Даниэль Ортега © pravda.ru
Общеизвестно, что латиноамериканская левая пребывает сегодня в крайне сложном положении. Практически во всех странах парадигмы «социализма XXI века», начиная с Венесуэлы, усиливаются социально-экономические трудности, растут внутриполитические проблемы. На этом печальном фоне, пожалуй, лишь Никарагуа смотрится извне как некий «островок» стабильности для левых сил. Но во что по факту превратился этот «левый бастион» в последние годы?
В ноябре 2016 г. на всеобщих выборах в Никарагуа правящий Сандинистский фронт национального освобождения (СФНО) одержал безоговорочную победу. Действующий президент Никарагуа и руководитель СФНО Даниэль Ортега был переизбран с 72,4% голосов, а сам фронт на законодательных выборах получил 66,5% голосов, обеспечив себе в Национальной Ассамблее 56 из 70 мандатов. Казалось бы, блестящая победа.
Если бы не тот факт, что правящие круги незадолго до всеобщих выборов просто добились отстранения от участия в них всех серьёзных оппозиционных политиков и снятия депутатского иммунитета с большинства противостоящих власти парламентариев (представлявших, очевидно, более правые или либеральные силы). Плюрализм и свобода самовыражения в Никарагуа ныне существуют лишь на бумаге. Если, наконец, согласиться с точкой зрения одного из девяти команданте Сандинистской революции (злая ирония судьбы: сегодня в СФНО рядом с Д. Ортегой остался только один из них…) Анри Руисом Эрнандесом:
«…Сандинистский фронт не существует. Сегодня лишь одна политическая группа вокруг каудильизма Даниэля Ортеги продолжает поддерживать аббревиатуру СФНО, но уже нет больше ни мистики, ни норм, ни программы, ни дебатов, нет больше ничего».
Вернувшись после длительного пребывания в оппозиции в 2007 г. к власти, СФНО во главе с Д. Ортегой в целом стал проводить умеренно-реформистскую, «реалистическую» политику. Как говорил тогда один из основателей фронта Томас Борхе Мартинес, «сейчас мы являемся реалистической, трезвой левой силой, верной интересам бедных». Хотя, конечно, и идеология де-юре сохранялась. Даже в Конституцию было внесено положение, характеризующее никарагуанское общество как «христианское, социалистическое и солидарное».
Возможно, этот аспект сыграл и свою «внешнюю» роль. Никарагуа влилось в региональный левый межгосударственный проект – Боливарианский альянс для народов нашей Америки (ALBA). И, несмотря на сильную зависимость Никарагуа от торговых отношений с соседями по Центральной Америке и импорта продуктов питания из США, Манагуа сумела в период с 2008 по 2015 гг. получить финансовую венесуэльскую помощь (в рамках нефтяного соглашения с Каракасом) на общую сумму, превышающую 3,6 млрд долларов.
Так или иначе, но «новые сандинисты» с 2007 г. действительно в духе левопопулистских идей «социализма XXI в.» пытались осуществлять активную, национально ориентированную, социальную и промышленную политику. Был дан пуск многим социальным программам, имеющим отношение к производству, кооперативам, строительству.
Всё это так, но в итоге никарагуанский «социализм XXI столетия» испытал очень серьёзные и, я бы сказал, негативные, мутации.
«Боливарианская» внешняя политика не мешала Д. Ортеге сохранить по всей стране созданные ещё прежними консервативными правительствами зоны свободной торговли. Они, кстати, приносили госбюджету немалую прибыль; как правило, около 2,5 млрд долларов в год. В этих зонах социальные права трудящихся, к сожалению, гораздо менее защищены, чем в целом по стране.
Если за последнее десятилетие правительству СФНО удалось добиться некоторых успехов в политике сокращения бедности, то Никарагуа продолжает в целом оставаться весьма неравноправным государством. Социальное неравенство, что, вообще-то говоря, абсолютно противоречит самому духу сандинизма, проявляется в том, что достояние трёх тысячных процента самых богатых жителей страны превышает сегодня размер валового внутреннего продукта в 2,7 раза! Неформальный сектор экономики, этот постоянный бич большинства отсталых латиноамериканских стран, по данным некоторых экономистов, является источником заработка для трёх четвертей никарагуанского населения. К сожалению, тенденция трудовой эмиграции за рубеж, в частности в США, за последнее десятилетие не ослабла.
В то же самое время ни для кого в стране не секрет, сколь за прошедшее десятилетие обогатилось семейство Ортеги и связанные с ним и крупным частным капиталом другие «сандинистские» кланы.
Многие находящиеся в оппозиции слева к администрации Д. Ортеги политики считают, что значительная часть из тех денег, что пришли в страну по линии ALBA или через нефтяной контракт с Каракасом, были просто-напросто расхищены теми, кто, по их мнению, трансформировал сандинизм в даниэлизм.
В эпоху сандинистской революции Никарагуа проделала очень серьёзные революционные преобразования в деревне. Сегодня бывший команданте Анри Руис констатирует: «Аграрной реформе положен конец, и вновь идет концентрация земли в руках меньшинства. Латифундизм наступает!» К этому добавляется идущая в разрез с природоохранительными принципами латиноамериканских левых продолжающаяся вырубка лесов на карибском берегу. Многие левые диссиденты считают экологически гибельным и «проект века» – мегапроект «Великого никарагуанского канала», строительством которого на 278-километровом участке между Тихим и Атлантическим океанами должен заняться китайский консорциум.
И чем дольше оставался Даниэль Ортега у власти, постоянно переизбираясь (в 2011 и 2016 гг.; вообще говоря, эта тенденция в сторону «вечного» переизбрания объединяет почти все страны «социализма XXI в.», а начата она была всё-таки Чавесом!), тем всё больше и больше в Никарагуа увеличивалось влияние государственной «сандинистской» бюрократии, а реальная свобода слова и политический плюрализм в обществе неизменно сокращались.
Конечно, здесь не следует слишком «перегибать палку». В этой центрально-американской стране нет сегодня политических заключённых, не совершается политических убийств оппозиционных политиков, в тюрьмах нет феномена пыток.
Но фактом является и то, что полиция и армия напрямую подчинены высшему сандинистскому руководству, а система госбезопасности играет куда большую роль, чем во всех соседних странах региона Центральной Америки.
Пожалуй, самым «ярким» примером трансформации сандинизма в даниелизм стал факт выдвижения кандидатом в вице-президенты республики на недавних выборах в прошлом году супруги Д. Ортеги Росарио Мурильо. Слов нет, она уже давно входит в руководящий костяк СФНО, являясь координатором Коммуникационного и гражданского совета, играя важную роль в феминистском движении страны. Однако с учётом того, что многие прямые родственники Д. Ортеги, включая детей, и без того занимают уже знаковые позиции в системе государственного аппарата, данный выбор «Семьи», поддержанный фронтом, стал ещё одним свидетельством перерождения сандинистского движения.
Безусловно, это признаёт и левый критик курса Д. Ортеги Анри Руис, «даниэлизм остаётся силён». Он сохраняет неслабую социальную, политическую и электоральную базу, тем более что в последние годы в стране созданы соответствующие условия, мешающие оппозиционным (как правым, так и левым) партиям и их лидерам осуществлять их политическую деятельность. СФНО не только сохраняет контроль над профсоюзным движением и крестьянскими организациями и кооперативами, но сумел нейтрализовать (а отчасти и сделать партнёром) предпринимательское сообщество. По мнению левых критиков политики Д. Ортеги, его действиями вполне могут быть довольны как крупный национальный, так и транснациональный капитал.
Но политическая и социальная стабильность в Никарагуа, боюсь, весьма обманчива. Конечно, левые руководители Боливии, Эквадора и особенно Венесуэлы могут издалека сегодня завидовать своим друзьям в Манагуа. Но при этом многие внутри латиноамериканской левой понимают, что актуальный «даниэлизм», на деле, весьма далёк от того, чем был сандинизм в конце 1970-х – 1980-е гг. Действительно, когда пропала «мистика», ушли в прошлое былые этические нормы, а на их место пришло засилье властного семейства, левая альтернативная модель сохраняется, пожалуй, лишь в риторике. И получается, что «удачный» по формальным критериям никарагуанский пример лишь подтверждает всю глубину кризиса, в котором нынче оказалось латиноамериканское левое движение.
