Наша пишущая публика не любит социальных тем. Сложно найти газету, журнал или сайт, которые будут готовы осветить вопросы социального обеспечения стариков, инвалидов или бедных. От этого важнейшие для общества проблемы социальной сферы, как правило, остаются в тени. Единственное исключение — пенсии и пенсионеры. Об этом пишут много и часто, благо информационный повод появляется почти каждый месяц. Как покрыть дефицит Пенсионного фонда (далее ПФ), как и насколько можно повысить пенсии, когда наши пенсионеры начнут жить нормально, допустимо ли повышать пенсионный возраст?
Общество задает гораздо больше вопросов, чем слышит ответов. За последние 15 лет Россия пережила три масштабные реформы пенсионной системы (2002, 2010, 2013 гг.) и бесчисленное множество нововведений, изменений, улучшений. А между тем вопрос остается абсолютно не праздным. В стране уже сегодня пенсионерами является 38 млн человек, их количество растет темпом плюс 400 000 человек в год, на выплату пенсий федеральный бюджет расходует 2,8 трлн руб. (20—25% расходов правительства в 2013—2014 гг.), дефицит Пенсионного фонда составляет 30%, между тем как медианный размер пенсий не превышает 6000—7000 руб., что значительно меньше реальной стоимости жизни в стране. Есть распространённое мнение молодого поколения: о будущем нужно думать заранее — зарабатывать и копить; когда мне будет 60 лет, пенсий, скорее всего, уже не будет, на государство надежды нет. Увы, рассчитывать на такой исход те, кому до пенсии 5—10 лет, уже не могут и прекрасно осознают, что с окончанием трудовой деятельности их ждет многолетняя и непредсказуемая бедность.
Виды пенсионных систем: мировой и российский опыт
В теории существуют две идеальные модели пенсионной системы — распределительная (солидарная) и накопительная. Первая основана на «солидарности поколений» или, как её называют на Западе pay-as-you-go (дословно «плати, пока ходишь»), на регулярном отчислении трудящейся частью общества части своего заработка для выплаты пенсий нетрудоспособным. Проще говоря, государство устанавливает размер пенсий по стране, высчитывает, сколько нужно средств для их выплаты, исходя из этого, устанавливает величину налоговых отчислений у работающей части общества (бизнес, государственные предприятий и простые трудящиеся). Самый показательный пример распределительной системы — это СССР и страны соцлагеря. Никаких пенсионных фондов не существовало, а пенсии выплачивались социальными подразделениями исполнительной власти (собесами) за счет доходов государства от хозяйственной деятельности своих активов, внутренней и внешней торговли, налоговых отчислений работников. Кроме Советского Союза, такая система с оговорками до сих пор работает в Германии, Франции, Норвегии, Финляндии.
Альтернативный вариант — накопительная пенсионная система — основан на том принципе, что каждый гражданин, осуществляющий трудовую деятельность в течение жизни, откладывает часть своих доходов в специальный фонд (частный, государственный или смешанный), который, в свою очередь, обеспечивает выплату пенсий гражданину в старости. Подобная система существует в странах англосаксонской группы (США, Великобритания), Японии, Чили.
На практике пенсионные системы разных стран сочетают оба принципа в определенной пропорции. Так, в Великобритании государство обеспечивает минимальные выплаты старикам, не больше 20% среднего дохода работника, остальное — за счет накоплений. Такие выплаты есть и в США (около 600 $ в месяц). Жить на них почти невозможно, потому что они гораздо ниже официального уровня жизни, но минимальный достаток они дают. В той же Германии распространена практика корпоративных пенсионных фондов при предприятиях, за счет которых многие немцы получают повышенные пенсионные выплаты.
В России пенсионная система так же представляет собой своеобразный гибрид. Формально, начиная с 90-х, наша страна переходит на западный формат накопительной системы. Однако на деле данная реформа происходит скачкообразно, непоследовательно и проблемно. Ее авторы изначально поставили перед собой две противоречивые задачи: повысить размер реальных пенсий россиян и не увеличить налоговую нагрузку на бизнес. Решить этот парадокс должен был рыночный механизм. Концепция пенсионной реформы 2002 года предполагала необходимость запустить часть пенсионных отчислений граждан в частный финансовый сектор, где, по логике разработчиков реформы, эти деньги должны были приумножаться, сберегаться и накопляться, гарантируя пенсионеру благополучное будущее.
Таким образом, государство пошло на хитрый ход, разделив все пенсионные выплаты (22% заработной платы работника) на три части — базовую, страховую и накопительную. Базовая часть определяется в фиксированном размере и индексируется ежегодно с учетом инфляции. По состоянию на 2014 год базовая часть пенсии составляет 3610 руб. Страховая часть пенсии — это ежемесячные выплаты, которые назначаются всем людям, имеющим минимальный трудовой стаж и достигшим пенсионного возраста. На страховую часть пенсии направляется 16% от отчислений работодателя, если гражданин откажется от формирования накопительной части пенсии, и 10%, если до 2014 года заявитель обратится в Пенсионный фонд с заявлением о переходе в негосударственный пенсионный фонд. Для лиц старше 1967 года рождения действует только страховая часть пенсии . Эти деньги расходуются государством на выплаты сегодняшним пенсионерам. Накопительная часть пенсии (6% отчислений) формально отличается тем, что деньги хранятся на индивидуальном счету и не могут быть использованы для нужд государства. Работник может сам выбрать негосударственный пенсионный фонд, где эти деньги должны инвестироваться. Если человек не делает этого, попадая в категорию т. н. «молчунов», то его накопления уходят ВЭБу — государственной управляющей компании.
Проблемы отечественной пенсионной системы
На деле пенсионная реформа забуксовала сразу же после начала реализации. Стремительный рост цен на продукты первой необходимости — продукты питания, лекарства, медицинские, социальные и бытовые услуги — растущая стоимость жизни, инфляция потребовали от правительства принятия регулярных мер по увеличению пенсий. Так, с 2000 года их средний размер вырос с 700 руб. в мес. до 6000—7500 руб. в мес. в 2014 г. Масштабный рост пенсионных расходов требовался регулярно в ходе федеральных и региональных избирательных компаний, протестов пенсионеров 2005 года против монетизации льгот. Средств для покрытия растущих социальных гарантий у ПФ никогда не было — фонд всегда был дефицитным, и годами этот дефицит стремительно рос.
Выходом из ситуации могло бы стать повышение ставок социальных взносов, как это пытались сделать в 2010—2011 годах (тогда рост предполагался с 26% до 34%). Однако недовольство бизнес-сообщества заставило власть отказаться от запланированного повышения. А к 2014 году с целью поддержки предпринимателей социальные отчисления и вовсе были снижены для большей части бизнеса (Федеральный закон от 02.12.2013 № 333-ФЗ). Получается тупик: при подобном среднем размере пенсий по стране и растущем количестве пенсионеров дефицит ПФ будет расти в арифметической прогрессии и к 2025—2030 гг. ПФ станет полным банкротом.
Уже сегодня масштаб субсидирования Пенсионного фонда правительством столь велик, что, в сущности, составляет главную статью расходов федерального бюджета. Воплощается в жизнь прогноз Сергея Алексашенко в том, что Минфин становится отделом ПФ. Остальные статьи финансирования, иные расходы (строительство дорог, научные проекты, развитие сельского хозяйства, здравоохранения и пр.) режутся просто в угоду необходимости выплатить пенсии в текущий момент.
Отечественный бизнес представляет собой лоббиста во многом гораздо более эффективного, чем наши пенсионеры, поэтому ждать решения проблемы через рост социальных отчислений так же неправильно. Добавим к этому, что инфраструктурные проекты (Олимпиада, ЧМ, саммит АТЭС) и геополитические авантюры съедают значительную часть бюджета, куда уже изымаются в том числе и пенсионные средства. Вся эта система имеет краткосрочную матрицу работы, настоящее проедает будущее.
Необходимость что-то менять в системе пенсионного обеспечения граждан — общий момент для любых политических сил, власти и оппозиции. Однако в вопросах конкретики подходы к реформированию пенсионной системы в корне противоположны. Разные экспертные группы трактуют проблемы пенсионного механизма с разных сторон. Так, ряд видных экономистов в лице Евгения Гонтмахера, Сергея Алексашенко, экспертов фонда им. Гайдара видит возможный выход исключительно в большей включенности механизмов пенсионного обеспечения в рыночную структуру. Универсальный рецепт неолиберальных экспертов гласит, что только вывод пенсионных взносов в частные пенсионные фонды, которые используют деньги для спекулятивно-финансовых операций, позволит обеспечить населению высокий уровень пенсионного обеспечения. Такой подход предполагает, что граждане будут сами руководить своими отчислениями, вкладывать их, перенаправлять в фонды, работающие на более выгодных условиях, просчитывать риски и нести ответственность.
Подобный подход пользуется если не поддержкой, то однозначным одобрением в экономическом блоке правительства — в Минфине и ЦБ. Однако возможность реализации подобного сценария наталкивается на существенный барьер в лице руководства страны, которое через социальный популизм получает политическую легитимность в глазах значительной части населения и боится возможных издержек, связанных с падением доходов пенсионеров.
На самом деле для пенсионной системы губительны оба варианта реформы. Нынешний курс, основанный на проедании накоплений будущих пенсионеров в пользу ныне живущих, уже сегодня дает сбои. Причем он не удовлетворяет практически всех: бизнес, недовольный высокими затратами на социальные нужды, и пенсионеров, разочарованных низким размером пенсий и уровнем жизни.
Что же касается той парадигмы, которая предлагается неолиберальными экспертами, это также путь в тупик. Изначально они уверяли, что сохранение и накопление средств на будущее — рациональная стратегия поведения человека. По аналогии, необходимо создать механизмы массового накопления средств граждан на будущее для самих себя. Такой подход тут же подвергся критике со стороны оппонентов, которые обратили внимание на инфляцию как важнейший фактор невозможности простого сбережения. Если ты отложил 100 рублей сегодня, то это не значит, что у тебя останется 100 рублей через 30 лет. На деле реальная сумма сбережений с учетом инфляции может упасть до 70, 50 или даже 3 рублей. Если мы возьмём небольшой промежуток времени с 2000 по 2014 гг., то увидим ценовой рост на уровне 4—6 раз. Даже официальная инфляция в последние годы фигурировала на уровне 6%, а по факту была выше 10%. В рыночной экономике простое сбережение невозможно.
Тогда неолибералы прибегли к другому объяснению, что якобы пенсионные накопления можно сохранить, но не методом простого сбережения, а через инвестирование. Такая отговорка так же трещит по швам. Совокупный рост доходов от инвестирования не может превышать размеров роста экономики — это общее правило. Отдельные эпизоды не в счет, те, кому повезет, могут получить маржу кратно выше уровня экономического роста, однако это будет исключением, которое компенсируется меньшими доходами остальных членов общества или вовсе неэффективным инвестированием, что синонимично потере денег и разорению. Опять же, даже в лучшие годы наша экономика росла лишь темпом 5—6% в год, что не покрывало уровня инфляции. Кризис 2008—2009 гг. и начавшаяся с 2013 г. рецессия, отсутствие роста экономики вызывают еще больше вопросов к сторонникам неолиберальной накопительной системы пенсионного обеспечения — откуда в падающей экономике найдутся деньги для покрытия всех пенсионных запросов населения?
С точки зрения неолиберальных экономистов, накопительная система пенсий имеет простую логику — рынок в лице банков и крупных финансовых спекулянтов получает дополнительную и очень масштабную денежную подпитку. Фактически именно банковские воротилы становятся главным выгодоприобретателем накопительной пенсионной системы. Они, а не пенсионеры. Все это мы сегодня видим на Западе. Пенсионеры США и ЕС разделяются на тех, кто смог выгодно вложиться и доживает свои годы в достатке, и тех, кто либо не получил ожидаемых дивидендов, либо вовсе прогорел и коротает дни на минимальном социальном довольствии у государства, по существу, в бедности.
Опять же, так как размеры пенсионных накоплений напрямую зависят от уровня заработной платы в годы осуществления трудовой деятельности, то реальные шансы на достаток к старости имеет лишь часть общества. В России идеологи пенсионных реформ указывали именно на этот пункт в числе ключевых задач обновления системы. Пенсии не должны быть равными. Этот критерий фигурировал в реформе 2002 года, на нем до сих пор настаивает видный эксперт в области российской «социалки» Евгений Гонтмахер, порицающий ненакопительные системы как «уравниловку» и «собес». Однако насколько такая система справедлива? Ведь люди выбирают низкооплачиваемую работу не по своему желанию, а из-за экономической ситуации в стране. Причем низкие доходы отнюдь не имеют прямой корреляции с уровнем образования работника, его квалификацией или работоспособностью. В России как раз самые трудоемкие и востребованные обществом профессии имеют наименьшую оплату — шахтеры, промышленные рабочие, медицинский персонал, педагоги и пр. При неолиберальном варианте реформы пенсий именно эти категории населения в первую очередь окажутся без средств на старость.
Смежная проблема — это вопрос сроков выхода на пенсию. Создается впечатление, что неолиберальное экспертное сообщество и правительство уже давно едины в оценке — пенсионный возраст нужно повышать, иначе мы не сможет обеспечить достойные пенсии всем. И снова странная логика. Средний возраст жизни мужчин в нашей стране никак не может превысить 58—59 лет, большая часть и так даже не доживает до пенсии. В целом ряде отраслей экономики — химическая промышленность, горно-металлургическая промышленность смертность работников еще выше. Исходя из этого, повышать общий пенсионный возраст — все равно что отменять пенсии для половины населения. Можно поспорить с вопросом повышения возраста выхода на пенсию у женщин, так как они при выходе на пенсию в 55 в среднем доживают до 74 лет. Но это тоже непонятная альтернатива — если у нас и так безработица 10%, а среди молодых все 20%, зачем нужно принудительно держать уставших работников в штате. Цинично выглядит ситуация, когда, не повышая пенсионного возраста официально, власть через доплаты за работу после пенсионного возраста принуждает стариков работать после 55 и 60 лет соответственно, чтобы иметь просто нормальную пенсию. У пенсионеров и так есть право выбора — работать после наступления пенсионного возраста или нет, зачем нужно именно принуждать стариков к труду?
Еще один известный миф в дискуссии о пенсионной системе — это рост соотношения работающих и пенсионеров. Объективная демографическая ситуация в России сегодня выглядит как увеличение количества и доли пенсионеров и уменьшение доли работающих граждан. Нынешнее соотношение трудоспособного населения и пенсионеров 2,8:1 снизится к 2030 г. до 2:1 (по расчетам Росстата), а к 2050 г., по оценкам экспертов, — до 1,6:1. Тут стоит отметить, что опасения неолиберальных экономистов, что при соотношении 1:1 общество не сможет прокормить нетрудоспособных и наступит голод и хаос, по меньшей мере сомнительны. Научным подсчетом такой алармизм не подкреплен. Тут уместно вспомнить, что 100—200 лет назад западные ученые прогнозировали возможный кризис цивилизации, связанный с сокращением доли населения, занимающейся сельским хозяйством, а полвека назад падение доли работников, занятых в реальной экономике, тоже навевало опасения, что будущее поколения столкнутся с дефицитом материальных благ.
Однако на деле такие прогнозы не оправдались, рост производительности труда привел к тому, что в ведущих экономиках мира, где в аграрном секторе занято всего 2—3% населения, они вполне успешно кормят остальную часть общества. Похожая ситуация в мировом секторе легкой промышленности, где занято менее 10% населения, однако одежды хватает на всех. Так же и с пенсиями: в условиях научно-технического прогресса и роста производительности труда вполне возможно, что в будущем меньшая часть населения сможет успешно обеспечивать всем необходимым нетрудоспособное большинство. Ссылка на то, что вместо выплаты пенсий нам нужно срочно ставить к станкам стариков, иначе экономика рухнет, — манипуляция для непосвященных.
Векторы эффективной пенсионной реформы
Как мы видим, оба имеющихся подхода к построению пенсионной системы: тот, что реализуется властью, и тот, что предлагается неолиберальными экспертами, — имеют множество недостатков и, по сути, не отличаются друг от друга. Я бы назвал их так: неолиберальный прагматизм и маниакальный неолиберализм. Правительство уже много лет хочет, с одной стороны, минимизировать расходы на пенсии, но при этом продолжать покупать электоральную поддержку пенсионеров. А неолиберальный лагерь мечтает во имя потребностей рыночной экономики вовсе отказаться от всех социальных обязательств государства. С их точки зрения рост пенсий — это неоправданное расточительство. В идеале пенсионные сбережения граждан должны быть незамедлительно переданы частным дельцам, которые смогут их определить для своей выгоды.
Начнем с того, что в вопросах пенсионной реформы критерий гуманизма неизменно должен стоять на первом месте. Нельзя забывать, что речь идет о самой заслуженной и вместе с тем социально незащищенной категории населения. Причем эти люди не требуют каких-то выдающихся материальных благ и готовы согласиться на достаточно скромный достаток, но именно достаток, а не бедность. При этом все предложения о повышении пенсионного возраста и принуждении пожилых работников к труду после 60 лет должны быть признаны абсолютно ненужными и вредными для граждан и экономики. Любые перемены должны сопровождаться как минимум широкой общественной дискуссией и референдумом.
Еще одним важным критерием должен стать принцип понятности пенсионной системы. Любой, даже малообразованный пенсионер должен понимать, как формируется его пенсия и на какой заработок он имеет право. Необходимо уйти от попыток дискриминировать пенсионеров по размеру доходов, признав право на достойную пенсию как базовую социальную гарантию государства и общества. Некоторое исключение может составлять расчет пенсий исходя из лет трудового стажа и трудовых заслуг (работа на вредном для здоровья, опасном производстве, производстве повышенной интенсивности). Это не отменяет того, что граждане, уже материально обеспеченные до выхода на пенсию, имеющие сбережения, банковские счета, акции и пр. будут получать больше после достижения пенсионного возраста, их доход будет складываться из официальной пенсии плюс иные поступления. Такое неравенство имеет абсолютно справедливый характер. Государство гарантирует материальный базис, минимальный достаточный доход, остальное зависит от личного участия человека в накоплении средств на старость. По аналогии с практикой работы пенсионных систем в странах Западной Европы, необходимо дотянуть размеры пенсий до 60—70% от размеров средней заработной платы в стране (сегодня менее 40%).
Безусловно, решить пенсионную проблему одним махом невозможно. Даже если мы полностью вернемся к распределительной (солидарной) модели, для повышения пенсий нам потребуется начать перераспределение общественных доходов от крупного бизнеса. В условиях открытых границ и свободного рынка — это гарантированное бегство капиталов. Да и рассчитывать на малые возможности нашей периферийной экономики едва ли возможно. Пенсионная реформа, как и программа всестороннего развития социальной сферы, должна идти вместе с реформой экономики. Запуская новые заводы, отрасли промышленности и сельского хозяйства, расширяя государственный и общественный секторы экономики, мы создаем рабочие места, даем заработные платы домохозяйствам, которые частично берут на себя содержание стариков, при этом растут налоговые поступления и доходы государства.
С этих средств оно увеличивает пенсии и социальные расходы, которые, в свою очередь, выступают катализатором нового витка экономического роста за счет создания массового платежеспособного спроса. Получается, что в долгосрочной перспективе тратить деньги на пенсионеров не просто гуманно, но даже эффективно. Однако такой логики не видят правые рыночные экономисты, которые рассматривают «социалку» исключительно с позиции неэффективного иждивенца, которого нужно заставлять работать и который должен жить по строгой экономии. Увы, к подобной модели тяготеет и правящий курс. Именно в борьбе с этим курсом, шире — этой людоедской идеологией рыночного антисоциального догматизма, должны объединяться политические и общественные активисты.