В истории российского революционного движения XIX — начала XX веков можно указать много выдающихся имен, немало среди них – женских. В этой статье речь пойдет о знаменитой «бабушке русской революции» – Екатерине Константиновне Брешко-Брешковской.
Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская урожденная Вериго происходила из семьи помещиков Витебской губернии, родилась она в 1847 году, то есть в то время, когда лишь невинный спор западников и славянофилов оживлял Россию бюрократического всевластия и произвола, делая жизнь общества немного разнообразней.
Екатерина Константиновна получила хорошее домашнее образование, семья ее отличалась некоторой либеральностью, что позволяло молодой девушке самостоятельно осмысливать общественную жизнь крепостной России. В своих воспоминаниях она указывала, что еще в родительском гнезде у нее возникла мысль жить ради народа, посвятить ему всю себя. Это по времени совпало с периодом «хождения в народ», в коем Екатерина Константиновна принимала самое деятельное участие. Для нее, как и для большинства народников того времени, было характерно воспринимать свою деятельность как уплату долга народу, как расплату за долгие годы рабства и угнетения. Но эти начинания вскоре встретили сопротивление со стороны правительства, 70-е годы XIX столетия были отмечены наступившей реакцией, уничтожением тех немногих начинаний, которые были инициированы народниками в деревне. В предисловии к книге Екатерины Брешко-Брешковской «Скрытие корни русской революции» Александр Керенский в 1931 году писал:
«Власти, встревоженные слишком быстрым распространением культурных учреждений в деревне, закрыли школы, основанные семьями Брешковских и Синегубов, и запретили им работать среди крестьян» (Е. Брешко-Брешковская. Скрытые корни русской революции. М., 2006. С. 8).
Это событие раскололо семью Брешковских, отец и муж подчинились властям, а вот Екатерина Константиновна решила с этого времени помогать крестьянам нелегально. Раскол был не только в семье Брешковских, 1870-е годы стали временем распада до того единого лагеря прогрессивных общественных сил, разделившегося на реформаторов, которые стали называться либералами, и на революционеров, образовавших партию «Народная Воля», выступивших за террористический метод борьбы с царизмом. Екатерина Константиновна стоит в первых рядах второй группы, также она активно работает с крестьянами в сельских уездах Киевской, Херсонской и Подольской губерний. В 1874 году ее арестовывают, и она проходит по громкому в те времена делу – «процессу 193-х»; суд выносит ей обвинительное решение и приговаривает к 5 годам каторги, и это было впервые, впервые женщина отправлялась на каторгу. На каторге, а потом и на поселение в Сибири, она по-прежнему занималась просветительской работой среди крестьян, оказывая им образовательную и юридическую помощь, защищая их от произвола местных властей.
Первый период каторги – ссылки продолжался долгих 22 года с 1874 по 1896 годы, за это время она успела побывать во многих Сибирских селениях, познакомиться с жизнью не только русских переселенцев в Сибири, но и изучить быт коренных народов Севера. Она, как и другой знаменитый эсер Владимир Зензинов, оставила правдивое описание восточной окраины России, показав все пороки русской администрации в этом крае. Спаивание коренного население, обман и держимордство — вот те характерные черты, которые отмечала Екатерина Константиновна. Там же она наблюдала путешествие цесаревича и последнего российского императора Николая II, оставив об этом интересное воспоминание:
«Он (Николай II — Д.М.) пересек всю Сибирь, не оставив о себе никакого впечатления, поскольку страшно боялся покушений на свою жизнь со стороны политических ссыльных. В целях предосторожности всех ссыльных отселили за несколько сотен верст от главного сибирского пути. В Верхнеудинске ему не позволили выйти на балкон, и он горько воскликнул:
– Хоть бы социалисты убили меня и с этим было покончено!» (Там же. 2006. С. 257).
Начало царствия последнего императора было хорошим знаком для Екатерины Константиновны: в честь коронации нового императора в 1896 году она была освобождена из ссылки. По времени это совпало с бурным распространением марксизма в России, идеи народничества, владевшие умами радикальной молодежи в 70-80- е года XIX века, стали уступать место марксизму, что вызвало острую полемику этих двух социалистических направлений. Брешко-Брешковская активно включилась в этот процесс, полемически отстаивая достоинства традиционного русского народничества. О молодых марксистах, с которыми впервые познакомилась в ссылки, Екатерина Константиновна составила не очень хорошее мнение:
«По их мнению, ключ к истине следовало искать на заводах, а единственным средством достижения социализма являлась скорейшая пролетаризация крестьянства. На нас, поседевших народников, они взирали с жалостью и презрением» (Там же. 2006. С. 259)
На рубеже веков Брешковская принимает самое активное участие в организации партии социалистов-революционеров. В своих воспоминаниях она указывает, что для этой цели ей понадобилось объехать почти все крупные города европейской части Российской империи. Уже получив немалую известность в кругах радикальной и прогрессивной интеллигенции, она легко смогла наладить конспиративные связи, так как ее узнаваемость и известность были гарантией от возможных провокаций. В это время Брешковская занимает радикальную позицию и стоит у истоков боевой организации партии эсеров. Ввиду опасности быть арестованной, она с 1903 года находилась за границей, где активно налаживала международные связи, выступая на Амстердамском конгрессе «Второго Интернационала» от имени партии эсеров.
В 1905 году она возвращается в Россию, чтобы быть с простым русским крестьянином, находясь на нелегальном положении, она отдает все свои силы на борьбу с царским режимом, но в 1907 году она была выдана властям тайным агентом охранки знаменитым Азефом.
С 1910 года вновь ссылка в Сибири, и там она уже пробудет до самой Февральской революции 1917 года. Освободили ее по личному указанию Александра Керенского. В своих воспоминаниях, которые были написаны уже в эмиграции в 1922 году, она пытается всмотреться в лица простых людей, тех, кто делал революцию, для кого она предназначалась. И, несмотря на общий гул ликования и восторга, в окружавших ее простых людях она различала немалое число совсем обездоленных, бездомных или живущих в лачугах на 15 копеек в день низкоквалифицированных рабочих, которые не получив от Февральской революции заметного улучшения условий существования, поддержат в Октябре большевиков.
Пыталась Екатерина Константиновна объяснить популярность большевиков, ответить на вопрос: почему именно за ними пошли массы? Но вывод, к которому она приходила, мало отличался от расхожего объяснения правых эсеров и правых меньшевиков: большевики – это немецкие наймиты и предатели, и за ними идут лишь маргиналы и люмпены.
«На революционных митингах 1917 г. я видела огромную разницу между теми людьми, которые прошли революционную подготовку в наших организациях в 1904- 1906 гг., и новичками, с самого начала оказавшимися под влиянием большевиков. У них не было времени, чтобы сформировать обоснованное мнение, и они были готовы поддерживать безумцев и предателей. В борьбе между двумя течениями победителем оказалась толпа. Обносившаяся, изголодавшаяся, ожесточенная разочарованиями 1905 г., она знала, что смирением, терпением и молитвой ничего не добьешься» (Там же. 2006. С. 273-274. )
Брешковская по возвращению в революционный Петроград становится на крайне правые позиции в эсеровской партии, также она призывает к классовому компромиссу. В эти же бурные революционные месяцы завязывается многолетняя дружба с Александром Керенским, которого она будет поддерживать вплоть до конца своих дней. Он тоже испытывает почти сыновние чувства к этой прославленный революционерке, она помогает ему завоевывать популярность у масс, он же ей оказывает почти царские почести — поселяет в Зимнем дворце. Екатерина Константиновна оставила довольно любопытные воспоминание о своем краткосрочном пребывании в этой резиденции бывших царей:
«Когда я вместе с ним (Керенским — Д.М.) поселились в Зимнем дворце, мы вели простую и скромную жизнь. Не позволялось никакой роскоши, хотя наши аскетические обеды порой разнообразились подношениями, присылавшимися мне из провинции. Покидая Зимний дворец, Керенский был одет в тот костюм, который был на нем, когда он встречал меня на вокзале в апреле. Он не принимал гостей, не устраивал званых обедов. Все часы, когда он не спал, были заполнены до предела… Лишь один раз я услышала от него жалобу. Дело было за обедом, который пришлось отложить на три часа. Я приставала к нему с вопросами, а он сказал:
– Бабушка, я сегодня еще ничего не ел.
Он никогда никому не льстил и не ждал одолжений» (Там же. 2006. С. 332 ).
Уже будучи в эмиграции, она продолжала говорить о достоинствах Александра Керенского, рассматривая его как наилучшего правителя России, но не принятого своим отечеством.
Признавали заслуги Брешковской и либералы, так на знаменитом московском государственном совещании в 1917 году она наряду с Кропоткиным и Плехановым воспринималась как один из основоположников русской демократии. Князь Петр Долгоруков так вспоминал это в некрологе по случаю кончины революционерки:
«И вот, перед концом заседаний Керенский провозглашает вышедшую несколько двусмысленной рекомендацию: «Теперь будет говорить история». И на ораторской трибуне выступают три замечательные фигуры стариков: кн. Кропоткин, Плеханов и Брешко-Брешковская. Все они произвели внушительное и трогательное впечатление своею искренностью и страстными призывами к единению, к уступчивости, к мирному сотрудничеству» (Современные записки. Париж. 1934. № LVI. С. 400).
Отношение к Екатерине Константиновне различных политических направлений русской эмиграции было доброжелательным, от либералов до левых меньшевиков она пользовалась почетом и уважением. Статьи о ней регулярно появлялись в ведущих политических изданиях русского зарубежья. Лишь крайние правые группы в эмиграции ее никак не упоминали. В большевистской России имя Брешко-Брешковской было под запретом, а деяния молодости были вычеркнуты из анналов революционного героизма. В этом смысле Брешковской повезло меньше, чем, к примеру, другой знаменитой революционерке – Вере Засулич, об антибольшевизме которой старались умалчивать, но при этом, не придавая забвению героических страниц борьбы с самодержавием.
Последние годы жизни Екатерина Константиновна провела в Чехословакии, которая тогда включала в себя карпатский регион с русским населением. Там ею была организована школа и интернат для русских детей, как и в далекой молодости, она по-прежнему главной задачей считала просвещение широких масс народа.
Умерла она в 1934 году в Праге, событие это было отмечено почти во всех эмигрантских изданиях. Провожали ее в последний путь, по словам Александра Керенского, как простые карпатские крестьяне и рабочие, так и чешские легионеры вместе с русскими эмигрантами из благородных семей.