В этом году исполнилось 90 лет со дня смерти одного из столпов российской социал-демократии, Юлия Осиповича Мартова (1873-1923)[1]. Этот, казалось бы, круглый юбилей прошел совсем незамеченным в России, и даже те политические силы, которые традиционно относят себя к левым, никак не осветили эту дату. Здесь нужно добавить и проблемы с памятью у нынешних левых, ведь многие с трудом вспомнят, кто этот человек.
Такая ситуация имеет вполне объективные причины. С одной стороны — в обществе, начиная с 90-х годов, не ослабевает интерес к «цензовым элементам» русской революции. Про некоторых, особенно полюбившихся «героев», нынешние «знатоки» снимают фильмы и отливают их в бронзе (адмирал Колчак), при этом забывая, что буржуазные партии и белые генералы были отнюдь не поборниками демократии. С другой — романтизм большинства левых, которые стараются возродить мифы советского прошлого и вновь обращаются к некогда популярным именам вождей Октябрьской революции: Ленина, Троцкого, Бухарина и других.
В такой гамме исторических и политических интересов закономерно не находится места именам промежуточным, которые оказались на перепутье политического развития страны в 1917-1918 гг. Поэтому уместно и своевременно вспомнить того, кто, оставаясь левым, не принял большевистской революции, но и не отказывался от идей социального переустройства российского общества на основах справедливости и демократии. К таким политикам той бурной революционной эпохи без сомнения можно отнести Юлия Осиповича Мартова.
Настоящей фамилией Мартова была Цедербаум, происходил он из семьи богатого капиталиста-еврея. Его отец, как, впрочем, и дед, отличались широтой познания, активно занимались просвещением. Отец даже был корреспондентов центральных Петербургских газет: «Петербургских ведомостей» и «Нового времени». Склонность семьи к просвещению и любовь к образованию сильно сказывались на увлечениях Юлия Осиповича: уже в юношеские годы он начинает интересоваться освободительным движением.
Мартов был одним из тех социал-демократов, которые вместе с Плехановым, Аксельродом, Лениным и другими являются одними из отцов-основателей российского рабочего движения. Уже в начале ХХ века еще очень молодой Мартов участвует в работе центральных органах РСДРП. Являясь отменным публицистом, он входит в редакцию газеты «Искра». Наряду с Лениным, Мартов был основателем Петербургского отделения «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». За активную политическую деятельность был сослан в 1896 году в Туруханск — место, ставшее «родным» для многих тогдашних революционеров.
С 1900 года Мартов находился в эмиграции, где вел активную партийную и литературную работу. При его непосредственном участии шла подготовка 2-го съезда партии. Раскол на большевиков и меньшевиков, который произошел на 2-м съезде РСДРП, был не только организационным событием, разделившим партию на две части и предопределившим дальнейшее расхождение, но и событием личного характера. Мартов находился в тесных дружеских отношениях с Лениным, поэтому партийные споры отразились и на личных связях двух товарищей. Позже, много лет спустя, он напишет, что именно на этом съезде проявились диктаторские замашки Ленина. (Мартов Л. История Российской социал-демократии. Пт. 1918. С. 88).
Начало империалистической войны Мартов встретил в эмиграции, и сразу же встал на интернациональные позиции. Его отношение к войне было последовательно негативное. Участвуя в Циммервальдской (1915) и Кинтальской (1916) конференциях, он стоял на левых позициях, которые в этом вопросе смыкались с взглядами Ленина. Неприятие мировой войны все-таки не позволило сблизиться Мартову со старым другом — Лениным, их разногласия по-прежнему имели глубокие основания.
Февральская революция, ставшая для многих полной неожиданностью, выдвинула на первый план партию меньшевиков, которая фактически возглавила Совет солдатских и рабочих депутатов. Мартов, подобно Ленину, приехал в Россию через территорию Германской империи, что давало повод представителям буржуазии и другим правым силам не раз обвинять его в немецкой ориентации и даже шпионаже в пользу врага.
Положение Мартова в партии, несмотря на его роль одного из идеологов меньшевизма, было неоднозначным. По многим вопросам он сходился с большевиками. Он так же, как и Ленин, полагал, что эта война должна стать прологом мировых социальных изменений — то есть, другими словами, мировой революции. Большинство меньшевистской партии по-другому видели цели революции. Они рассматривали ее как буржуазную, а отсюда и задачи ее должны были ограничиваться изживанием остатков феодализма.
Мартов на протяжении всех 8 месяцев Февральского режима очень критично относился к внешней политике Временного правительства. Уже под самый занавес Февраля на Совете республике он говорил:
«Временному Правительству навязывается политика, продиктованная интересами буржуазии, которая старается обманчивыми фразами о национальном достоинстве заставить русский народ отложить ликвидацию войны до весны 1918, а может быть и 1919 г. Но вопрос о мире должен решаться сейчас». (Меньшевики в 1917 году. Т. 3. Ч. 2. М., 1997. С. 176).
В канун Октябрьский революции Мартов предупреждал Временное правительство и советское большинство ВЦИКа, что радикализм народных масс — это прямое следствие отсутствия решения насущных проблем народа, а поэтому эта нерешенность может стать прологом к гражданской войне:
«Репрессии не могут заменить необходимости удовлетворения нужды революции. Должно быть сделано заявление, что Россия ведет политику немедленного мира, что земельные комитеты получат в свое распоряжение подлежащие отчуждению земли, и что демократизация армии не будет приостановлена. Если такие заявления невозможны для Правительства в его нынешнем составе, то оно должно реорганизоваться, дабы избавить страну от ужасов гражданской войны». (Там же. С. 185).
Октябрьская революция, совершенная большевиками, стала самым трагичным событием в жизни Мартова. Отказываясь признавать за этой революцией простой «дворцовый переворот» и видеть за большевиками лишь чернь и «несознательных» рабочих, он полагал, что это действительно народная революция, совершенная на волне увлечения максимализмом, вызванного войной и разрухой. Оставаясь непримиримым противником всякого террора, он активно выступал против всех ограничительных мер большевиков, а с появлением ЧК был одним из самых страстных ее противников. С другой стороны — консолидация контрреволюции побуждала его оказывать поддержку большевикам, несмотря на все их огрехи.
Таким образом, не признавая террора и диктатуры одной партии, Мартов считал, что в условиях гражданской войны меньшим злом были большевики. Победа контрреволюции повлекла бы за собой расправу над рабочими организациями, чего он допустить никак не мог. Он, пожалуй, первый, кто стал воспринимать Советский режим как деформированный социалистический строй, при этом твердо оставаясь на базовых меньшевистских идеях о невозможности построения в отсталой стране подлинно социалистического общества. Позиция Мартова была во многом противоречива. Признавая за Октябрем подлинно революционный порыв масс, он в тоже время отзывался об Октябре как о заговорщических действиях большевиков против демократии. Октябрьские события оказывались одновременно и революцией, и контрреволюцией.
Много места, как, впрочем, и остальными лидерами меньшевизма, уделялось вопросу: почему большевики сумели удержать власть? Мартов видел в этом «историческую неизбежность», победу солдатской и крестьянской стихий.
Отвержение индивидуализма и «казарменный» характер политического строя, который строили большевики, был глубоко чужд высоким представлениям о социализме Мартова:
«Для меня социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а, напротив, высшим их воплощением, и начало коллективизма представлял себе прямо противоположным «стадности» и нивелировке. Да не иначе понимают социализм и все, воспитавшиеся на Марксе и европейской истории. Здесь же расцветает такой «окопно-казарменный» квазисоциализм, основанный на всестороннем «опрощении» всей жизни, на культе даже не «мозолистого кулака», а просто кулака, что чувствуешь себя как будто бы виноватым перед всяким культурным буржуа». (Там же. С. 185).
На протяжении всего периода гражданской войны Мартов оставался в России, занимаясь активной политической деятельностью. Он решительно требовал от Ленина демократизации политической жизни, допущения к власти оппозиционных социалистов. Твердая политическая позиция и непоколебимая воля не раз проверялись органами ЧК: Мартов был обвинен несколько раз в контрреволюционной деятельности и даже содержался в заключении. Ни эти и ни другие воздействия первых лиц большевистской партии не поколебали его политических взглядов. Особую неприязнь у большевиков в Мартове вызывала его критика зарождавшегося в период гражданской войны практики почитания «вождей», Федор Дан в первую годовщину смерти Юлия Осиповича так вспоминал это:
«Для Мартова – марксиста было органически неприемлемо то, что составляет духовную сущность большевизма, — его представление о взаимоотношениях «героя» и «толпы», подмена самостоятельного и самодеятельного движения рабочих масс их слепым повиновением «вождям», под какими бы псевдонимами эти «вожди» ни выступали, будто бы воплощающим в себе весь классовый разум. С безошибочным чутьем угадал он в стремлении установить личную диктатуру кружка «спевшихся революционеров» в партии зародыш того развития, которое неизбежно вело к умерщвлению самостоятельной организации и социалистического воспитания рабочих масс и превращению их в орудие чуждых им социальных сил, а, в конце концов, в обще-государственном масштабе вылилось после захвата власти в установление личной диктатуры над страной и самим рабочим классом, со всеми неизбежными спутниками такой диктатуры — подавлением политической свободы, кровавым террором, разрушительною хозяйственною деятельностью». (Социалистический вестник. Берлин. 1924. № 8-9. С. 3).
Юлий Осипович с детства отличался слабым здоровьем, была у него и детская травма ноги, что сделало его хромым на всю оставшуюся жизнь. Тяжелые условия жизни в годы гражданской войны, голод и холод, которые являлись верными спутниками его в этот период, а также тюремное заключение, сильно подорвали здоровье этого несгибаемого борца. Смертельное заболевание туберкулезом, которое на какое-то время даже лишило его голоса, а также настойчивые просьбы видных социалистов Европы выпустить его из страны, позволили Мартову выехать в 1920 году в Берлин.
Вспоминая последние годы пребывания Мартова в Советской России, Федор Дан отмечает, что «по его душу» разгорелась нешуточная борьба, большевики желали изо всех сил переманить его на свою сторону:
«Большевики упорно старались заполучить этот крупный талант к себе, пытались сделать его соучастником своей партийной диктатуры 20 лет тому назад и соучастником своей политической диктатуры в эпоху октябрьского переворота. Они систематически распускали даже смешные легенды о том, что лишь какие-то сторонние влияния удерживают Мартова от перехода в их лагерь, и, только убедившись в полной безнадежности своих стараний, утешались тем, что объявили Мартова представителем… «мелкой буржуазии». Они не поняли и не могли понять, что, именно стоя обеими ногами на почве классовой борьбы пролетариата, Мартов органически не мог принять ни их теории, ни их практики». (Там же. С. 3).
В Берлине наступает временное улучшение здоровья, чем он сразу же решает воспользоваться и организует новый печатный орган «Социалистический вестник». Последние годы жизни Мартов посвящает раскрытию смысла «большевистского социализма», много пишет об этом. Юлий Осипович до конца жизни верил в возрождение рабочего движения в России и её поворот к демократии, особенную надежду на это давал начавшийся в 1921 году НЭП. Умер он 4 апреля 1923 года в одном из санаториев Германии.
Надеждам на демократическую эволюцию России, которыми до последнего часа жил Мартов, не суждено было сбыться. Режим диктатуры партии постепенно деформировался в террористический режим власти тирана-вождя над страной, а те товарищи-однопартийцы, которым «посчастливилось» остаться в СССР, были все до одного репрессированы. Те же, кто смог покинуть Советскую страну и осесть заграницей, были оболганы и оклеветаны, а их имена и название их партии на долгие десятилетия превратились в самые худшие ругательства.
История современной Российской государственности впитала в себя черты двух эпох. С одной стороны — это наследие романовской империи с государственной думой, триколором и основным законом, написанным под самодержца-президента, а с другой —эта государственность началась с расстрела Белого дома, связана с господством полугосударственной партии бюрократов, что в свою очередь напоминает советскую эпоху в ее худших проявлениях.
Поэтому актуальность упоминания Юлия Осиповича Мартова не должна исчерпываться кругленькой датой или каким-нибудь еще юбилеем. Для современной России это имя и имена других демократов прошлого должны являться тем историческим фундаментов, на котором стоит строить российскую государственность, основанную на подлинном народовластии.
[1] И 24 ноября исполнится 140 лет со дня рождения. – Прим. ред.
