Берни Сандерс © tabletmag.com
В последнее время редакция «Рабкора» периодически получает письма читателей, недоумевающих, почему сайт столь много внимания уделяет избирательной кампании в США. Казалось бы, странно: никто не отрицает, что именно заокеанская держава является центром современного мирового порядка, а потому события и перемены, которые там происходят, не могут не иметь очень серьезного значения для нас всех. Но в том-то и дело, что большинство людей в России не верят в возможность перемен, не понимают их или боятся.
Уверенность в том, что за океаном ничего не может измениться, на самом деле отражает именно глубинный страх перед изменением собственной жизни и перед ответственностью за собственный выбор, который придется делать, если жизнь начнет меняться всерьез. Нет, конечно, вслух об этом не говорят, и зачастую даже сами себе люди в этом не признаются. Особенно левые, по определению вроде бы выступающие за радикальное преобразование общества. Но одно дело «принципы», ценности и декларации на уровне лозунгов, а другое дело — реальное ощущение жизни. Оно остается сугубо консервативным, и уровень декларируемого радикализма здесь совершенно ни при чем. Скорее даже наоборот. Общее осуждение капитализма никак не мешает спокойно существовать в отведенных нам этой системой нишах. Радикальный критик системы — одна из таких ниш, причем для существующего порядка совершенно безобидная.
Самооправдание бездействующего российского радикала очень похоже на аналогичное самооправдание радикала американского. Изменить систему невозможно, а размениваться на что-то меньшее, чем тотальная социалистическая революция, дело недостойное. Понятно, бездействие можно оправдывать — и справедливо — тем, что оно вынужденное. Но покой может в одночасье смениться штормом.
История с Берни Сандерсом в высшей степени поучительна тем, что левая интеллигенция, приученная к многолетнему радикальному бездействию, оказалась совершенно бесполезна в тот момент, когда в обществе поднялось массовое движение за социальные преобразования.
Интеллектуалы и деятели левых организаций либо сидели по домам и брюзжали по поводу того, что Берни недостаточно последователен, либо неуверенно и без энтузиазма шли помогать, бессмысленно болтаясь под ногами молодых активистов, делавших практическую работу. Но именно эти миллионы людей, вчера ещё аполитичных или лишь изредка интересовавшихся политикой, вдруг превратились в массовое движение, на равных сражающееся с силами истеблишмента и способное побеждать. Независимо от того, чем всё кончится, они уже совершили чудо.
До сих пор было твердо известно, что в США политик, не являющийся частью правящего класса, не может бороться на выборах, ибо не имеет необходимых средств, ни финансовых, ни технических — о нем просто никто не узнает. Барак Обама показал, что определенные шансы есть, но всё же успеха он добился не через конфронтацию с элитой, а через компромисс с ней. Сандерс сделал следующий, куда более значимый шаг. Он сам добровольно и принципиально отказался от корпоративных пожертвований, считавшихся минимально необходимым условием для участия в президентской гонке (и одновременно остававшихся ключевым механизмом контроля большого бизнеса над политиками).
«Барьер входа» в 80 000 000 USD был преодолен с поразительной легкостью, когда миллионы людей просто скинулись небольшими суммами — в среднем по 27-30 долларов, создав без помощи корпораций и спонсоров избирательный фонд, примерно равный тому, с которым вели кампанию представители правящих кругов. Точно так же миллионы сообщений в социальных сетях оказались в информационной войне фактором, уравновешивающим давление корпоративных масс-медиа.
Фактически мы становимся свидетелями беспрецедентного успеха информационной герильи, которая наносит удар за ударом не только по монополии масс-медиа, но и по всей системе гегемонии.
Многомудрые интеллектуалы много рассуждали о контргегемонии, но их теории и построения оставались достоянием университетских кафедр. Не потому, что были неверными, а потому, что сами носители теоретического знания, за единичными исключениями, не испытывали ни малейшей потребности превратить их в социально-политическую практику.
Сетевая мобилизация сторонников Сандерса (которой предшествовал аналогичный успех при избрании Джереми Корбина лидером лейбористов в Британии) знаменует совершенно новый этап в политической борьбе. Не только потому, что подобная информационно-политическая герилья показала свою эффективность и на данном этапе правящий класс ещё не нашел действенных средств для её нейтрализации, но и потому, что демонстрирует жизненную силу американского общества. Именно общества, а не политической системы или экономического порядка. Массы людей проявили способность к стихийной самоорганизации, мобилизации и выстраиванию работоспособных структур снизу. Разумеется, чем дольше идет борьба, чем мощнее движение, тем большее значение приобретают организация, структуры, стратегия. Но всё это опирается именно на социальный подъем низов, оказавшийся не просто неожиданным для правящей элиты, но и беспрецедентно масштабным.
Бесспорно, молодые активисты «политической революции» Берни Сандерса — люди зачастую неопытные, наивные, лишенные многолетней идеологической тренировки в рамках тех или иных «авангардных» минипартий или в кружках по изучению марксизма. Но они, как и русские рабочие 1905 и 1917 годов, «диалектику учили не по Гегелю»: участие в политической борьбе, в организационной практике само по себе создает наилучшие условия для политического самообразования. Надо ли учить и усваивать теорию? Да, обязательно и непременно. Но не абстрактно за письменным столом или в кругу благопристойных единомышленников, а в непосредственной связи с практической борьбой.
Поборники идеологической чистоты, конечно, скажут нам, что всё это не имеет значения, поскольку речь не идет об отмене капитализма с сегодня на завтра.
И в самом деле, программа Сандерса является крайне умеренной. По сути он лишь обращает внимание на то, что американский капитализм оказался самым отсталым в социальном отношении по сравнению с другими западными странами, включая даже соседнюю Канаду. Иными словами, речь идет лишь о завершении той самой социальной модернизации буржуазного порядка, которая в Европе произошла после Второй мировой войны и была начата, но не закончена, в США администрацией Ф. Д. Рузвельта. Однако значение подобного поворота в ключевой стране мира огромно. В то время как в России и Европе неолиберальные режимы заняты ликвидацией социального государства, пытаясь привести свои капиталистические порядки в соответствие с американской моделью, в самой Америке разворачивается массовое народное движение за социальное государство.
Почему весьма умеренная программа Сандерса вызывает столь сильное сопротивление, особенно со стороны финансового капитала? Правящие круги США сегодня расколоты и растеряны. Одна часть логично предполагает, что допустить умеренные реформы, за которые борется Сандерс и его сторонники, менее рискованно, чем усиливать конфронтацию с обществом, требующим перемен. В конце концов, даже прорвавшийся в Белый дом Сандерс не сможет и не захочет выйти за рамки своей реформистской программы, на реализацию которой тоже придется потратить немало сил, преодолевая сопротивление политических противников. Но другая группировка не менее логично доказывает, что всё это только начало, что низовое движение, раз добившись успеха, будет требовать большего, что речь идет не только о введении бесплатного образования, здравоохранения и налогов на сверхприбыли финансовых корпораций, но и о потере контроля элиты над обществом, о крушении всего механизма идеологических и культурных манипуляций, включая идеологические конструкции феминизма, мультикультурализма и политкорректности, которые использовались либеральным истеблишментом, чтобы расколоть и парализовать движение.
Последнее особенно важно, учитывая, что идеологический посыл кампании Сандерса – это именно традиционный классовый интерес. На протяжении трех десятилетий либеральные левые выстраивали целую систему «политики идентичности», раскалывая и фрагментируя мир наемного труда не только на идеологическом уровне, но и на уровне личного интереса, заставляя всевозможные меньшинства конкурировать друг с другом за всё более скромные ресурсы, поступающие в рамках неолиберальных программ «адресной помощи» и «позитивной дискриминации». Сегодня подобные барьеры рушатся или преодолеваются движением, с большим или меньшим трудом. Стратегия Сандерса оказалась на данный момент исключительно эффективной: он не спорит с «политкорректностью», не отвергает её, а просто предает её забвению, преодолевает её через практическое объединение людей вокруг общих интересов и задач. Никто ни с кем не договаривается и не торгуется — просто делается общее дело.
На место «коалиции меньшинств» или «коалиции коалиций», которую предлагала либерально-левая интеллигенция, приходит единое коллективное «мы».
Независимо от того, как будут разворачиваться предвыборные баталии, в США уже произошел необратимый качественный сдвиг. Движение будет развиваться, формулировать «снизу» свои цели и бороться за них, вне зависимости от того, сможет ли победить «дедушка Сандерс». Именно развитие этой борьбы станет главным содержанием общественной жизни в США на ближайшее будущее. И это будет иметь не меньшее значение для остального мира, чем имели прежние перемены в Америке — борьба за независимость в XVIII веке, Гражданская война в XIX веке или движение за гражданские права негров в ХХ веке.
Американское движение за социальное государство уже сейчас демонстрирует эффективную способность влиять на лидера и формулировать повестку дня — чего мы, кстати, не видели ни в Венесуэле, ни в Боливии, ни в Аргентине, где в начале XXI века побеждали левые.
Парадокс состоит в том, что Сандерс — очень популярный и эффективный, но совершенно не авторитарный лидер, скорее интеллектуал, чем харизматик, скорее выразитель общего настроения, чем его идеолог. И это тоже показывает насколько изменилась политическая реальность, требующая совершенно новых типов лидерства.
Показательно, что наступление неолиберальной реакции в мировом масштабе началось именно в США и Великобритании — с Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. Точно так же сегодня политическая альтернатива неолиберализму формулируется первоначально именно в этих странах. Встроенные в неолиберальные институты и развращенные участием в них политкорректные либеральные левые большинства стран Западной Европы не готовы не только бросить вызов системе, но и предложить более или менее внятную программу реформ, пусть и вполне умеренных. Увы, на сегодня эта программа ограниченных преобразований выглядит в тысячу раз радикальнее, чем общие антикапиталистические рассуждения, за которыми скрывается пустота.
Людей мобилизуют и объединяют только и именно конкретные требования, то, что можно сейчас осуществить практически, то, в реализацию чего люди верят. Напомним, что и Ленин в 1917 году говорил не об отмене капитализма, а о прекращении войны и разделе помещичьих земель между крестьянами.
Именно через борьбу за конкретные практические преобразования формируется классовое сознание. Но принципиально важно, чтобы эти преобразования не падали «сверху», а завоевывались через участие самих граждан в политической жизни. И лишь по мере успешной борьбы за реализацию ограниченных практических целей (а любые практические цели всегда по определению являются ограниченными) люди осознают, что можно требовать и добиваться куда большего. Именно страх перед такой социальной инерцией и заставляет правящие круги США агрессивно препятствовать развитию кампании Сандерса. Перед изумленным взором благонамеренного избирателя внезапно разверзается бездна — он обнаруживает, что в свободной и демократической Америке власть имущие готовы прибегать к такому же мошенничеству, фальсификациям и подлогам, как в какой-нибудь банановой республике… Но это лишь вызывает гнев и мобилизует новых сторонников перемен.
Новый облик левого движения формируется у нас на глазах. И если в США и Британии массовый протест уже приобрел первичные политические формы (хоть и будет, несомненно, эволюционировать), то в России мы видим лишь затянувшийся штиль. Но то, как внезапно нахлынул ураган перемен в Америке, свидетельствует о том, что экономический кризис меняет правила игры и трансформирует общество. Этот ураган непременно докатится и до нас. И тогда для каждого возникнет необходимость действовать, принимая решения без подсказок и без шпаргалок.
Кто знает, возможно, именно институциональная и организационная слабость российских левых в этом случае снова обернется их силой? Институты и организации надо будет создавать с нуля — исходя не из абстрактных теорий или исторического опыта прошлых столетий, а из потребностей назревшего общественного преобразования.