Как работает буржуазная культурная гегемония? Дело Дрейфуса и борьба за парламентскую республику
Сегодня мало кто помнит о деле Дрейфуса. Но столетие назад (1894-1906 гг) оно буквально раскололо общество Франции. Раскол прошел не только через всю политическую систему страны, но и через семьи и компании друзей. Накал страстей был таким, что из-за этого дела распадались дружеские компании, а банкеты в честь корпоративных или семейных торжеств, превращались в кровавые драки.
В 1894 году капитан Альфред Дрейфус, офицер французского генштаба, был обвинен в шпионаже в пользу Германии, а именно — в передаче ей секретных сведений. Процесс над ним вылился в череду скандалов; дело еще усугублялось тем, что Дрейфус был евреем. Разнообразные политические силы — монархисты, националисты, сторонники католической церкви и почти вся военная элита страны обрушились на Дрейфуса. Они пытались использовать это дело в качестве предлога для того, чтобы установить в стране консервативно-авторитарный режим. “До чего дошла Франция, — кричали они, — инородец пробрался в генштаб и немедленно нашпионил там! Пора твердой рукой навести в стране порядок!”
С другой стороны, либералы-республиканцы и некоторые социал-демократы выступили в защиту Дрейфуса. Фактически — в защиту республики. Общество сотрясали мощные демонстрации дрейфусаров и анти-дрейфусоров. Дело далеко вышло за рамки судебного процесса и превратилось в столкновение между республиканскими силами и сторонниками диктатуры.
Но была и третья позиция.
Революционные синдикалисты Франции на тот момент являлись крупнейшим социально-революционным движением в стране — 600-тысячная Всеобщая Конфедерация Труда (Confederation generale du travail, сокращенно CGT). Тогда это было не то умеренное профобединение, которое мы знаем сегодня. Это были сторонники забастовочного прямого действия (стачек, не считающихся с государственными законами). Более того, они выступали сторонниками и всеобщей оккупационной стачки, в результате которой государство и частные компании планировалось ликвидировать, а промышленные предприятия передать в руки самоуправляющихся трудовых коллективов и их федераций. ВКТ выступала за социальную революцию. Предполагалось, что рабочие союзы (синдикаты) не только захватят заводы и наладят производство на основе самоуправления, но и создадут суды, рабочие вооруженные ополчения (милиции), кооперативы для организации потребления. Словом, организованные работники станут контролировать все сферы общественной жизни.
Активисты ВКТ обычно не поддерживали Дрейфуса, однако не были и сторонниками обвинения. Они вообще устранились от этого дела и занимались своей работой. Причины было три:
1) Они не выступали за парламентскую демократию или за монархию,
2) Им был неприятен сам Дрейфус — не потому, что он был евреем, а потому, что он был офицером французского генштаба и патриотом француского государства, а значит, по их представлениям, классовым врагом, который расстрелял бы рабочих, если бы его начальники отдали ему соответствующий приказ,
3) Позиция ВКТ была принципиально аполитичной или даже анти-политичной: против участия в любых учреждениях государственной власти.
Вместо участия в выборах — широкое забастовочное движение с требованями повысить зарплату и пропаганда идеи всеобщей стачки. Вместо колдоговоров в бизнесом — наращивание борьбы. Когда организации работников в ходе борьбы окрепнут и вырастут настолько, чтобы охватить большинство предприятий Франции, они просто остановят работу и возьмут заводы и фабрики в самоуправление. Затем они реорганизуют все общественнную жизнь на новых принципах: все хозяйственные, законодательные, судебные и административные решения станут принимать ассоциации работников — синдикаты. Такие идеи были характерны для ВКТ в начале ХХ века. Трудно даже поверить сегодня, что это движение смогло объединить 60% всех организованных в союзы наемных рабочих Франции — 600 тыс человек.
Революционные синдикалисты, анархисты и другие социально-революционные течения полагали, что идут своим путем и что их цель заключается в создании условий для появления безгосударственного и бесклассового общества, основанного на самоуправлении трудовых коллективов. Этот путь противоречит как консервативной диктатуре, так и буржуазной демократии.
Такой взгляд на вещи предполагал совершенно иное отношение к данному делу, которое резко отличалось как от отношения демократов, так и от отношения диктатурщиков:
“Защитим Дрейфуса, ибо он не виновен? Собственно говоря, не виновен в чем? В том, что передавал военные секреты французского генштаба германцам? Так во-первых, это неизвестно, передавал или нет (документов никто из публики не видел, в то время как суд решал то одно, то другое), а во-вторых, если бы и передавал, то что? Почему выполнять германские приказы за деньги лучше, чем французские (тоже за деньги)? Не трогайте его, он честный офицер, он убивает только по приказу французского министра и никогда по приказу немецкого? Но майн гот… В конце концов, революционные синдикалисты — не армия спасения и не благотворительное общество, чтобы помогать Дрейфусу — своему противнику…”. Позиция ВКТ означала полный разрыв с логикой французского капиталистического государства. Они просто отказывались выбирать одно из двух внутри-системных зол. А самое главное, на чем была основана позиция ВКТ: “Почему вообще все это должно быть интересно бедным или небогатым людям, работникам — у нас что, дел других нет? Отвяньте от нас с вашим Дрейфусом! Лучше бы нам зарплату повысили: у нас дети болеют и лечить их не на что!”
Примерно такую же позицию заняла и часть государственных социалистов Франции. Сначала один из руководителей социалистов Жюль Гед шел за лидером партии Жаном Жоресом. Но затем произошел раскол. В отличие от убежденного дрейфусара Жореса, Гед говорил, что дело Дрейфуса — внутреннее дело буржуазных обществ и групп, в которое социалистам вмешиваться незачем. Если социалисты, вместо того, чтобы заниматься делами бедных и обездоленных людей, защищая их права, станут занимать сторону одной из группировок богачей, они никогда не смогут изменить жизнь в пользу общественных низов. В таком случае социалистам придется вечно выбирать между различными группировками бизнеса, вместо того, чтобы вести борьбу за улучшение положения самых широких слоев трудового населения.
На мой взгляд, дело Дрейфуса — один из первых ярких примеров отвлечения внимания значительной части общества от важнейших вопросов (устройство жизни миллионов, бедность и богатство, вопрос о формах общества, об устройстве экономики и труда, о доступности базовых услуг и т.д.) и перенос внимания на вопросы второстепенные: “Хотят ли евреи зла французской армии или наоборот”, шпионил ли Дрейфус или же он был хорошим патриотом французского государства (родного ему чиновного военно-бюрократического аппарата). Перед нами — один из ключевых приемов обеспечивающих “буржуазную культурную гегемонию” с помощью отвлечения внимания общественности на второстепенные с точки зрения коренных интересов большинства вопросы. Дело Дрейфуса обеспечило то, что в современном мире достигается с помощью раздуваемых сейчас “дискуссий” о гей-парадах и однополых браках.
Русский писатель и анархист Л.Н.Толстой первым увидел суть этой ситуации. Он так писал об этом деле:
«При развитии прессы сделалось то, что как скоро какое-нибудь явление, вследствие случайных обстоятельств, получает хотя сколько-нибудь выдающееся против других значение, так органы прессы тотчас же заявляют об этом значении. Как скоро же пресса выдвинула значение явления, публика обращает на него еще больше внимания. Внимание публики побуждает прессу внимательнее и подробнее рассматривать явление. Интерес публики еще увеличивается, и органы прессы, конкурируя между собой, отвечают требованиям публики.
Публика еще больше интересуется; пресса приписывает еще больше значения. Так что важность события, как снежный ком, вырастая все больше и больше, получает совершенно несвойственную своему значению оценку, и эта-то преувеличенная, часто до безумия, оценка удерживается до тех пор, пока мировоззрение руководителей прессы и публики остается то же самое. Примеров такого несоответствующего содержанию значения, которое в наше время, вследствие взаимодействия прессы и публики, придается самым ничтожным явлениям, бесчисленное количество. Поразительным примером такого взаимодействия публики и прессы было недавно охватившее весь мир возбуждение делом Дрейфуса. Явилось подозрение, что какой-то капитан французского штаба виновен в измене. Потому ли, что капитан был еврей, или по особенным внутренним несогласиям партий во французском обществе, событию этому, подобные которым повторяются беспрестанно, не обращая ничьего внимания и не могущим быть интересными не только всему миру, по даже французским военным, был придан прессой несколько выдающийся интерес. Публика обратила на него внимание. Органы прессы, соревнуя между собой, стали описывать, разбирать, обсуживать событие, публика стала еще больше интересоваться, пресса отвечала требованиям публики, и снежный ком стал расти, расти и вырос на наших глазах такой, что не было семьи, где бы не спорили об l’affaire. Так что карикатура Карандаша, изображавшая сперва мирную семью, решившую не говорить больше о Дрейфусе, и потом эту же семью в виде озлобленных фурий, дерущихся между собою, совершенно верно изображала отношение почти всего читающего мира к вопросу о Дрейфусе. Люди чуждой национальности, ни с какой стороны не могущие интересоваться вопросом, изменил ли французский офицер, или не изменил, люди, кроме того, ничего не могущие знать о ходе дела, все разделились за и против Дрейфуса, и как только сходились, так говорили и спорили про Дрейфуса, одни уверенно утверждая, другие уверенно отрицая его виновность.
И только после нескольких лет люди стали опоминаться от внушения и понимать, что они никак не могли знать, – виновен или невиновен, и что у каждого есть тысячи дел, гораздо более близких и интересных, чем дело Дрейфуса».
А что же Дрейфус? Он несколько раз был обвинен в государственной измене, затем помилован, а затем оправдан. Французский суд вел себя как проститутка, меняя позицию в зависимости от настроений своего клиента — политической и имущественной элиты.
Но в итоге Дрейфус победил, демократы победили. Победа республики обернулась поражением социально-революционных сил: влияние ВКТ было подорвано репрессиями. Когда стоит вопрос о праве на собственность (крупного бизнеса), республиканцы порой ведут себя не менее жестко, чем последователи монархов и диктаторов. Впрочем, последние так же постарались бы расправиться с ВКТ при первой возможности.
