Борис Владимирович Штюрмер
Люди, стоящие у руля современного российского буржуазного государства, очень любят говорить об отечественной истории, по их мнению, насильственно прерванной «национальным предателем» Лениным и «злодеями-большевиками», а ныне-де вернувшейся усилиями Ельцина, Путина, Медведева и иных либеральных рыночников в «привычное поле национальной традиции». Разумеется, сознательно игнорируя то обстоятельство, что сия «национальная традиция» включает в себя составными частями бюрократическое презрение власть имущих к неимущим при полнейшем почтении к деньги имущим, «государеву службу» как обслуживание интересов собственников, насаждение косности, невежества и отсталости под этикеткой «православной духовности», оплату голодом и эпидемиями, кровью одетых в солдатские шинели русских мужиков разгульной жизни «элиты» сословной монархии в парижских борделях и петербургских ресторанах, полицейский террор, каторгу и «столыпинские галстуки» для всех несогласных с этим национальным позором.
Эта же рабская «традиция» подразумевала и появление у кормила власти тех, кто готов был сполна удовлетворять интересы хозяев страны, готовых на всё, что угодно, лишь бы сохранить свои привилегии, своё экономическое, социальное и политическое господство, не допустить новой революции.
Одним из таких людей являлся и Борис Владимирович Штюрмер, ставший сто лет назад, 17 января 1916 года (императорский указ о назначении был обнародован через три дня после подписания, 20 января), председателем Совета министров Российской империи, заняв в тогдашней царской иерархии должность, аналогичную той, на которой ныне находится беспомощный в решении текущих социально-экономических проблем председатель партии «Единая Россия», бывший номинальный президент и нынешний номинальный премьер Дмитрий Анатольевич Медведев.
Это назначение, подготовленное политическими аферистами, нашедшее поддержку среди придворной камарильи, продавленное царицей и с облегчением принятое царём, наглядно показало всем, кто и как управляет Россией, существенно — в плане дискредитации царской четы, её двора и органов власти — повлияло на общественное мнение страны и во многом приблизило крушение самодержавия.
Военные поражения 1915 года, неспособность народного хозяйства быстро перестроиться в условиях империалистической войны и потери многих промышленных районов, финансовые проблемы, включая сложности с получением зарубежных займов, последовавшая за всем этим министерская чехарда существенно подорвали уверенность придворных кругов в дееспособности престарелого премьера Горемыкина. Стотысячная забастовка петроградских пролетариев в память об 11-й годовщине Кровавого воскресенья — расстреле мирных демонстраций рабочих царскими карателями — поставили крест на карьере 76-летнего Ивана Логгиновича Горемыкина.
В этой обстановке за дело назначения нового премьера взялись весьма типичные для царствования «прославленного в лике святых как страстотерпца» Николая Кровавого личности. Как известно, сей «прославленный» Русской православной церковью Московского патриархата «страстотерпец», как и его «стастотерпица»-жена, не могли обходиться практически ни дня без ценных советов такого умудрённого в делах государственного управления персонажа, как «святой старец» Григорий Распутин. Само собой разумеется, что столь важной вакансии, как председатель правительства, выпустить из своих рук Григорий Ефимович не мог и взялся за дело рьяно и изобретательно. В помощь ему выступила пара авантюристов, о которых следует рассказать особо.
Иван Фёдорович Манасевич-Мануйлов, в просторечии любивший, чтобы его именовали нежно-ласкательно «Ванечкой», был тёртый калач. Сын царского чиновника Манасевича, за подделку акцизных бандеролей по приговору суда сосланного в Сибирь на поселение, Ванечка сумел стать, как это в ту пору называлось, «аманатом» богатого одинокого сибирского купца Мануйлова, и был им не только пригрет на груди и иных частях тела, но и усыновлен. Унаследовав его состояние в немалую тогда сумму 100 тысяч рублей, которые, однако, можно было получить лишь по достижении 35-летнего возраста, юное дарование вернулось на берега Невы, где поступило на «государеву службу», став в 1890 году сотрудником царской охранки. Был Ванечка, в частности, посредником в переговорах между царским премьером Сергеем Витте и руководителем «Собрания русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» православным священником Георгием Гапоном. За заслуги в борьбе с революционной крамолой стал орденоносцем и дворянином.
Долгие годы состоя «аманатом» видного монархиста и черносотенно-консервативного публициста, редактора газеты «Гражданин» (единственной регулярно читаемой Николаем Кровавым) князя Мещерского, Ванечка был человеком весьма небедным и вёл широкий образ жизни. Ещё в 1908 году его официально объявили несостоятельным должником. Чтобы поправить положение, ему требовалась серьёзная должность в «силовых структурах». На министра внутренних дел или его товарища (заместителя) Ванечка явно не тянул, но желал поста директора Департамента полиции. Для этого ему нужен был свой человек в кресле премьера. Штюрмер, которого Манасевич-Мануйлов знал по совместной работе в аппарате впоследствии казненного эсеровским террористом министра внутренних дел палача Плеве, подходил для реализации подобных планов идеально.
Ещё одним членом «тройки», проталкивавшей Штюрмера, являлся право-консервативный публицист Илья Яковлевич Гурлянд. Сын полтавского раввина, соратник и протеже Столыпина, дослужившийся в качестве «казённого православного патриота» на государственной службе до ранга «действительный тайный советник» (фактически гражданский генерал), Гурлянд вошёл в фавор у «министра-вешателя» (а затем и «премьера-вешателя») Столыпина благодаря готовности быстро справится с любым грязным делом, включая и написание многочисленных антисемитских текстов, которые предусмотрительный Гурлянд публиковал под псевдонимом «Васильев». Гурлянд давно знал Штюрмера по совместной службе в Ярославле, где тот был губернатором, а Гурлянд — не только автором его речей и проектов всех документов и распоряжений, но и «другом дома»: супруга Гурлянда Жозефина пользовалась особым расположением будущего царского премьера и неизменно облегчала ему тяготы несения государственных обязанностей.
Дело пошло. Распутин быстро нашёл взаимопонимание с кандидатом в премьеры, клятвенно обещавшим обеспечить все интересы «святого старца» и удовлетворять все его пожелания в кадровой политике правительства и начал исправно обрабатывать Александру Фёдоровну. Помогал ему в этом митрополит Питирим, обязанный своим назначением на столичную кафедру Распутину и также пользовавшийся большим влиянием на царя и царицу.
Состоявший в весьма близких отношениях со своим личным секретарем Осипенко, Питирим был крайне заинтересован в том, чтобы новый премьер подсадил на должность обер-прокурора (руководителя) Священного синода человека Распутина, склонного закрывать глаза на «содомский грех» прямо у него под боком. Не лишним будет и заметить, что митрополичий «аманат» Осипенко был тесно знаком с Манасевичем-Мануйловым и имел с ним не только совместный досуг, но и совместные финансовые дела. Штюрмер ради новой должности был готов даже сменить фамилию на русскую, но Распутин ему это отсоветовал.
Немке-царице такой подход пришелся по душе. В письме своему мужу в Ставку она прямо посоветовала сделать ставку на эту кандидатуру, ибо Штюрмер «высоко ставит Григория, что очень важно… наш Друг сказал о Штюрмере: «не менять его фамилии и взять его хоть на время, так как он, несомненно, очень верный человек и будет держать в руках остальных. Пусть возмущается кто угодно, это неизбежно при каждом назначении».
Назначение состоялось, и по возвращении из Царского Села в Ставку царь написал жене: «Что же касается других вопросов, то я на этот раз уезжаю гораздо спокойнее, потому что имею безграничное доверие к Штюрмеру».
На деле же премьерство Штюрмера выглядело как фарс. По воспоминаниям коллеги Штюрмера по правительству, государственного контролёра Покровского, «в Совете министров он не выступал». Возможно, говорил Покровский, это была «большая ловкость с его стороны», но вряд ли по своему «умственному настроению, степени интеллигентности… он был способен направлять что-нибудь». Когда речь шла о более или менее серьезных вопросах, Штюрмер «сидел как истукан… Он производил впечатление истукана и больше ничего». Устно он ничего путного сформулировать не мог, самые простые вещи перед произнесением должен был записать на бумаге. Но это когда шла речь о государственных делах.
В части, касающейся личных дел — своих ли, членов ли «триумвирата» и примкнувшего к ним Питирима, господин Штюрмер был весьма изобретателен. Вскоре после назначения премьером он предложил членам правительства, как пишет советский историк А. Я. Аврех, «подписать уже готовый журнал, согласно которому сумма в 5 миллионов рублей ассигновалась в полное и бесконтрольное распоряжение министра внутренних дел. На недоуменные вопросы министров, откуда берется эта сумма, на какие нужды предназначается, почему проводится в нарушение закона, без санкций Думы и Государственного совета, и изымается из ведения государственного контролера, Штюрмер твердил одно:
ассигнование сделано по «высочайшему повелению», журнал, предложенный к подписи, доложен уже царю, и он приказал подписать его… Как позже выяснилось, деньги предполагалось взять из военного фонда… Предназначались они для организации широкого подкупа печати и подготовки новых выборов в Думу».
Как видим, и век назад предвыборные кампании кандидатов от партии власти не обходились без скандалов наподобие пресловутой «коробки из-под ксерокса» на президентских выборах 1996 года.
За взятку в 1 миллион рублей от члена Государственного совета Охотникова Штюрмер намеревался сделать последнего министром финансов либо земледелия — как получится. Погрел руки на присвоении казённого имущества в Ярославле, добился доступа к «рептильным фондам» Департамента полиции, став по совместительству министром внутренних дел. И зарвался.
Как пишет А. Я. Аврех, «вначале, как и положено, Штюрмер обещал во всем слушаться Распутина и выполнять все его просьбы. Было целование руки Распутина в знак благодарности и преданности и тайные свидания на разных квартирах… Затем взаимные подозрения и недоверие, потом порча отношений и, наконец, грандиозный скандал, в центре которого на этот раз оказался Манасевич-Мануйлов». Ванечка попал под следствие за шантаж руководителей одного коммерческого банка, которым за взятку в 25 тысяч рублей пообещал не допустить расследования его деятельности органами контрразведки. Купюры были мечеными, и непотопляемый доселе Ванечка попал за решётку.
Карьера Штюрмера кончилась после скандальных разоблачений в Государственной Думе 1 ноября 1916 года. Через 10 дней он был уволен, а в августе 1917 года умер от уремии в тюремной больнице, попав туда по милости Временного правительства. Несколько месяцев спустя свинцовую точку в бурной жизни афериста Манасевича-Мануйлова поставили петроградские чекисты. Белоэмигрант Гурлянд ушёл из жизни в 1921 году, успев перед смертью опубликовать графоманскую поэму «На кресте», где в образе «героически павшего» в борьбе с «проклятыми большевиками» «православного патриота» Абрама Кона, как считается, вывел самого себя. Смещенный со всех постов после Февральской революции бывший митрополит Питирим скончался в феврале 1920 года в Екатеринодаре, накануне освобождения города от белобандитов бойцами РККА.
Не прошло и года после отставки Штюрмера, как в России победила социалистическая революция. Председателем Совета народных комиссаров стал основатель и руководитель большевистской партии Владимир Ильич Ульянов-Ленин, показавший на деле, как должно руководить страной, вошедший в историю России как самый лучший и самый толковый глава её правительства, политический гений и первостатейный государственный талант.
