Принцип неограниченной рыночной конкуренции является одним из сильнейший идеологических инструментов в загашнике современной неолиберальной парадигмы. О благожелательности конкуренции написано и сказано много со времен Адама Смита вплоть до наших дней. Сама эта концепция становится своего рода объектом веры для сторонников радикально-рыночного пути развития экономики. Его незыблемость сравнима с верой в силу нации у радикальных националистов или в бога у закоренелых фундаменталистов. Догмат рыночной конкуренции входит в основной пантеон экономических принципов монетарного неолиберализма. Сюда входят идеи об абсолютной эффективности частной собственности по сравнению с государственной или общественной, благожелательности приватизации, свободной торговли, концепцией приоритета жёсткой кредитно-денежной политики, сокращения социальных расходов, демонтажа социального государства, снижения значимости профсоюзов, общего уменьшения влияния государства и любых нерыночных факторов на экономику.
И здесь нужно четко разграничить, где заканчивается идеология и экономика как часть политической программы и где начинается экономика как наука, строгая математическая дисциплина. Концепт конкуренции в любом его виде (экономическом, политическом, личном) понятен, прост и притягателен. Оттого его удобно использовать для политической пропаганды. Другой вопрос — это его применимость в рамках реальной экономики. Как все научное, его следует подвергать критической проверке. Вопрос лежит даже не в доказательстве истинности самой стратегии развития конкуренции, сколько в определении границ ее универсальности.
Включенное наблюдение — микроуровень
Однажды мне довелось работать в сфере объектов торговли одного из московских районов. Работа (контроль с функцией оперативного руководства одним из государственных рынков) сугубо техническая, что называется, «на земле». Объектом управления и, соответственно, исследования являлся небольшой продуктовый рынок под открытым небом в спальном районе города с высокой проходимостью. Всего около 50–80 торговых мест в зависимости от сезона.
Опыт внутреннего наблюдения показал интересную особенность. Подобный рынок иногда в учебниках по экономике фигурирует как модель рынка «совершенной конкуренции»: множество равноценных продавцов и покупателей, однородность продаваемой продукции, отсутствие барьеров для входа на рынок, высокая мобильность факторов производства, равный и полный доступ всех участников к информации (цены товаров)[1]. И действительно, каждый имеет возможность, вырастив на своем дачном участке овощи или фрукты и взяв справку из сельсовета, прийти и потребовать для себя торгового места. Продают все более-менее одно и то же, ценники на виду, подвоз товара не ограничен. Единственное неравенство: рандомно (случайно — прим. ред.) распределяемые торговые места — кто-то получает ближе к проходной части рынка, на входе, кто-то в самом конце. Однако вследствие постоянного чередования данный фактор в целом нивелировался.
Однако проводимый регулярно ценовой мониторинг показывал неутешительную картину: цены на таком рынке «совершенной конкуренции» приближались к уровню магазина «Азбука вкуса», а в сравнении с ценами сетевиков вроде «Пятерочки», «Дикси», «Диксики», «Магнолии» и пр. были выше на 35–20 %. Причем речь шла о товарах широкого потребления: огурцах, помидорах, картофеле, капусте, свекле, моркови, луке, молочной и мясной продукции, яйцах, фруктах отечественного производства. Сверка накладных для ИП и ООО показала, что разница между закупочной ценой товаров на овощебазах и розничной реализацией составляет в среднем 200–300 %. При этом цены подсобных крестьянских хозяйств не отличалась от цен перекупщиков.
Однажды в ходе начальственной проверки рынка произошло добровольно-принудительное понижение цен. Некоторые предприниматели на один день понизили цены на ряд социально-значимых товаров: картофель — с 30 до 10–15 руб./кг, капуста — с 40 до 30 руб., морковь — с 35 до 20 руб., репчатый лук — с 35 до 27 руб. Везде, где такое произошло, образовалась ажиотажная очередь из покупателей, и, по заявлению коммерсантов, двухдневная норма товара была реализована за один день. Однако уже на следующий день цены повсеместно вернулись на прежний уровень. На мой логичный вопрос торговцам, почему они не пытаются снижать цены, переманивая покупателя на себя, последовал простой расчет: рост продаж от снижения цены на 50% в долгосрочной перспективе не составит более 1/3 прежнего объема (резкий рост продаж вначале стабилизируется со временем). Спрос ограничен, и закупленный товар в любом случае реализуют. Получается выгоднее продать его по максимально высокой цене, чем по низкой.
Опять же на больший объем продаж накладываются большие транспортные расходы, хранение, работа продавцов. Сказывается и лимитированность торгового пространства. Одна торговая палатка не сможет отпускать товар неограниченно, возникнет очередь, что будет отпугивать иных покупателей. Таким образом, бизнесу оказывается невыгодна ценовая война с соседями. Логичное поведение предпринимателя в условиях неопределенности успеха предприятия — плавно повышать цены и отслеживать изменение выручки. Как только она перестает расти, предприниматель получает сигнал о том, что ценовой горизонт величины спроса нащупан и можно до поры до времени оставлять ценники такими, как есть. Позже «разведка боем» продолжается. По такой программе без координации действуют десятки агентов рынка одновременно. Каждый высчитывает свой индивидуальный бюджет и устанавливает цены, исходя из личных ожиданий прибыли.
Теоретический анализ — макроуровень
Данный микрокейс можно ретранслировать на глобальный масштаб, ведь и мелкорозничный торговец и крупный транснациональный холдинг действуют в одинаковой логике максимизации прибыли. Модель «идеального рынка» Адама Смита на практике девальвируется рядом существенных провалов. Классическая концепция исходит из принципа рыночной конкуренции как непреходящей экономической модели, существующей перманентно. Условие ее существования — принцип ограниченного информационного равенства, когда, с одной стороны, всем известен ценовой показатель конкурента, с другой, они не знают ничего о величинах совокупного спроса и предложения, положении конкурентов и пр. Всё, о чем в курсе торговец, это о цене на рынке. По классической логике, ориентируясь на нее, предприниматель должен пытаться завоевать конкурентное преимущество, снижая цены. А покупатель в свою очередь «голосует рублем», покупая продукцию по наименьшей цене. Действуя в фарватере «невидимой руки» рынка, по логике классиков, предприниматели конкурируют друг с другом, обеспечивая лучшее качество товаров и услуг, низкие цены, действуя на благо общества и потребителя — «потребительский суверенитет».
В реальности ситуация обстоит иначе. Впервые вопрос о концентрации капитала как неизбежном следствии экономической эволюции был поднят еще Карлом Марксом (Капитал, т.1, отдел 7 «Процесс накопления капитала»). Позднее, уже в начале XX века, проблема ситуации информационного вакуума и ограниченности модели конкуренции стала подниматься другими ведущими западными экономистами. Это было время резкого роста концентрации, централизации и монополизации капиталов в США и Западной Европе. Целые отрасли экономики (нефтедобыча, ж/д перевозки, металлургия, энергетика, машиностроение и пр.) оказались подконтрольны нескольким игрокам. На фоне стремительного сокращения мелкого бизнеса и конкуренции росли монополии и олигополии. Серии слияний и поглощений рождали всемогущие синдикаты, холдинги и тресты. Исследователи констатировали, что уже к концу XIX в. реальное состояние рынка сильно отличалось от идеализированного представления классиков. «Потребительский суверенитет» оказался мифом, и превратился в диктатуру производителя.
Подобная ситуация была подробно проанализирована в работах Дж. М. Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег», Э. Чемберлина «Теория монополистической конкуренции» и Дж. Робинсон «Теория несовершенной конкуренции». Экономисты кейнсианской школы установили, что, вопреки классическим воззрениям, предприниматели обладают полнотой информации друг о друге и о состоянии рынка. Им известна приблизительная величина совокупного спроса, объемы реализации конкурентов, их ценовая политика и пр. Так, Э. Чемберлин вывел критическую зависимость рынка от величины и траектории кривой спроса. Дифференциация товара создает предпринимателям возможность для увеличения цен. При этом она может идти даже по небольшим характеристикам — реклама, изменение формы продукта, его дополнительных функций и пр. Дж. Робинсон установила положительную зависимость между структурой издержек отрасли и уровнем конкуренции в ней, а также выявила влияние «положительного эффекта масштаба» на изменение количества участников.
Интересную интерпретацию теории рынков предложил Альфред Маршалл в работе «Принципы политической экономии». Согласно его исследованию, рынок представляет собой шкалу, где «рынок совершенной конкуренции» и «чистая монополия» есть лишь крайние, идеальные состояния, тогда как в жизни величина монополизма или конкуренции мечется между двумя состояниями. Иными словами, можно говорить о большем уровне конкуренции на рынке, но о чистой конкуренции — практически никогда. Важнейшей вехой в исследовании концепции конкуренции стала гипотеза Дж. Кейнса о зависимости уровня конкуренции от состояния кривых спроса и предложения, когда высокий уровень конкуренции может соответствовать лишь ситуации рыночного равновесия, который можно назвать «предельным случаем».
Интересное исследование уже в наше время предложил сингапурский экономист Мартин Хор. Согласно его анализу, мировой рынок вступил в фазу олигополии, когда высочайший в истории человечества уровень монополизма сочетается с сохраняющимися остатками формальной конкуренции. Развитие информационно-сетевых технологий еще больше усугубило положение, сделав всю информацию о состоянии рынка доступной его основным агентам (транснациональным корпорациям и региональным монополиям). Возникает ситуация, когда крупным концернам не нужно даже формального картельного сговора для проведения согласованной ценовой политики. Им отлично известен совокупный уровень продаж своих конкурентов, объемы рынка, спроса, средний показатель издержек, есть ценовые мониторинги и пр. Нередко в таких ситуациях конкуренция сохраняется в деформированном виде как квазиконкуренция структурных подразделений или брендов одного собственника[2]. Например, в виде знаменитого противостояния шоколадных батончиков «Марс» и «Сникерс», принадлежащих одной корпорации Mars, Incorporated.
Стоит отметить, что с аналогичной ситуацией мне также приходилось сталкиваться на микроуровне — торговцы постоянно вели друг с другом общение, обменивались информацией об объеме реализованной продукции, бизнес-планах, объеме выручки и пр. Хотя выявить факты не имелось возможности, однако имелась идеальная ситуация для картельных сговоров на локальном уровне в виде синхронного ценового роста, раздела рынков, договорной квазиконкуренции. Выявить и пресечь такие факты возможно только поистине тоталитарными методами.
Отдельно стоит сказать, что ситуация идеальной конкуренции является одним из общественно-исторических этапов, когда техническая отсталость способствует мелкотоварному производству. Через это проходят все страны в определенный период своего хозяйственно-экономического развития. Вместе с тем монополия является диалектическим следствием конкуренции. Именно ценовая, торговая, брендовая война приводит к вытеснению с рынка конкурентов и установлению монополии. Причем в целом в этом нет ничего плохого, так же как в биологической эволюции — фирмы с большими издержками вытесняются более эффективными.
Тут, конечно, стоит сделать оговорку, что так выходит не всегда и нередко победитель получает преимущество не от экономических факторов. Тем не менее, зачастую монополизация рынка есть логичное следствие повышения эффективности производственной деятельности, когда для получения положительного эффекта масштаба, сокращения транзакционных издержек, лучшей координации и управляемости производственных единиц, компании добровольно сливаются в единую структуру — холдинг, трест, корпорацию. В этом нет ничего нерационального, опасность представляет как раз коммерческий момент, когда вместо повышения своей внутренней эффективности монополисты предпочитают повышать прибыль через получение монопольной ренты, т.е. завышение цен, оплату дополнительных услуг и др. нерыночных факторов.
Простая антимонопольная деятельность в такой ситуации не только неэффективна, но и ущербна:
- она противоречит логике концентрации капитала;
- она снижает эффективность кооперативного сотрудничества рыночных агентов;
конкуренция в формате ценовых и торговых войн наносит серьезный ущерб экономике, отвлекает значительные ресурсы от производственных задач. - Результатом конкуренции является банкротство слабых участников, вытеснение малого бизнеса;
- история не знает случаев долгосрочного эффективного проведения антимонопольной политики в силу противодействия самих монополий;
- в силу полноты информации ситуация картельного сговора на макроуровне становится перманентной, а на микроуровне отслеживание монопольных сговоров начинает требовать тоталитарных мер контроля экономики.
Границы конкуренции
Стоит отметить, что все приведенные выше факты являются свидетельством не против конкуренции как таковой, а именно против её неолиберальной идеологической интерпретации. Экономическая конкуренция без сомнений является нужным и полезным явлением для рынка. Однако категорически нельзя абсолютизировать данную доктрину, делая из нее панацею от всех бед. В идеологическом поле этот тезис используют как универсальный экономический ответ. Рафинированные либералы-рыночники поднимают на щит аргумент о конкуренции, невзирая на конкретно-прикладную ситуацию. Между тем рыночная конкуренция имеет ситуативный характер для определённого состояния рынка и уровня развития экономики. Искусственное ограничение концентрации и централизации капитала является заведомым ограничением его эффективности от сокращения транзакционных издержек и лучшей управляемости. Хозяйственная кооперация в этом плане способна иметь даже больший экономический эффект, нежели конкуренция. Однако исторических примеров действительного ограничения власти монополий привести крайне сложно. Даже в тех странах, где антимонопольное законодательство вводилось, его эффект имел скорее формально-пропагандистский характер, чем был действенной мерой. Часто антимонопольная политика направлена не на причины монополизма — концентрацию капитала в ограниченных частных руках, — а на следствия — высокий ценовой рост, который вызывает общественное возмущение.
Нужно признать, что без национализации монополий и их сознательной декоммерциализации (когда госмонополии работают на предоставление соответствующих услуг населению, а не на извлечение максимальной прибыли), иных способов эффективно бороться с негативными последствиями концентрации капитала нет. Ещё одной крамольной мыслью, которую я решусь представить на суд читателя, будет утверждение, что прямое административное регулирование цен, заклейменное либеральными экономистами как тягчайшее из грехов, вполне возможно, уместно и эффективно, когда носит грамотный характер, ограничивая известную наценку производителя или торговца. К сожалению, в конкретных примерах прямого ценового регулирования (в ряде стран с левыми режимами) подобные действия носят характер скорее политического популизма, чем рассчитанной экономической политики. Что касается рыночной конкуренции, то ее расширение — вполне допустимый и правильный шаг государственной политики, особенно когда он не идет вопреки самой же хозяйственно-производственной логике и строится не на насильственном расчленении хозяйственных субъектов, а на предоставлении равных условий для всех участников рынка. Очевидно, что разумная экономическая стратегия может строиться только на сочетании всех рычагов тарифно-ценовой и антимонопольной политики.
[1] Липсиц И.В. «Экономика», М.: изд-во «Вита-Пресс», кн.2, 2000
[2] Кагарлицкий Б.Ю. Восстание среднего класса. — М.: Ультра. Культура, 2003.
