Волны массового протеста, охватившие общество в конце 60-х, были последними в XX веке осознанными формами общественной мобилизации, основанными на идее глобального переустройства. В 70-е некогда общий фронт раздробился на множество движений, ориентированных на специфические проблемы локальных контекстов. Кризис Большого Исторического Нарратива, в который входит и история искусства, способствовал появлению новой мультикультурной политики. Ее главной задачей являлась защита интересов маргинализованных групп, рассказывающих свои бесчисленные «малые истории». В то же время в западном мире стали появляться различные субкультуры, интересом которых был уже не «другой мир». Динамика новых субкультур определялась попыткой самоутверждения за счет нескольких эффектных атрибутов, отличных от устоявшихся общественных стереотипов. Молодые люди, разочарованные в возможности адресовать свои желания всему миру, искали быстрые способы воплощения новых желаний. Места для этого они специально не выбирали – это могла быть собственная улица или любое другое место в городе. В этом смысле уличные граффити являются выражением чистого присутствия. Анонимный райтер сообщает не более чем о своем существовании.
«Я здесь был»
В России традиция граффити прижилась в молодежной среде середины 90-х, открывшейся к тому времени разным международным модам. В 1996–1998 годы в Москве все начиналось с тусовок. Молодые люди проводили вместе время, слушали хип-хоп, устраивали небольшие джемы-фестивали. Из многочисленных знакомых стали формироваться группы доверия, вызревали совместные идеи. В этой среде начали возникать коллективы, создаваться команды (CGS, BTK, MDT, KGM, T4R) и отдельные фигуры (Worm, Mark, Моsт, Позер, Башня и многие другие).
– Ничего не было, никакой информации не было. Происходили какие-то отдельные мероприятия – граффити джемы, которые одновременно являлись местом знакомств и обмена информации, навыков… – говорит об этом Миша Моsт, участник старейшей московской команды CGS (1997). Тогда, увлеченные романтикой нью-йоркских граффити, молодые люди собирались небольшими группами и шли, например, расписывать поезд. Важно, чтобы поезда были действующие, а не простаивающие в депо в ожидании утилизации. Круто было отправить свою картинку кататься по ближнему Подмосковью или куда-то очень далеко, например, в Луганск или Новороссийск. Первая волна граффити, прошедшая в России с 1997 по 2000 год, захватила основные крупные города России. Вслед за Москвой были Питер, Краснодар, Ростов и др.
Одним из основных занятий команды граффитчиков является постоянное воспроизведение одной и той же шрифтовой композиции: например, команда АBC везде оставляет надпись «АBC», а группа CGS везде пишет «CGS» и т.д. Некоторая логика здесь присутствует, то есть название может состоять из первых букв имен участников или быть зашифрованным смыслом, но также оно может быть какой-то совершенно случайной аббревиатурой:
– Сочетания букв, которые для простого человека ничего не говорят, которые что-то за собой имеют, хотя бывает, что и сами участники уже все забыли, как они расшифровываются.
При этом никакой групповой динамики в создании работы не прослеживается (один рисунок «ABC» может написать как один человек, так и все трое одновременно); речь идет скорее о том, что до, после и во время акции происходит тесное общение между этими A, B и C.
Несмотря на кажущуюся свободу при ближайшем рассмотрении субкультура граффити оказывается довольно консервативной. Такая своеобразная ригидность, типичная для многих субкультур, заключается в строгой приверженности группе (crew), району или городу, строгом соблюдении стиля (например, old-school, wildstyle, flop и пр.), а также тщательно соблюдаемой иерархии и почитании авторитетов.
Зачем?
«Зачем ты это рисуешь?» – спрашивали Most’a знакомые. «Зачем вы это делаете?» – спрашивали прохожие на улице. Именно эти вопросы стали причиной появления нового граффити в 2000 году.
ЗАЧЕМ? «Чтобы подходили и сами же себе задавали этот вопрос».
Most с друзьями создали команду, так ее и назвав, и очень быстро слово распространилось по всему городу – сначала в виде сопроводительного комментария к Мишиным граффити, потом как самостоятельная шрифтовая композиция. «Зачем» – одно из первых граффити в Москве, критически взглянувшее на условия своего существования. Эта концептуальная шрифтовая композиция задает вопросы самой себе и, не давая ответов, поднимает еще большее количество вопросов: как, почему, кто, когда?..
Граффити – довольно затратное хобби?
– Раньше мы на баллоны долго копили, если получалось, воровали или могли за одним баллоном ехать в дешевый магазин на другом конце города, допустим, в Марьино… Какие цвета и краска были, из этого и составлялась очередная композиция. Качество краски и заранее продуманная гамма не были тем, что создавало стиль. До сих пор иногда набираются безумные сочетания цветов и совершенно разная краска. Проблема выбора и ограничение – естественное условие, которое в определенной степени диктует стиль и заставляет из минимума делать максимум.
Это заметно не только по граффити Most’а, но и по его картинам. У Most’а есть мастерская, где он работает с холстами, их у него уже около сотни. В этих работах виден упор на локальный цвет, живописность же достигается не смешением цветов, а скорее их контрастным сочетанием, ритмом. Холст едва ли можно считать продолжением стены – это скорее очередной эксперимент, результаты которого можно использовать для работы на улице, и наоборот.
Эксперимент с разными граффити-традициями и попытки их нарушения – важное условие работы для Most’а. Или расширения, что в данном случае одно и то же. В каком-то смысле Most просто рисует на стенах, используя арсенал граффитчика (акриловые пульверизаторы, валики) и не только (например, огнетушители с краской), разрабатывая свой визуальный язык и пытаясь его разнообразить в пику всему, что делается большинством стандартной «граффити-массы»:
– В граффити есть те, кто относится к своему занятию как к спорту, а есть те, кто относится к нему, как к искусству рисования. Но таких мало. В живописи это тоже есть, когда художник держится своего стиля и 20 лет рисует одно и то же. Мне же это неинтересно, скучно.
No Future Forever
Граффити Most’a – это рисунок, в котором есть нарратив, иногда это монументальная роспись, содержащая визуальные образы, которые не имеют никакого отношения к традиционным стилям граффити:
– Был момент, когда мы с друзьями (Кирилл Кто, Poze), создав проект NoFutureForever, стали экспериментировать – делать что-то новое, другое… Вроде бы давно рисуем, «на респекте», но при этом делаем какие-то странные вещи. Из рамок выпадаем. Остальные граффитчики нас не поняли. Некоторые и вовсе стали говорить, что это не граффити совсем. Такая реакция среды заставила меня обратить внимание на это отличие. Первоначально «No Future» – это идеология, зародившаяся в среде британских панков в 1970-е годы. Этот лозунг был призван показать отсутствие какого-либо будущего и полной отрешенности от него: живи сегодняшним днем и ни о чем не думай. Проект No Future Forever должен был, в первую очередь, обратить внимание московской среды граффитчиков на бесперспективность старого стиля… Интересно, что спустя время у нас появились анонимные последователи: «No fun», «Почём», «За что?» и т.д. Сейчас можно сказать, мы сделали свою миссию, заставили многих взглянуть на граффити по-другому, стать более смелыми, появилось больше экспериментов…
NoFutureForever – постоянный сюжетный рефрен всех рисунков Most’а. Они часто напоминают апокалиптические комиксы, в которых происходят всевозможные техногенные и природные катаклизмы, а неведомые людям силы и существа-мутанты «наблюдают за тем, как человечество истязает себя и землю, на которой живет, и ждут, когда всему этому будет поставлена точка». Одноименное название носила персональная выставка Most’a, прошедшая год назад в питерской галерее «Глобус» – «No future for…»
Анти-анти-граффити
– Частое закрашивание рисунков вызывает не желание всё бросить, а как раз наоборот – желание совершать ответные действия.
У Most’a есть целая серия таких «анти-анти-граффити»: Most рисовал на стенах абстрактные прямоугольные фигуры, похожие на те, что оставляют муниципальные службы, закрашивая граффити, но более контрастными цветами, как бы опережая их; он распылял по стенам абстрактные «волны», закрасить которые можно разве что перекрасив весь фасад. Забрызгивал стены цветными кляксами и т.п. Однажды они с друзьями воспользовались краской, украденной из «тайника» работников ЖКХ, той самой краской, которой они обычно пользуются, очищая улицы от нежелательных надписей. Рисунок провисел на стене около года (что для Москвы долго) пока не снесли сам дом…
По словам Most’a, отношение муниципальных служб к граффити последнее время ужесточилось. Поэтому не последним делом в граффити является документация (пока не закрасили). Все свои граффити Моst обязательно фотографирует. Кроме того, последние пару лет он с друзьями делает pdf-журнал Parazit (уже вышло четыре номера (zachem.su), пятый будет печатный), где можно увидеть best of их акций. Стоит заметить, что Parazit отличается от подобных ему изданий более резким и смелым содержанием, часто выходящим за рамки граффити, а иногда и не имеющим к нему никакого отношения.
Фальшивые стены
В России экспансия граффити во внутренние помещения – сначала клубы, магазины, затем галереи, музеи и т.д. – началась в начале 2000-х. Как рассказывает Most, тогда свобода действия была сведена к минимуму. Граффитчиков стали приглашать для того, чтобы они сделали что-нибудь во время каких-то районных молодежных фестивалей – как задник для какого-нибудь рекламного мероприятия или в качестве дизайнеров клубов, когда эскизы обсуждались с заказчиками.
Первая выставка граффити была в 2000 году в Галерее на Солянке, где кроме стен в дело шли холсты и оргалит. Через несколько лет Библиотека иностранной литературы предложила свой двор для выставки граффити, для чего были специально возведены фальшстены. Таким образом, исключались все условия, которые необходимы граффити и без которых оно перестает быть собой. Пропадали стихийность и свобода, адреналин, сплоченность и, в конечном счете, столкновение с живым материалом города. В Москве было еще несколько выставок граффити, которые скорее доказали консервативный характер подобных акций. А также общую инертность активистов и всего московского граффити. Most много говорит о декоративности и беспомощности таких проектов, которые не оставляют от живой работы и следа:
– Такие действия полезны разве только с точки зрения дополнительного повода для встреч и общения между участниками, а также возможности получить краску, которая обычно спонсируется.
В 2006 году Most’a c друзьями ангажировали для освоения территории заброшенного комплекса московского винного завода МВК. При содействии тогдашнего арт-директора Николая Палажченко совместно с другом Кириллом Кто и другими граффитчиками, они фактически стали первопроходцами этой территории. Они были первыми, кто пришел туда с баллонами, красками и кистями, еще до того, как туда пришли маляры и реставраторы. Все площади нынешних офисов и галерей, а также полуразрушенные пристройки и подвалы были тогда расписаны граффитчиками, неуемный энтузиазм которых маркировал это место как «культурно пригодное». Впоследствии все эти граффити были закрашены, кроме старого железного ангара, стены нового арт-центра стали объектами дорогой аренды, а рисование на них теперь будет считаться нанесением ущерба частной собственности компании «Винзавод».
Современные граффити как форма вредительства частной или общественной собственности кажутся враждебными капиталистической системе. Но как многие субкультуры, якобы оппозиционные истеблишменту, граффити давно являются одной из форм массового развлечения, обладающего пикантным привкусом запретности.
Позиция Most’а по отношению к граффити в некотором роде является парадоксальной. Его подход строится на отрицании классического граффити, которое при этом имеет смысл только в пределах самой этой субкультуры. Отказ от постоянного стиля – фундаментального свойства традиционного граффити – работает не на низвержение граффити как практики, а на расширение его потенциальных границ. Полностью владея всем инструментарием традиционного граффити, Most переворачивает его с ног на голову.
Александра Галкина