А. Шубин. Старт страны Советов. Революция. Октябрь 1917 — март 1918. СПб. — М.: Питер, 2017.
Новая книга Александра Шубина «Старт страны Советов. Революция» является продолжением его же работы «Великая российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года». Фактически мы имеем дело с амбициозным и масштабным проектом автора, взявшегося написать многотомную историю революционных событий. Надо надеяться, что когда проект завершится, появится новое издание, превращающее все вышедшие в рамках этой серии книги в единый текст, приобретающий характер эпичности.
Написать заново историю революции 1917 года в самом деле необходимо. Юбилейные мероприятия, организуемые как официальными властями, так и различными левыми организациями, показали, насколько мы нуждаемся в подобном исследовании. С одной стороны, есть настоящий поток книг разного качества и разной идеологической направленности, посвященных революции, но с другой стороны, в этом потоке преобладают произведения скорее публицистические, чем собственно исторические. Сторонники разных партий и сил по-прежнему пытаются, ссылаясь на события столетней давности, сводить счеты между собой (что доказывает: процесс, начатый переворотом 1917 года, ещё весьма далек от завершения).
В то же время историки-профессионалы предпочитают ограничиваться специфическими исследованиями, разбираясь в деталях, прорабатывая отдельные стороны событий, конкретные биографии или эпизоды.
Получается, что, несмотря на огромное количество новых материалов и даже сюжетов, включая прежде запретные, мы не так уж сильно продвинулись в понимании и изучении революционной истории по сравнению с советскими временами. В то же время опираться на публикации советского периода для создания комплексного образа событий 1917-1922 годов уже невозможно. И не только потому, что советский подход был откровенно тенденциозен, не только выделяя всегда исключительную роль большевиков и принижая иных участников событий, включая рабочих и крестьян бывшей Российской империи, но и потому, что из сегодняшнего дня многие вопросы не только иначе видятся, но и иначе ставятся.
Советская историческая наука пыталась представить революционный процесс как абсолютно последовательный, заранее предопределенный, когда уже совершенно «готовый» локомотив большевистской партии последовательно шел по заранее проложенному маршруту от «станции» к «станции», преодолевая сопротивление врагов, пытавшихся остановить его на этом пути. Но в то же время подчеркивается гениальность В. И. Ленина, который вроде бы всё знал наперед и всё всегда правильно понимал. Ясно, что такой подход не только несправедлив по отношению к соратникам Ленина — тому же Троцкому, Бухарину, Свердлову или Сталину, роль которых в процессе либо игнорируется, либо сводится к превращению их в «тень» вождя, но и несправедлива по отношению к самому Ленину, которому приходилось принимать очень сложные и болезненные решения в условиях неопределенности.
Потребность в большом повествовании, написанном на уровне серьезного исторического исследования, ощущается тем сильнее, чем больше всевозможных новых материалов об отдельных событиях или эпизодах 1917 года вводится в оборот. Это огромное богатство должно быть упорядочено и систематизировано. Но, главное, современное общество остро нуждается в понимании того крупного исторического события, последствия которого определяют нашу жизнь и наши взгляды по сию пору.
Можно сказать, что работа Шубина представляет собой шаг именно в этом направлении. Другой вопрос, насколько этот шаг приближает нас к цели, явно поставленной самим автором.
Речь, разумеется, не о разборе сильных и слабых сторон опубликованного исследования. Оставим эту дискуссию профессиональным историкам, которые наверняка упрекнут автора, что он злоупотребляет данными мемуарной литературы и не слишком часто обращается к архивам. И по большому счету важно даже не то, насколько полно и подробно проанализированы отдельные события. Речь прежде всего о понимании самой сути, динамики и противоречий революционного процесса.
Шубин пишет в первую очередь политическую историю, где самым интересующим его вопросом является то, как отдельные деятели — Ленин, Чернов, Керенский, Троцкий, Каменев или Бухарин — принимали решения, каковы были стоящие перед ними альтернативы. При этом основное внимание автора сосредотачивается на двух узловых точках: попытке создания однородного социалистического правительства и дискуссии о Брестском мире.
В книге очень подробно описаны споры, которые велись не только среди большевиков, но и в рядах других партий, особенно в рядах эсеров и меньшевиков. Очень интересен раздел об установлении власти Советов в Средней Азии, а также анализ роли, которую Центральная Рада сыграла в неблагоприятном для России исходе брестских переговоров в начале 1918 года. По мнению историка «ключевыми местами», где решалась судьба мира, «были не столько Брест, сколько Петроград и Киев» (с; 375). Политика Центральной Рады, которая нуждалась в немецких штыках для защиты не только от петроградских большевиков, но и от собственных сограждан, требовавших более радикальных общественных преобразований на территории Украины, предопределила не только сепаратный сговор Киева с Берлином и Веной, но и агрессивное поведение немцев по отношению к остальной России, что в свою очередь породило внутренний кризис советского режима, раскол между большевиками и левыми эсерами, приблизило полномасштабную гражданскую войну, уничтожившую зачатки демократических институтов в России.
Важный момент, на который постоянно обращает внимание Шубин, состоит в том, что основные оппоненты большевиков в 1917 и начале 1918 года тоже были левыми. В результате возникает вопрос, почему все эти прогрессивные и приятные люди вдруг стали политическими противниками и оказались в буквальном смысле по разные стороны баррикады.
Сравнивая предлагавшиеся партиями программы, историк обнаруживает значительное их сходство, что дает ему основание предположить, что «однородное социалистическое правительство», за которое ратовал Каменев осенью 1917 года, дало бы России «негарантированный шанс избежать серьезной гражданской войны и выйти на путь социально-ориентированной демократической политики и эффективной модернизации» (с. 53). Хотя автор и избегает однозначных ответов и оценок, из текста вполне ясно вырисовывается вывод, что основной, если не единственной причиной такого положения дел было стремление большевиков к власти и нежелание делиться ключевыми позициями с представителями более умеренных партий. Типичным примером такой неуступчивости он считает нежелание Ленина и Троцкого уйти в отставку ради формирования левой коалиции, которая бы готова была признать решения II съезда Советов.
Увы, политическая борьба — это не только конкуренция программ, но, что в условиях революции особенно важно, ещё и столкновение воль. Совершенно непонятно, почему в обмен на условное обещание выполнять решения съезда большевики, уже обладавшие властью, должны были передать свои полномочия людям и партиям, которые, уже побывав в правительственной коалиции, так и не смогли за полгода выполнить ни одного из собственных программных положений.
«Коалиция без Ленина и Троцкого» была невозможна не только потому, что большевики держались за власть, но и потому, что именно эти деятели, наряду с их ближайшими соратниками, были носителями в 1917 году революционной воли, преодолевая сопротивление не только умеренных социалистов, но и значительной части собственной партии. И именно здесь встает другой вопрос, четкого ответа на который мы не находим в книге Шубина. Это вопрос о роли масс, которые то и дело оказывались не просто радикальнее политиков, но и интуитивно более способными почувствовать основные задачи и противоречия революции.
Авторитаризм, неизбежно вытекавший из Октябрьского переворота, был порожден не ошибками или стечением обстоятельств, а логикой революционного процесса. То, что основные, принципиальные социально-экономические задачи революции и в Англии XVII века, и во Франции при Робеспьере, и в России при большевиках решались именно диктатурой, далеко не случайно. Революционная диктатура обеспечивала именно ту концентрацию общественных сил и политической воли, без которой масштабные задачи исторического переворота просто не решались бы и которые были, к сожалению, невозможны ни при каком ином режиме.
Признание данного факта — не оправдание авторитаризма, а понимание трагической диалектики истории, часто не оставляющей нам комфортных и умеренных решений. В то же время понимание неизбежности авторитарных мер на пике революции (что в теории признавали и многие меньшевики, включая Г. В. Плеханова) отнюдь не снимает ни вопроса о моральной ответственности с людей, принимающих конкретные решения, ни политической проблемы допустимой и необходимой меры авторитаризма, его «градуса».
Общество, возбужденное чувством свободы и полное жажды мести за прошлые несправедливости, само по себе отнюдь не является союзником тех, кто стремится к гуманности и умеренности.
Сам же Шубин очень хорошо показывает это, когда описывает неудачные попытки большевика Крыленко спасти от самосуда генерала Духонина: пока Крыленко своими яркими речами успокаивал толпу перед вагоном, другие люди, речей большевика не слышавшие, всё же проникли в вагон с другого входа и убили генерала.
В диктатуру сравнительно легко войти (хотя и здесь есть немало проблем в условиях социального и экономического хаоса, который даже далеко не всякому авторитаристу позволяет себя «обуздать»). Однако из диктатуры всякий раз оказывается крайне трудно выйти, а структуры, созданные для удержания власти в чрезвычайных и исключительных условиях революции, сами превращаются в проблему, в реакционный фактор, когда события входят в иное, более спокойное русло.
Пытаться задним числом судить участников тех событий или давать им запоздалые «советы» вряд ли имеет смысл. Вопрос, который стоит перед нами сегодня, состоит не в том, могли ли люди 1917 года избежать трагического хода событий, а в том, сможем ли мы его избежать в будущем, когда вопрос об общественных переменах снова встанет перед нами во весь рост. Шанс на оптимистический ответ есть. И не только потому, что, читая историю революции, мы начинаем учиться на ошибках прошлого, но прежде всего потому, что именно благодаря результатам этой революции мы сейчас находимся уже в иных исторических условиях.
