Мемориальная доска. © wikipedia.org
5 марта 1943 года команда эсэсовских врачей в концлагере Освенцим получила новое ответственное задание. Намечалась очередная «ликвидация»: помимо убийств узников из огнестрельного оружия, повсеместно и ежечасно, показательных экзекуций посредством повешения на плацу перед строем заключенных, массовых удушений военнопленных красноармейцев и «расово неполноценных» детей, женщин и стариков в газовых камерах, нацистские изуверы практиковали и «медицинские убийства» путём введения в вены специальных инъекций. Смерть была гарантированно мучительной и предназначалась для особо опасных врагов «фюрера и рейха». В их числе в тот день оказался и заключенный под номером 94544, известный гитлеровцам начиная со дня ареста в 1942 году под фамилией «Грдина». С этим псевдонимом («грдина» в переводе на русский означает «герой»), один из активистов подпольной Коммунистической партии Чехословакии Бедржих Вацлавек прошел пытки в пражском гестапо, тюрьму в Панкраце, концлагерь в Освенциме. С этим псевдонимом, случайно названным на первом допросе, но так подходящего для человека, не давшего палачам никаких показаний даже о своей настоящей фамилии, доктор Вацлавек и ушёл из жизни. Было ему всего 46 лет.
Когда сейчас, семь десятилетий спустя после гибели крупнейшего литературного критика и теоретика, родоначальника марксистского направления в чешской культуре, мы обращаемся к его короткой, но поистине героической — ещё раз вспомним его последний псевдоним! — жизни, то делаем это не только для того, чтобы напомнить о его судьбе, хотя одна эта цель была бы, на мой взгляд, достойна того, чтобы написать данный очерк. Биография Вацлавека интересна нам не только сама по себе, но и как типичное отражение жизненного пути многих и многих критически настроенных к буржуазному обществу образованных людей, левых интеллигентов с богатыми и разнообразными интересами в сфере культуры, склонностью к искусству, способностями к художественному творчеству и его анализу, долго не видевших для себя никакого выхода и, в конце концов, нашедших его в союзе с бурно развивавшимся сто лет назад рабочим движением, активно действовавшими в рядах Коммунистической партии Чехословакии (КПЧ), представлявшей в чешских землях в те далекие годы наиболее сознательную и организованную часть пролетариата.
Показательно, что это были не какие-то легендарные «сверхчеловеки» или романтические «благородные рыцари без единого изъяна». Если посмотреть на Вацлавека, его друзей-коммунистов — крупнейшего чешского лирика Константина Библа или журналиста, автора легендарного «Репортажа с петлей на шее» Юлиуса Фучика, писателя Владислава Ванчуру, на его соратников — адвоката Ивана Секанину, партийных публицистов Яна Крейчи и Курта Конрада, руководителей КПЧ Рудольфа Сланского и Яна Шверму, то это были самые обыкновенные, полнокровные, живые, порою чрезмерно увлекающиеся — кто женщинами, как веселый, неизменно улыбчивый, остроумный Фучик, кто ускоренным должностным ростом в Коминтерне, как молчаливо сосредоточенный на текущих делах Сланский, — но при этом незаурядные, волевые, преданные до конца своих дней идее освобождения человечества люди, с их ошибками, творческими взлетами и житейскими недостатками, люди, обладавшие при этом внутренним магнетизмом, огромным человеческим обаянием. Все они были разносторонне образованными, талантливыми, с огромным теоретическим багажом и практическим опытом творцами, имевшими все возможности для безбедного существования в рамках капиталистического общества, готового предоставит им даже популярность и возможность самовыражения в разного рода формальных экспериментах в обмен на отказ от попыток изменить саму сущность системы, преодолеть отчуждение человека от власти и собственности. Никто из них не поддался такому соблазну, предпочтя, говоря словами Маяковского, «наступить на горло собственной песне» ради борьбы за общие интересы того класса, тех социальных сил, за которыми виделось светлое будущее своей страны и всего мира.
«Для работников интеллектуального труда это был великий экзамен на сознательность и достоинство», и они его выдержали, доказав верность своим убеждениям и высокую преданность идее, которая «покоилась на твердой основе: на познании, вновь и вновь завоевываемом и углубляемом, на редкостной силе характера». Даже погибнув, они не проиграли, ибо смогли во многом изменить путь развития своей страны, да и не только её. Именно эти люди превратили КПЧ ещё в конце 20-х годов прошлого века не только в партию борющегося — не на словах, а на деле — рабочего класса, но и в партию левой интеллигенции, партию, где союз левых интеллектуалов и рабочего движения стал реальностью, а авангардное искусство служило целям освобождения пролетариата.. Заслуга Бедржиха Вацлавика в этом велика и неоспорима.
И вместе с тем это был простой, скромный, застенчивый человек.
Его друг, поэт-коммунист Иржи Тауфер вспоминал впоследствии об их первой встрече: «Бедржиха Вацлавека я увидел впервые в октябре 1929 года… Больше всего меня поразил тогда его необыкновенно юный облик. Этот улыбчивый молодой человек, похожий на студента-первокурсника, по виду совершенно не соответствовал моему представлению о нём как авторе книги литературно-критических эссе «От искусства к творчеству»… И уж абсолютно не походил он на автора научного труда «Поэзия на распутье», вызвавшего целую бурю полемики, споров… В лице Вацлавика не было ни единой черты, которая давала бы возможность карикатуристу подчеркнуть её, утрировать, чтобы тем самым выявить скрытые смешные стороны его облика… Вацлавек не был оратором. Он не стремился выразить свою мысль в виде блестящего афоризма, способного мгновенно воспламенять слушателей. Он говорил просто и неспешно, как бы ведя слушателей от слова к слову, чтобы из фразы не ускользнул ни один оттенок смысла. У него был мелодичный голос; свои лекции он читал с неуверенной улыбкой, как студент, который долго готовился к экзамену и наконец предстал перед экзаменационным столом».
После окончания в 1915 году гимназии будущий теоретик марксистской эстетики был призван в окопы империалистической войны. Затем пять лет учебы в Карловом университете в Праге, учеба в Берлине, работа преподавателем, а затем библиотекарем в Государственной и университетской библиотеках в Брно. В 1933 году он, попав под подозрение полиции в связи с активной коммунистической деятельностью, был переведен подальше от Брно — в библиотеку университета в Оломоуце. Как сообщал полицейский циркуляр, Вацлавек стоит во главе той части «брненской интеллигенции, которая действует в коммунистических целях и поддерживает мероприятия коммунистов всеми средствами… Под влиянием Вацлавека среди слушателей высших школ невероятно вырос авторитет тех студентов, которые являются откровенными приверженцами коммунистической партии и активно участвуют в коммунистическом движении». Подозрения буржуазной охранки имели под собой все основания: член КПЧ с 1925 года, Бедржих Вацлавек был активно связан с рабочим движением своего региона, организовывал акции солидарности деятелей культуры с бастующими шахтерами в 1932 году, сбор денег и продуктов. Вацлавек редактировал левые издания, переводил на чешский язык прогрессивных немецких писателей — Леонгарда Франка, Франца Карла Вайскопфа, Ганса Фалладу, — сотрудничал в журналах «Var» («Кипение»), «Tvorba» («Творчество»), редактировал художественные журналы «Pásmo» (1924–26), «Red» (1927–1930), «Index» (1929–30), с 1936 по 1938 редактировал журнал группы социалистических реалистов «U-Blok» и писал, писал, писал… Девятнадцать книг Вацлавека вышли при его жизни и после гибели, в том числе и такие известные, как «От искусства к творчеству» («Od umění k tvorbě», 1928), «Поэзия на распутьи» («Poesie v rozpacích», 1930), «Творчеством — к реальному миру» («Tvorbou k realitě», 1937), «Литература и народная традиция» («Písmenictví a lidová tradice», 1938), которые до сих пор считаются классическими, книги, которые не могут замолчать господствующие ныне в чешских общественных науках либералы-западники. Даже в ранних статьях Вацлавика, свидетельствует Иржи Тауфер, было заметно, что «уже тогда он подчинил себя мысли Маркса о том, что следует соединить критику литературную с критикой политики, с определенной партийной позицией в политике, соединить критику с подлинной борьбой». Как жаль, что многие современные «властители дум» нашей страны, вроде бы, неприемлющие — кто на словах, а кто и всерьёз — нынешнюю власть, по-прежнему не в состоянии понять эту нехитрую истину!
Перейдя в середине 30-х годов прошлого века от авангардистских концепций к пониманию принципов социалистической реалистической культуры, утверждая тезис не только о влиянии общества на литературный процесс, но и об обратном влиянии литературы на состояние общественного сознания («Нынешнее время — время великого эксперимента, которое докажет, кто прав: коммунисты (марксисты) или буржуазия; родилась ли новая культура из нового порядка материального мира или, наоборот, родился ли материальный мир из нового духовного принципа»), Вацлавек попытался создать первую марксистскую историю чешской литературы «Чешская литература XX века» («Česká literatura XX stoleti», 1935). Его перу принадлежат и работы по чешскому фольклору, народной песни, не потерявшие своего значения и поныне.
Вацлавек в своих последних работах «воспринимал искусство, литературу, поэзию и, естественно, науку как часть общего социального процесса.
Для него это была не только теоретическая концепция, но и научная практика, а также, — подчеркивает Иржи Тауфер, — просто жизненная практика! Другими словами, знать, понимать, внутренне и активно переживать не только проблематику искусства, но и тот социальный базис, из которого она произрастает».
После оккупации страны нацистами в марте 1939 года «новый порядок» послал Бедржиху Вацлавеку «первое предупреждение»: «министерство просвещения» созданного гитлеровцами «протектората Богемия и Моравия» не утвердило его назначения на должность профессора. Вскоре коммунист Вацлавек ушел в подполье, став одним из руководителей запрещенной при «новом порядке» КПЧ. В письме к к поэту Франтишеку Галасу Вацлавек ещё до оккупации написал: «Надо, чтобы коммунистические убеждения человека проявлялись как-нибудь в жизненном труде, в том, во что он вкладывает самого себя, не только в его произведениях, но и во всем стиле его жизни». Слова Вацлавека были обо всех революционных борцах — и о себе тоже. Юлиус Фучик привлек его к работе в редакции нелегальной газеты ЦК КПЧ «Руде право». В том же, 1942 году, когда был арестован и Фучик, ищейки гестапо напали на след Вацлавика… Уже на пороге смерти, в Освенциме, заключенный «Грдина» вырезал слабеющей рукой на крышке ручных часов, которые товарищи обещали передать — если сами уцелеют — его жене Славке и сыну Владе короткую фразу, больше похожую на завещание: «Любите друг друга и идите моим путём!»..
Впрочем, мне кажется, что завещанием Бедржиха Вацлавека вполне могут считаться и другие его слова: «От разлагающегося класса — к молодому классу! От классового общества — к бесклассовому! От общества, раздираемого противоречиями, которые оно не в состоянии разрешить, — к молодому обществу, которое эти силы в себе найдёт! Только на этом пути может быть создан новый базис, где искусство расцветёт заново и обретёт великую общественную цель…»
