вырос с 73 млрд в 1939 г. до 181 млрд долларов в 1945 г. Основные блага от войны пришлись на долю большого бизнеса, сотрудничавшего с Пентагоном. Около 70 % правительственных контрактов, связанных с военными заказами и оценивавшимися в 175 млрд долларов, пришлось на долю крупнейших американских корпораций. За военные годы их доходы выросли более чем вдвое. Только в 1944 г. их прибыли после вычета налогов составили 10 млрд. долл. Для сравнения, в 1939 г. доходы корпораций составляли 5 млрд долларов. … Кризис был преодолен только после начала Второй мировой войны, и не благодаря реформам, а за счет появления новых рынков сбыта продукции и усиления эксплуатации рабочих»24.
В конце концов, война с давних пор была призвана разрешать экономические проблемы в целом и внутригосударственные в частности, так что неудивительно, если мир действительно скатывается все ближе к новой мировой бойне. К тому же не стоит забывать и о том, что глобальный экономический кризис – это не единственная насущная проблема человечества. Не менее важна и проблема энергетических ресурсов, которая уже давно является источником локальных войн и межгосударственных конфликтов25. К. Симонов в конце своей книги «Глобальная энергетическая война» пишет: «Углеводородный голод – это то, что толкает сегодня мир к глобальному конфликту. То, что заставляет сильные государства вновь заниматься колонизацией слабых»26. Ну а экономический кризис только обостряет положение.
Если мировая война все-таки начнется, то она вряд ли будет следствием нынешнего экономического кризиса, однако именно кризис вполне может стать тем фактором, который подтолкнет ведущие мировые державы к столь радикальному переделу сфер влияния. Проще будет канализировать в «ура-патриотическую трубу» социальный протест против капитализма, который уже поднимается по всему миру, но уже сейчас порой упирается в мифотворчество национализма.
Тем более, если учитывать, что «капитализм катастроф», как называет экономическую модель «чикагской школы» Милтона Фридмана Наоми Кляйн, проще всего продавливается в условиях шока, когда народ неспособен либо мало способен к сопротивлению, в условиях мирового кризиса перспектива ужесточения многих государственных режимов очень вероятна (опять же этот процесс уже идет несколько лет под вывеской «борьбы с терроризмом», когда «в интересах национальной безопасности» утверждаются все более авторитарные законы, усиливается полицейский контроль за населением). В конце концов, реальный переход к неолиберализму в той же Англии произошел в условиях патриотического подъема в результате Фолклендской войны27 и расчистил дорогу капиталистической глобализации, хотя внедрение идей М. Фридмана и началось там несколько раньше – еще в конце 1970-х.
Мировая война, конечно, не неизбежность, но вероятность ее становится все выше с каждым днем. И чем более серьезным становится охвативший мир экономический кризис, тем такая вероятность становится выше.
Вот только пассивно за этим наблюдать нельзя: историю вершат не абстракции, а вполне конкретные люди – как конкретные личности, так и большие массы людей. И от них зависит, удастся ли предотвратить войну, если она перестанет быть вероятностью.
Андрей Федоров
1 Галин В. В. Политэкономия войны. Тупик либерализма. 1919–1939. М.: Алгоритм, 2007. С. 331; Смирнов А. Биржевой крах 1929 г.: причины и последствия (http://www.finam.ru/analysis/forecasts00C63/default.asp).
2 Объяснение кризиса капитализма – вопросы и ответы // Их кризис, наши выводы. Марксисты об экономическом кризисе 2007-2??? Б. м.: Свободное марксистское издательство, б. г. С. 3.
3 «Мировой экономический кризис начался» (/?area=articleItem&id=43).
4 Харви Д. Краткая история неолиберализма. Актуальное прочтение. М.: Поколение, 2007. С. 11–12.
5 Кляйн Н. Доктрина шока. М.: Издательство «Добрая книга», 2009. С. 38.
6 Там же. С. 382–392.
7 Русскоязычный сайт, посвященный памяти Карло Джулиани (http://www.carlo-g8.narod.ru/).
8 Кляйн Н. Указ. соч. С. 610–614.
9 Там же. 614.
10 Там же. С. 319.
11 В. Г. Буря на серебряной реке // Прямое действие. 2002. № 20–21.
12 Там же. С. 15. В то же время Наоми Кляйн пишет о том, что погиб 21 демонстрант, а 1350 было ранено (Кляйн Н. Указ. соч. С. 319).
13 Аргентина: сопротивление продолжается (http://www.kras.fatal.ru/Argentina.htm).
14 Народные ассамблеи: инициативы взаимопомощи (http://www.kras.fatal.ru/Argentina.htm).
15 Спонтанный курс на протекционизм (http://igso.ru/news.php?readmore=431).
16 См.: Дамье В. В. Забытый Интернационал. Международное анархо-синдикалистское движение между двумя мировыми войнами. Т.1. М.: Новое литературное обозрение, 2006.; Шапинов В. В. Империализм от Ленина до Путина. М.: Алгоритм, 2007. С. 20–25.
17 Хобсбаум Э. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914–1991). М.: Издательство Независимая газета, 2004. С. 39.
18 Галин В. В. Указ. соч. С. 214–215.
19 Дамье В. В. Указ. соч. С. 75–90.
20 Галин В. В. Указ. соч. С. 107; см. также: Кара-Мурза С. и др. Коммунизм и фашизм: Братья или враги? Сборник. М.: Яуза-пресс, 2008. С. 179–268.
21 Галин В. В. Указ. соч. С. 95–99.
22 Там же. 330.
23 Шейла. Великая депрессия и «Новый курс» Ф. Д. Рузвельта (http://rksmb.ru/get.php?2967).
24 Там же.
25 Коллон М. Нефть, PR, война. Глобальный контроль над ресурсами. М.: Крымский мост-9Д, Форум , 2002. С. 365–399.
26 Симонов К. В. Глобальная энергетическая война. М.: Алгоритм, 2007. С. 269.
27 Кляйн Н. Указ. соч. С. 184–190.
