Дублеры Фуко давно оккупировали массовое сознание. На станицах любого модного глянцевого журнала без труда можно найти знакомый образ: интеллектуал, бархатный пиджак, бритая голова, очки, летящий в полицейских камень… Денди, левак, без определенной партийной принадлежности, немного «милитари», немного агрессии. Гештальт знакомый даже тем, кто никогда текстов Фуко не читал. Странная изнанка популярности в гуманитарном мире, которая преследовала его книги ещё при жизни. Удивительно, но даже у изданий текстов Фуко на русском языке счастливая судьба (я имею в виду, видимо случайно, проскочившие в печать в 1977 году «Слова и вещи» в переводе Автономовой). Сегодня Фуко — профессиональный фетиш для историков, философов, психологов и т.д., но, к сожалению, не для активистов. Высокий индекс цитирования грозит превратить любую его работу в обыкновенное «ещё одно историческое исследование» (пусть и с особой методологией, и с особым пристрастием к маргинальным пространствам социальной жизни), а его самого — во вполне безобидный предмет обожания академического сообщества. Но философия, как будет подчеркивать сам Фуко в этом цикле лекций, обращаясь к Платону, это не только logos (речь, дискурс), но и ergon (действие). Цель большинства его текстов — проблематизация современности (как бы глубоко при этом он ни погружался в историю, распутывая линии генеалогии, фиксируя бифуркации и разрывы дискурсивных практик). Обнаружить проблемное, «опасное» пространство в настоящем, сделать его, чуть ли не с позитивистской страстью, очевидным, и, конечно, по возможности реорганизовать. Морис Бланшо неслучайно пишет о Фуко как о человеке с чуть ли не социальной «паранойей», «обостренным чувством опасностей, к которым мы предрасположены».Тексты Фуко требуют не только теоретического освоения, но и своего рода праксиса, активной работы по преобразованию общества. Что особенно значимо — работы, не замкнутой в категориях и стратегиях XIX века.
«Управление собой и другими» («Le gouvernement de soi et des autres») — цикл лекций, прочитанный Фуко в Коллеж де Франс в 1982-1983 году. Этот курс — своего рода продолжение предыдущего, в котором Фуко раскрывает тему epimelei heautou, «заботы о себе» в античном философском дискурсе. Курс должен был лечь в основу одноименной книги (чего так и не произошло: 25 июня 1984 года Фуко умирает). Так что перед читателем не законченная концепция. Лекции — это скорее философская «кухня», где выдвигаются гипотезы, уточняются понятия, формулируются вопросы и намечаются новые пути мысли. Важно отметить, чуть забегая вперёд, что этот курс, пожалуй, остаётся единственным источником, в котором Фуко, пусть косвенно, но все же артикулирует своё собственное положение в философии.2
На первый взгляд может показаться, что тема курса излишне «специальная». Фактически речь идёт о частном случае «заботы о себе», а именно о понятии parrêsia («высказывание всего», «вольная речь», «свобода слова»). Однако именно оно позволяет Фуко коснуться ключевых тем философии.
Что же такое parrêsia и кто такой паресиаст (т. е. человек, который практикует parrêsia)? В первую очередь — это высказывание правды. Но не только. Другая важнейшая черта parrêsia состоит в том, что практикующий её подвергается риску, опасности. Классическая паресиастическая сцена, с которой Фуко начинает свой анализ этого понятия, описана у Плутарха: Платон, рискуя жизнью, обращается с «правдивой речью» к тирану Дионисию. Осознанный риск — непременный атрибут parrêsia. «Говорить правду в присутствии тирана Дионисия, который непременно рассердится, — значит подвергаться определенному риску, значит подвергаться опасности, ставить на кон саму жизнь говорящего; именно это и составляет parrêsia. Таким образом parrêsia — это ситуация, в которой говорящий, поскольку он говорит правду, оказывается связан с последствиями, вызванными тем, что он сказал правду». Через анализ этой сцены Фуко очерчивает некоторый контур parrêsia: правдивая речь, связанная с риском для говорящего (в пределе — для его жизни); политический регистр; две фигуры: облеченная властью (тиран) и не облеченная (философ); связь parrêsia с мужеством, а не социальным статусом. Это один из частных примеров parrêsia, который Фуко обнаруживает в древнегреческих источниках (т.н. автократическая parrêsia, когда философ, рискуя жизнью, пытается воздействовать на «душу» тирана). В планы Фуко входило сделать анализ всей «драматики высказывания правды» (вплоть до наших дней: до parrêsia «критической» и революционной). Но, не смотря на то, что лекционный курс следующего года также будет посвящен анализу этого понятия, он не выйдет за рамки античности.
Важнейшая часть этого курса — рассмотрение отношений политики и философии. Где по отношению к политическому, к власти должна располагаться философия? Фуко вновь обращается к Платону. Именно в его лице практика parrêsia начинает разворачиваться с участием философа. До сцены, описанной Плутархом, главные действующие лица parrêsia — горожане, граждане полиса (демократическая parrêsia, которую Фуко анализирует, обращаясь к «Иону» Еврипида и речам Перикла). У Платона parrêsia обретает новое измерение (теперь она реализуется не на городской площади, а обращена к «душе» государя). Возникает новая модель, которая, по мысли Фуко, вновь и вновь будет реактуализироваться в европейской философии, начиная с cogito Декарта: индивидуальное противостояние философа и власти в политическом пространстве, где философия обретает свою реальность, реализует свой ergon, своё действие. Фуко фактически задаёт новую дефиницию философии: «философия — это деятельность, заключающаяся в изречении правды, практика веридикции в отношении власти».
Но философия не может обрести свою реальность, если не соблюдается ряд необходимых условий, которые Фуко формулирует, интерпретируя VII письмо Платона. Во-первых, философия должна обращаться только к тем, кто готов и хочет её воспринимать. В криках и призывах на площади философия не может обрести свою реальность. «Философия существует в реальном, встречается со своей реальностью лишь при условии, что держащему речь философу отвечают вниманием и слушают те, кто хочет быть убеждён философией.» Во-вторых, философия должна развеять у слушающего миф о своих «знаниях», продемонстрировав всю свою реальность, всю свою pragmata (весь набор практик, действий, трудностей с ней связанных). В-третьих, тот, кто готов обратиться к философии, должен понять, что она не сводится к простому знанию, как совокупности сведений. Дионисий, к которому обращается Платон, совершает своеобразную ошибку: он пишет трактат по философии. Но «тот, кто подвергается испытанию философией, должен «жить с», давайте даже употребим слово «сожительствовать » с нею во всех возможных смыслах этого выражения».
Последние лекции курса Фуко посвящает рассмотрению оппозиции двух типов дискурсивных практик: риторики и философии. Риторики как умению убеждать и философии как высказыванию правды, как философской parrêsia. Философское высказывание, имеющее в основании онтологический опыт собственной субъективации философствующего, разрушает все формальные контроверзы высказывания риторического. Классический пример такого противостояния — речь Сократа в «Апологии». Речи обвинителей Сократ противопоставляет речь лишенную каких-либо прикрас, какого-либо tekhne.
Через рассмотрение всех трансформаций такого многогранного понятия как parrêsia Фуко, безусловно, пытается очертить своё собственное место в рамках европейской мысли, проблематизировать его. Отправной точкой курса недаром выступает анализ текста, принадлежащего Канту и имеющего для Фуко огромное значение. В кантианском «Что такое просвещение?» Фуко видит впервые поставленный вопрос о критическом отношении к современности, о «критической онтологии нас самих». И, как пишет автор послесловия этого курса, Фредерик Гро: «Таким образом, с первой же лекции Фуко определяет свое место в философском процессе, как бы говоря, что посредством изучения parrêsia он проблематизирует статус своей собственной речи и определяет свою роль «.
