Гастроли спектаклей Льва Додина в Москве, которые проводит фестиваль «Золотая маска», открылись спектаклем «Три сестры».
С самого начала дом генерала Прозорова не просто лишен жизни, а из него словно всё вынуто, даже оконные рамы. Такие дома можно увидеть и сегодня в разоренных российских предместьях. Из дома давно ушла душа. Вряд ли такой генеральский дом мог бы заложить за карточные долги в сумме тридцати пяти тысяч рублей наследник Андрей Прозоров — банк не дал бы и рубля.
Чувственные чеховские ремарки о временах года пущены побоку: ни весны, ни зимы, ни осени. Нет в спектакле вдобавок ни утра, ни полудня, ни дня, а только ночь. Из глазниц двухэтажного дома на вас взирает мрак и густота ночи.
Здесь все много говорят, и, кажется, все всё давно проболтали. На протяжении всего спектакля герои то и дело сбиваются в стайку на авансцене, чтобы пофилософствовать. Но говорить им особенно не о чем. Нет тут ни тоски сестер по лучшей жизни, ни чеховских упований на будущность, а есть просто тоска, тоска без просвета…
Есть, правда, одно исключение — Вершинин в исполнении Петра Семака, вот он — оптимистичный болтун. Подполковник вываливает на знакомых и мало знакомых все, включая рассказ о своей личной жизни, о двух девочках и о неврастеничке жене. Он безответственен тотально, ни к кому и ни к чему не привязан. Его вполне устраивает такая жизнь офицера, когда сегодня в Читу, а завтра, быть может, в царство Польское. Не он полюбил Машу (Елена Калинина), а она оказалась готовой к роману с ним. Кто ж откажется…
Чувственность в спектакле больше изображается, чем проживается, возможно, потому, что никто никого не любит. Маше осточертел ее муж, учитель гимназии Кулыгин (Сергей Власов), и потому она бросается на шею Вершинину. Ольга (Ирина Тычинина) переживает свое бабье одиночество, потому когда Кулыгин в сердцах бросает, что если бы не Маша, то он женился б на Оле, старшая незамужняя сестра воспринимает эти слова вполне однозначно — как шанс. Она хочет использовать случай и, складывая нелепо губки в трубочку для поцелуя, зажмурившись, подставляет мужу сестры для ласк свое стареющее лицо. Кулыгин в этот момент понимает одно: хорошо, что не женился на Ольге. Он почти оскорбительно тренькает ее по губам и, отшатнувшись, брезгливо ретируется. Вот такая реникса!
Правда, тогда непонятно, почему Ольга осуждает Машу за роман с Вершининым. Ирина Прозорова (Елизавета Боярская) тоже никого не любит, и, кажется, в пьесе Чехова есть тому подтверждение: слова Ирины о том, что она, как рояль, ключ от которого потерян. Тузенбах хочет найти этот ключ. Однако равнодушие Ирины ко всем и ко всему вокруг делает ее скучной и мало интересной. Это она, а не Чебутыкин, должна сказать (зевнув), когда Тузенбах погибнет на дуэли: «Одним бароном больше, одним бароном меньше».
Сестры хоть и генеральские дочки, но не так уж отличаются от грубиянки Наташи. Ирина грубит няне до того, как няньке выдаст Наташа. Наташа открыто бежит к любовнику Протопопову, но ведь и Маша без утайки бежит к Вершинину. Изменяют обе. Почему изменять Кулыгину можно, а Андрею Прозорову нельзя? Не слушать же Наташе вечно музицирование мужа на скрипке.
Ирина оказывается не таким уж закрытым роялем. Оказывается, что ревность Соленого к барону Тузенбаху в спектакле Льва Додина имеет свои причины. Ирина дает этот повод, когда, оставшись наедине с ним, целуется, причем, не стыдливо, а откровенно, чуть ли не смачно и грубо. Но чувств нет ни у нее, ни у Соленого. Кажется, генеральская дочка для него — трофей, который поклоннику Лермонтова лишь надо взять для кругленького числа.
Глядя на Тузенбаха Сергея Курышева, не очень-то веришь словам барона, что он не красив, ведь у Чехова он некрасив совсем. Это все видят, особенно когда барон меняет офицерскую форму на штатский костюм. Этот чеховский штрих – камертон для роли барона. Но именно такой вот тотальной непривлекательности у Тузенбаха в спектакле питерцев нет. Тузенбах не только обаятелен, но и привлекателен. И почему Ирина дает слабину и целуется с Соленым, не очень-то и понятно.
На этом игра «в непохожесть» не заканчивается.
Чебутыкин (Александр Завьялов) не похож на полкового доктора — пусть запойного, пусть давно не умеющего лечить, пусть бьющего часы покойной мамы. Скорее в спектакле он похож на Курослепова из Островского, и когда Чебутыкин в такой расхристанной фактуре не раз и не два произносит слова: «Нас нет, ничего нет на свете, мы не существуем, а только, кажется, что существуем…», то эти фразы не дышат драматическим отчаянием, страшным признанием того, что меня как такового нет. Напротив, такой Чебутыкин даже очень и очень есть.
А вот Соленый в исполнении Игоря Черневича — блестящая актерская работа. Так и видишь, как он отрабатывает перед зеркалом свою схожесть с Лермонтовым. Чего стоит его легкий почти незаметный жест, когда Соленый, говоря о своей схожести с великим поэтом, поправляет челочку. Он, как никто другой, держит офицерскую стать, подчеркнуто аккуратен. Но как только появляется, то от него исходит угроза. Третья дуэль с бароном — это третья смерть на его совести. Убийца с внешностью бухгалтера, с незатейливыми сентенциями и с гомерическим апломбом.
В этом спектакле ожидаемо, что последние слова трех сестер о лучшей жизни, о том, что надо жить, милые сестры, говорят две недалекие учительницы и одна жена учителя.
Разницы между тем, как они жили, и как будут жить, нет никакой.
