Студенты мастерской Дмитрия Брусникина из школы-студии МХАТ, которых московские критики не устают нахваливать, осуществили при помощи режиссера Юрия Муравицкого «Переворот» в театре «Практика». «Переворот» — название пронизанного жестокой иронией и абсурдистским юмором спектакля мастерской по текстам Дмитрия Пригова (впервые спектакль был представлен на Ночи искусств в Третьяковской галерее на Крымском валу в рамках проекта Пригов.Text). На сцене «Практики» студенты, которые чувствуют здесь себя весьма уютно, появляются не впервые, однако, возможно, в первый раз — с работой такого накала и выразительности.
Режиссеру удалось с первых слов и нот (все действо происходит под живую музыку, исполняемую силами самих студентов) подобрать ключик к текстам Пригова: этому способствуют и одинаковые костюмы актеров (а-ля «среднестатистический ботаник» в доверху застегнутой клетчатой или полосатой рубашке и очках), и саундтрек, иронично иллюстрирующий тексты на всем протяжении спектакля. Начинается все относительно весело: с бытовых стихотворных зарисовок. Однако и они уже заряжены фирменным приговским настроением легкого безумия, которое снежным комом нарастает по ходу развития действия.
После стихотворно-музыкального вступления следуют почти в буквальном смысле разыгранные как по нотам драматические тексты «Я играю на гармошке» и «Революция: Радиотрагедия для двух репродукторов» (в более поздней редакции — «Переворот: трагедия для двух репродукторов»). Стоит отметить остроумно решенную их подачу: они представлены в жанре, местами похожем на читку, что добавляет им лишних иронических перчинок.
Странная фантазия на театральную тему «Я играю на гармошке», начинающаяся, опять же, довольно безобидно, незаметно трансформируется в дикий балаган с рукоприкладством: по сюжету, актеры на сцене превращаются в мучителей, а условные «зрители», роли которых, к счастью для зрителей реальных, также исполняют актеры, — в их беспомощных жертв (на фоне испуганного невмешательства зала).
Здесь стираются границы между происходящим в произведении и происходящим в реальном зрительном зале, где произведение демонстрируется: текст, за счет своего хитрого, похожего на перфоманс, устройства, балансирует на тонкой игровой грани.
Зрители выступают одновременно в двух ипостасях: с одной стороны, собственно, в роли публики, смотрящей спектакль по текстам Пригова, с другой — в роли соучастников, «массовки» этого спектакля. Эта невероятная головоломка умно и тонко выстроена автором и режиссером, поэтому по коже периодически пробегает холодок и становится как-то не по себе.
Образ массы, на этот раз не молчащей, но кричащей, является центральным в финальной, кульминационной части спектакля — «Революции». Есть здесь и очередная «концептуалистская» подковырка в виде «выглядывания» автора из текста: в определенный момент он «материализуется» и заявляет, что все происходящее — никак не реальность, а плод его воображения (живущий, тем не менее, собственной жизнью, а в конце даже поднимающий руку на собственного создателя).
Хаотичное действо «Революции» — апофеоз постановки, самая злая и пугающая ее часть. Нарастает эмоциональное напряжение, громкость звука, общая динамичность и ощущение катастрофы. На сцене происходит следующее: «репродуктор» выплевывает в пространство виртуальной «Красной площади» неопределенные звуки, которые периодически оборачиваются разнокалиберными и противоречащими друг другу лозунгами, в то время как сценическая «толпа» движется в собственном рваном ритме в неясных, также весьма противоречивых направлениях. Это движение в какой-то момент превращается в подобие исступленного шаманского танца, заканчивающегося чуть ли не ритуальным жертвоприношением.
Несмотря на то, что оба главных для постановки текста Пригова родом из 80-х, их социально-политический пессимизм, а также атмосфера пронизывающего абсурда и черный юмор, активно присутствовавшие в искусстве последнего советского десятилетия, очень точно резонируют с настоящим временем, а образы напугано молчащего большинства или броуновского движения народных масс по центру столицы будто списаны с современных событий.
Глядят на них создатели спектакля зло, ернически и без энтузиазма. Единственными источниками энергии в этом мрачном интеллектуальном пространстве становятся ирония и сарказм.
Тонкая, почти математическая выверенность и вкусный баланс составляющих делают спектакль по-настоящему объемным и захватывающим. Он оставляет сильное эмоциональное впечатление своими тревожными, «царапающими» образами. Актерский ансамбль (что в данном случае еще и каламбур) действует как слаженный механизм, а сдержанная сценография служит каким-то очень правильным, умеренным фоном для наполненного изнутри действия.
«Переворот» — еще одна красивая строчка в резюме брусникинцев, успешно удерживающих высоко поднятую ранее планку, а также очередная предпринятая «Практикой» важная попытка разговора о современном обществе, ну и, наконец, невероятно гармоничный по форме спектакль с современным, острым и колючим содержанием.