Против выборов

Избиратель — человек, пользующийся священным правом голосовать за того, кого предпочел другой.

А. Бирс

Книга «Против выборов» бельгийского историка культуры и археолога Давида Ван Рейбрука носит весьма провокационное название. Ведь многие люди разных политических взглядов воспринимают выборы в органы власти как вполне естественную часть общественной жизни. И даже те, кто уверен в необходимости коренных перемен (эволюционных или революционных), должны ответить на вопрос: являются ли выборы инструментом власти народа? Давайте по порядку.

Автор начинает с констатации неизвестной «болезни». «Болезни», которая поразила выборную демократию. И в некоторых случаях не важно, идёт ли речь о буржуазной или о социалистической демократии. В разных главах Рейбрук рассказывает о симптомах «заболевания», возможных диагнозах, истории болезни и предполагаемых лекарствах.

Что происходит с демократией?

Автор начинает с неутешительных симптомов. По всему миру растут симпатии к сильным лидерам, в то время как поддержка таких традиционных демократических институтов, как партии и парламенты — падает. В Европе только треть граждан на данный момент поддерживает проект Европейского Союза, а парламенты и правительства собственных стран и того меньше  — только четверть. Недоверие растёт и к другим традиционным структурам: здравоохранению, почте, СМИ и даже к железным дорогам.

Такое недоверие взаимно. Люди, находящиеся у власти, не горят желанием допускать свой народ к принятию судьбоносных решений. Давид Ван Рейбрук приводит в пример исследование одного политика из Голландии. Опрос нидерландских элит показал, что 90% из них считают себя людьми свободолюбивыми, открытыми и с новаторскими идеями, в то время как свой народ — людьми консервативными, традиционными и националистически настроенными.

Рейбрук сравнивает нынешнюю ситуацию с шестидесятыми: полвека назад люди больше доверяли политикам, активно участвовали в выборах и партийном строительстве. Сегодня же ситуация изменилась на прямо противоположную. Описанные автором явления сильно перекликаются с теми, что изложены в книге Иммануила Валлерстайна «Введение в миросистемный анализ», о которой мы рассказывали ранее.

В чём может крыться причина такого раскола? Дело в том, что любое политическое устройство должно найти баланс между двумя фундаментальными критериями: эффективностью и легитимностью.

Эффективность — это как быстро власть находит самые удачные решения тех или иных проблем. Легитимность измеряется в том, «насколько сами жители включены в принятие этих решений». Это важный момент. Под легитимностью обычно подразумевается уровень поддержки власти, о которой народ заявляет на выборах. Но автор вносит коррективу: легитимность — это то, насколько самые обычные люди вовлечены в процесс принятия политических решений. На данный момент современный мир переживает и кризис легитимности, и кризис эффективности, который не переживал ещё никогда до этого. У кризиса легитимности есть три проявления.

1. Всё меньше людей ходит на выборы. Если в первые послевоенные годы на выборах в большинстве стран явка была более 90%, то сегодня в любой стране мира явка находится на самом минимальном уровне с послевоенных времён. «Если граждане отказываются от участия в важнейшей процедуре — голосовании, можно ли тогда говорить о том, что парламент представляет народ?».
2. Электоральная текучка. Раньше голосовали более «стабильно». Например, за партию, чьи ценности они разделяли. Сегодня же властвует избиратель, «парящий в небе». Граждане всё реже хранят верность одной и той же партии.
3. Всё меньше людей являются членами партий. В современной Европе менее 5% граждан состоят в каком-либо политическом объединении. В России и того меньше – около 2%. За последние 40 лет партии растеряли от четверти до половины своего состава. Люди больше не видят смысла в них вступать. «С демократией происходит нечто странное — пишет Рейбрук, — все к ней стремятся, но никто в неё не верит».

Кризис эффективности также стоит на «трёх китах».

1. Длительные переговоры (этот пункт касается преимущественно Европы). Если раньше победы одерживали крупные партии и, как правило, со значительным перевесом, после чего ими быстро формировалось правительство, то сегодня количество политических организаций увеличивается. Появляется всё больше новых радикалов как на левом, так и на правом фланге. Также появляются популистские партии, которые апеллируют к широким массам, обещая им простые решения острых социальных проблем. Им удаётся привлечь новых избирателей и отобрать голоса у старых партий. После выборов начинаются затяжные переговоры о коалиции, которые длятся неделями и даже месяцами иногда без каких-либо результатов.
2. Второй аспект кризиса эффективности тесно связан с первым — это проблема давления на партии снизу. Если раньше электоральные потери от неудачного участия в коалиционном правительстве измерялись несколькими процентами, то сегодня этот показатель составляет уже десятки процентов. Тем самым на кону оказывается выживаемость партии как таковой. В итоге политики неохотно идут на компромисс при формировании коалиций.
3. Замедление государственного управления. Ещё полвека назад крупные структурные проекты, которые способствовали индустриализации, развитию логистики и в целом делали жизнь людей лучше, сегодня становятся для политиков «ночным кошмаром». Риск совершить ошибку слишком велик, и такие проекты сегодня реализуются гораздо дольше, чем прежде, сопровождаясь коррупционными и экологическими скандалами, но зато становясь площадкой для пиара.

Политика из «искусства возможного» становится «искусством микроскопических целей». Это вызвано тем, что классическое понятие суверенитета — источника власти, стало крайне относительным. Всё больше вопросов отданы на откуп «надгосударственной» бюрократии. А тем временем политики заняты зарабатыванием очков для ближайших выборов. В этом им помогают «желтая пресса», высасывающая из пальца любой маломальский скандал для повышения продаж своего издания. Сами журналисты признаются, что происшествия пользуются и у них, и у публики большим спросом, нежели хорошие дебаты.

Да и социальные сети за пределами России оказывают небывалое давление на выборную демократию. Ведь основная задача соцсетей — удержание пользователей. Всё это приводит к круговороту «лайков» и «репостов». В итоге избирательная кампания длится неограниченное количество времени: необходимо всегда быть «на хайпе», иначе про тебя забудут и тебя ждёт поражение на выборах. Предвыборная лихорадка становится перманентной, поддерживая атмосферу всеобщей взвинченности. В её основе – боязнь оказаться «не в тренде», боязнь ухода рекламодателей и гигантская конкуренция.

Политика, медиа-ресурсы и бизнес составляют неразрывный «бермудский треугольник». Демократия поизносилась — всё решает рынок.

Диагностика и лечение

Первый диагноз ставят популисты. Они говорят, что политики предали свой народ, своих избирателей. Следовательно, требуется «переливание крови». Сторонником такого лечения является, прежде всего, правый политический сектор. Переливание свежей крови в виде новых политиков должно изменить ситуацию. Популисты нередко объявляют себя «пророками», которые «чувствуют» народ и сливаются с ним. Но в таком подходе больше мистики, чем политики.

Здесь хочу заметить ещё одну вещь. Когда лично я учился на политолога, нам с первого курса говорили словами Макса Вебера, что политика — это призвание и профессия. Автор книги оспаривает этот тезис. По его мнению, «опасения вызывает тенденция относиться к должности члена парламента как к интересной карьере, как к полноценному роду деятельности, а не как к временной службе на пользу общества в течение нескольких лет».

Всё больше в политике можно видеть представителей депутатских династий, которые превращаются в новую аристократию. Для автора же народное представительство – это не профессиональная карьера, а лишь временная работа, бремя служения обществу, участвовать в котором должно как можно большее количество граждан из разных слоёв общества.

Во втором случае диагноз ставят технократы. По их мнению, во всём виновата сама демократия, в которой современные развитые общества более не нуждаются. Поскольку больше нет особых идеологических различий, а левые и правые всё больше становятся центристами и «ходят под ручку», то и решение общественных вопросов через выборы теряет смысл. Выборы не нужны! Решения должны принимать профессионалы, эксперты в тех или иных вопросах общественной жизни.

Элиты хотят, чтобы бизнес процветал, а простые граждане предпочитают отдавать власть тем, кто её жаждет и разбирается в политике. Так почему бы и нет? Тем более что, парламенты в развитых странах становятся всё менее эффективными, а власть всё больше уходит в руки бюрократии наднационального уровня, к таким международным организациям, как МВФ и МБРР. Но как только технократы берутся за оптимизацию социальных программ, тут же падает их популярность – и они проигрывают выборы. Или применяют к своим оппонентам совсем недемократические меры.

Власть технократов – это власть узкой социальной прослойки, она всегда антидемократична. Но даже если большинство может ошибаться, то это ещё не значит, что меньшинство всегда право.

В итоге популисты больше обращаются в сторону легитимности, игнорируя эффективность: неважно, что и как ты делаешь, главное, чтобы тебя поддержали на выборах. Технократы же ратуют исключительно за эффективность. Да, иногда нужно «подзатянуть» пояса. И не важно, что подумает плебс. Ведь народ — не эксперты. Кстати, тему власти экспертов пытался развенчать ещё Иеремия Бентам в «Тактике законодательных собраний» и в других своих работах.

Оба предложенных «лечения» Ван Рейбрук считает не удачными, хоть и полностью не отвергает поставленных диагнозов.

Третий диагноз появился в результате деятельности движения Occupy Wall Street. Недовольные политикой обеих американских партий, увлёкшихся сокращением расходов за счёт небогатых американцев, организуются для решения проблем с демократией. Недовольство представительной демократией привело к образованию внутри движения Occupy Wall Street идеи «парламента без парламента», свободного форума без политических партий. Общее собрание регулировалось исключительно несколькими модераторами. Их девизом была «горизонтальность». А основным лозунгом, если переводить на русский, – «Вы нас даже не представляете», имея в виду не столько число несогласных, сколько отсутствие их представительства в выборных органах. Движение стало шириться по всему миру. Тогда же появились «анонимусы» в масках Гая Фокса и первые «пиратские партии». Интерес к движению и его распространение по всему миру подогревали публикации WikiLeaks.

Протестующие не согласны с технократами в том, что демократию нужно отменить. Напротив, они хотели бы её улучшить. Но не новым переливанием крови, как это предлагают популисты. А заменой вертикальной выборной системы на горизонтальную. Парламенты и партии уже давно стали частью системы, представляющей интересы только правящих слоёв и крупного бизнеса. Они не могут представлять интересы большинства. Такова позиция сторонников прямой демократии.

Могли ли банкир из Нью-Йорка и юрист из Бостона, собравшись вместе, проявить столько же сочувствия к нуждам и обидам жены сельского пекаря из Массачусетса или докера из Нью-Джерси, как к нуждам и обидам друг друга?

Но дальше самого процесса горизонтального самоуправления дело не пошло. Средство превратилось в самоцель. «Оккупай» лишь обозначил проблему, но не предложил способов её решения и всё скатилось в «симуляцию идеологического сопротивления». Говоря словами Славоя Жижека, участники движения «очаровались сами собой». Движение постепенно рассосалось, частично интегрировалось в систему.

Четвёртый диагноз ставит сам автор — синдром демократической усталости. Проблема кроется в самой идее представительства. Несмотря на попытки улучшить качество избираемых представительных органов запретом для депутатов заниматься бизнесом, обязанностью декларировать доходы, открытием архивов и, что не менее актуально для России, проведением выборов разных уровней в один день, — всё это не меняет картину в целом. Так на сколько сама эта идея — правильная? Автор не без оснований считает, что виновата «выборная демократия» — самая распространённая разновидность демократии.

По сути, сегодня и в социальных науках, и на уровне обывателей, слова «выборы» и «демократия» стали синонимами. Даже во «Всеобщей декларации прав человека и гражданина» заложена вполне жёсткая формулировка, касаемо выборов.

Воля народа должна быть основой для власти правительства; эта воля должна находить себе выражение в периодических и нефальсифицированных выборах, которые должны проводиться при всеобщем и равном избирательном праве…

В этом и заключается основная причина синдрома демократической усталости: мы все превратились в «электоральных фундаменталистов». Мы презираем тех, кого выбираем, но поклоняемся выборам.

Электоральный фундаментализм – это несгибаемая вера в то, что демократия немыслима без выборов, что выборы являются необходимым, богом данным условием существования демократии. Электоральные фундаменталисты отказываются видеть в выборах инструмент принятия решения, считая выборы самоцелью, священным принципом, к которому неприменимы человеческие мерки.

Выборы – это таинство новой веры, ритуал, где форма важнее содержания и последствий.

Эта слепая вера в урны и бюллетени лучше всего проявляется в международных отношениях. Сегодня любое государство может быть признано демократическим только лишь в силу того, что там проходят выборы. И если в неокрепших государствах выборы приводят к насилию, преступности, этническим чисткам или коррупции, — то всё это не так уж и важно. Главное, что там прошли «честные, демократические выборы».

Отдельно нужно сказать о государственном финансировании партий.

Партии, особенно когда их финансирование в значительной мере обеспечивало правительство, перестали быть посредниками между народом и властью и получили доступ к кормушке государственного аппарата. Чтобы оставаться возле нее, им раз в несколько лет нужно обращаться к избирателю, чтобы подзаправиться легитимностью.

Сегодня не только в Европе, но и в России политические партии получают финансирование, прежде всего, из рук государства. Проходя определённый электоральный барьер, каждая партия получает финансовые ресурсы от государства. Тем самым, партийная бюрократия становится всё больше зависима от государственных вливаний и всё меньше от партийных взносов и пожертвований.

В своё время это серьёзно ударило по массовым левым партиям, которые почти столетие существовали исключительно за счёт партийных взносов своих членов, состоявших из наёмных работников. Такие партии сегодня всё больше становятся центристскими.

Но почему мы фокусируемся именно на выборах? Человечество более трёх тысяч лет экспериментирует с демократией, и только последние двести с небольшим лет активно использует выборы. Может, дело в привычке? Давид Ван Рейбрук соглашается с этим тезисом, добавляя, что большую часть предыдущих двухсот лет истории выборы справлялись со своей задачей сохранения баланса между легитимностью и эффективностью. Однако выборы, возникшие четверть тысячелетия назад на американском континенте, сегодня действуют уже совсем в других условиях.

Колыбель европейской демократии

Некоторые древние средиземноморские государства такие, например, как Афины и Карфаген, в период своего расцвета имели демократическую форму правления. Так вот, афинская демократия имела ряд отличительных признаков:

1. Прямое участие граждан;
2. Принятие решений большим количеством человек;
3. Жеребьёвка как основной метод назначения на должности.

Остановимся на жеребьёвке, которая использовалась при избрании исполнительной и законодательной власти. У жеребьёвки есть некоторые преимущества по сравнению с выборами.

1. Она позволяла противодействовать коррупции и нейтрализовала личное влияние.
2. Взятки и подкуп становились невозможны (ведь должностное лицо выбрано волею случая).

Здесь, правда, возникает проблема некомпетентности избранников. Что делать, если в какой-то области жизненно необходим профессионализм? Как, например, в военной сфере? Для этого как раз проводились выборы. Афинская демократия успешно использовала оба метода избрания.

Кроме того, люди тогда не могли часто переизбираться на ряд должностей, что приводило к хорошей ротации государственного руководства и значительно снижало вероятность появление класса бюрократии. Таким образом достигалось широкое участие: от 50 до 70% граждан старше 30 лет за свою жизнь успевали поработать в высших органах власти.

Можно сказать, что в то время не существовало разницы между политиками и обывателями: жребий всех уравнивал. Одним из условий Свободы было «по очереди править и быть управляемым». Свобода понималась как баланс между лидерством и командной работой, а не возможность выбирать или быть избранным. Таким образом афинская демократия — это особый вид невыборной представительной демократии.

Много позже жеребьёвка использовалась в Римской империи, Венецианской республике, Флоренции, Кастилии. В эпоху Просвещения о жеребьёвке писали Монтескье и Жан-Жак Руссо. Так Монтескье считал, что жребий больше присущ демократии, назначение же по выборам – аристократии. Руссо его дополняет тем, что выборами следует замещать только те должности, которые требуют дарований, например, таких как военные. А жребий использовать в тех случаях, когда требуется здравый смысл, справедливость и честность, как, например, в судах. Схожие мысли можно найти и в «Энциклопедии» Д’Аламбера.

«Вывод напрашивается сам собой: в двух важнейших книгах XVIII века по политической философии… обнаруживается согласие относительно того, что демократичнее не выборы, а жеребьевка, и что сочетание обоих методов благотворно сказывается на обществе. Алеаторная и выборная процедуры могут взаимно дополнять и укреплять друг друга», — подводит итог автор.

Подмена понятий

Жребий никогда всерьёз не рассматривался отцами-основателями нового мира — творцами американской и французской революций. И главная проблема не в технических трудностях, многие из которых были и в более ранние времена. Проблема в желании. Революционеры не то, чтобы не могли, но они не хотели вводить жеребьёвку для отбора в законодательные органы. Она представлялась им нежелательной.

В университетах учат, что современная демократия зародилась именно в гуще американской и французской революций, но всё было немного не так. И здесь нужно вернуться к Монтескье, который выделял три формы правления: монархию, деспотию и республику. Так вот республику он именовал демократией, только если в ней правил народ. Если только часть народа – то это была уже аристократия.

Буржуазия, выхватившая власть из рук наследственной аристократии и духовенства, боролась прежде всего за республиканскую форму правления, но не за демократию. Конечно, она постоянно ссылалась на народ, подчёркивая эгалитарность. Но взгляды буржуазии оставались вполне элитарными. Отцы основатели (первые президенты и авторы конституции) подчёркивали, что демократия — оплот хаоса, зрелище беспорядка и споров. Похожая ситуация была и во Франции, где под демократией подразумевались волнения в случае прихода к власти бедноты.

Сам термин «демократия» практически не упоминается основоположниками американской или французской революций. Термина «демократия» старались избегать, подразумевая под ним экстремизм дорвавшихся до власти низов. Большая часть основоположников нового республиканского мира были выходцами из элиты, многие сохраняли связь с наследственной аристократией. Они хотели лишь избавится от привилегий наследственной аристократии, но не планировали привести к власти народ.

Так выборы стали важнее жеребьёвки. Получается, что если для греков различия между управляемыми и управляющими должны были быть минимальными, то для основателей США напротив, была важна разница между людьми.

Алексис де Токвиль, автор знаменитой «Демократии в Америке», был также одним из авторов подмены понятий, когда «республика» стала называться «демократией». Но Токвиль видел и обратную сторону выборов. По мере их приближения он пишет об апатии, лени, и о том, как все дела избранных политиков отходят на второй план перед необходимостью вести избирательные кампании, отбиваться от нападок и делать всё, чтобы переизбраться. Период предвыборной гонки Токвиль именует «периодом общенационального кризиса». Государственное управление парализуется — зачем что-то делать, если доделывать, возможно, придётся уже другим? Умы всех членов нации оказываются заняты только одним – выборами. Токвиль не видит в этом ничего хорошего. Лучше всего Токвиль отзывается в своей работе о суде присяжных, который набирается по жребию.

Схожая ситуация произошла и во Франции. Если в «Декларации прав человека и гражданина» 1789 года ещё было записано, что «Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его создании», то в Конституции 1791 года уже четко прописано, что власть осуществляется только через уполномоченных представителей.

В течение трех лет законодательная инициатива перешла от народа к народным представителям, от участия – к представительству.

Избирательным же правом, в итоге, оказались наделён только каждый шестой француз. Таким образом, руководители и продолжатели великих революций, покончили с демократией и жеребьёвкой. Выбор был сделан в пользу выборов. Наследственная аристократия оказалась изгнанной, а на её место пришла выборная аристократия. Революционер Марат яростно критиковал такую аристократизацию народного восстания:

Чего мы добьемся, если сначала уничтожаем аристократию знати, чтобы потом заменить ее аристократией богачей?

Каков же исторический итог? Метод жеребьёвки потерпел поражение. Республики стали «демократиями», а выборы – самым распространённым «демократическим» инструментом волеизъявления. Наступил тот самый фукуямовский «конец истории», где парламентаризм прочно соседствует с рыночной экономикой. Выборы же, как и задумывалось, стали инструментом отбора и приведения к власти новой непотомственной аристократии. Эффективность и легитимность падает, а вместе с тем появляется новый вопрос: есть ли альтернатива выборной системе? И возможна ли современная реализация идеи жеребьёвки?

Совещательная демократия

Возвращение к идеям жеребьёвки началось в конце ХХ века. В 1988 году некий Джеймс Фишкин, анализируя предвыборные баталии между Бушем-старшим и Майклом Дукакисом, а также объёмы финансирования обоих кандидатов, пришёл к выводу, что спор между ними уже заранее предрешён. Фишкин задался вопросом – насколько это демократично?

В итоге Фишкин стал инициатором эксперимента. Он собрал 600 человек со всей Америки на выходные дни, чтобы они могли узнать о планах кандидатов в президенты и обсудить их друг с другом и экспертами. Участники эксперимента отбирались по жребию, что давало хорошие шансы получить разнообразный состав «конференции». Благодаря случайной выборке также обеспечивалось политическое равенство. Мероприятие транслировало телевидение. Так впервые появляется термин совещательная демократия. Надо заметить, что в процессе подготовки и реализации Фишкин столкнулся с серьёзным противодействием — его инициатива высмеивалась политиками и СМИ.

По результатам эксперимента стало очевидно, что подобная форма вполне осуществима. Собравшиеся люди демонстрировали преданность делу, хорошее чувство юмора и терпимость к чужим взглядам. По окончанию процесса обсуждения, многие участники отмечали, что стали значительно компетентнее в тех вопросах, в которых ранее ничего не смыслили. Позже Фишкин организует множество других подобных форумов, в самых разных странах мира по самым различным вопросам. И везде будет получен тот же результат: люди через обсуждение друг с другом в состоянии вырабатывать практические решения. Подобные поиски новых моделей гражданского участия шли в Германии, Дании, Франции, Британии, Бразилии и Китае. Их решения зачастую учитывались властями при принятии решений.

Но самые интересные эксперименты с совещательной демократией прошли чуть позже, в период с 2004 по 2013 г.г. Всего таких экспериментов было пять – два в Канадских провинциях, в Нидерландах, а также в Исландии и в Ирландии. Все они касались достаточно важных вопросов: реформирования избирательной системы или даже конституции. В книге автор подробно описывает этапы этих экспериментов.

В ряде случаев была проделана колоссальная и интересная работа. Сначала из реестра избирателей составлялась случайная выборка, по почте граждане получали приглашение. Далее проходил процесс самовыдвижения. Уже из этих кандидатов по жребию выбиралась финальная команда. Переговоры во всех случаях продолжались до года. Эксперты знакомили всех участников с сутью проблемы, повышая их компетентность в том или ином вопросе. Затем проходили совещания между участниками. По итогам они формулировали свои предложения. Интересно, что итоги отличались между собой даже между относительно близкими регионами. В некоторых случаях выводы народных собраний выносили на референдум.

Впрочем, так произошло не везде. Многие референдумы не набрали необходимого числа голосов поддержки.

Выводы и работа над ошибками

Автор выделяет причины поражения совещательных проектов в результате референдумов.

• Основная масса граждан не следила за обсуждениями;
• Внимание СМИ было ничтожно мало и часто носило негативный оттенок;
• Политические партии не были заинтересованы в изменениях выборного законодательства. Это могло стоить им власти. Они игнорировали или дискредитировали деятельность подобных форумов;
• Эти гражданские проекты испытывали трудности с профессиональными ораторами и маркетингом, а средства шли преимущественно на работу, а не на рекламу;
• Референдумы о сложных структурных реформах ставят инициаторов в невыгодное положение. Большинство не знало или не следило за работой совещательных групп и в итоге действовало по принципу «не знаешь – голосуй против».

«Жеребьевка в качестве демократического инструмента была еще слишком необычной, чтобы получить истинную легитимность… Результатом было то, что многомесячную работу нескольких десятков граждан население должно было оценить за несколько секунд», — пишет автор.

Подобные гражданские группы обязаны громко и публично заявлять о результатах своей работы и о результатах обсуждения. Но они неизбежно получают политические партии и коммерческие СМИ в качестве оппонентов.

Пресса и политики привыкли служить блюстителями общественного мнения и неохотно выпускают из рук эту привилегию. Они представляют старую систему выборной демократии и не хотят от неё отказываться, иначе рискуют потерять власть. Другой фактор – партии боятся своих избирателей. Они изначально скептически настроены к тому, что люди могут участвовать и что-то решать в политике без их посредничества.

Коммерческие медиа не устраивает медлительность процесса, отсутствие скандалов, конфликтов, медийных лиц. Разговоры за круглым столом не вызывают нужного интереса зрителей. А парламентаризм – это как американский реслинг! Когда одну из гражданских ассамблей Фишкина пытались показывать на одном из британских каналов, её сняли с эфира после нескольких выпусков. Несмотря на спонсорскую поддержку, рейтинг канала стал сильно падать из-за трансляции скучных заседаний.

Иначе всё было в Исландии и Ирландии. Там учли неудачный опыт предшественников. В Исландии после жеребьёвки, были проведены выборы, на которых было необходимо отобрать 25 человек. Далее экспертам и политикам поручили составить черновой вариант новой Конституции. Позже, к обсуждению этого проекта пригласили всех граждан Исландии, которые могли любым способом оставлять свои комментарии. Каждую неделю в сети выкладывали предварительную редакцию конституции, в которую опять же простые граждане вносили изменения и предложения. Всего проект насчитал более 4000 комментариев из народа. Решающим фактором стала прозрачность. По итогу, спустя 4 месяца работы, на референдум была представлена новая Конституция, которая была поддержана 2/3 голосов исландцев.

Впрочем, в Исландии власти до сих пор эту Конституцию не ратифицировали.

В Ирландии решили включить в процесс политиков, чтобы убрать взаимное недоверие. Но всех граждан отбирали исключительно по жребию, никакого голосования. В итоге комиссия из 33 политиков и 66 граждан из Республики Ирландия и Северной Ирландии приступила к рассмотрению изменений в Конституцию. Совещания проходили в течение года. Даже по таким щекотливым вопросам, как однополые браки, права женщин или богохульство, дискуссии проходили вполне сдержанно, что стало серьёзным новшеством для общества, веками раздираемого политическими и религиозными конфликтами. Итогом работы совещания стало принятие изменений в Конституцию большинством голосов на референдуме.

Вместо заключения

В книге автор достаточно подробно останавливается на экспериментах по проведению жеребьёвки, как инструмента отбора народных представителей. Эти эксперименты являются уникальным социальным опытом современности, который имеет важное прикладное значение.

Интересно, на наш взгляд, было бы ознакомиться и с теоретической моделью Террилла Бурисиуса, которая тоже описывается в книге.

И не важно каких вы придерживаетесь взглядов. Если вас интересуют возможные перспективы эгалитарного развития общества, то с этой книгой стоит ознакомиться.

Евгений Валиков

Анастасия Арсеньева

Святослав Орлов