КОМПРОМИСС 2000-х и его социальная база: Опыт диалектического анализа российского общества
Диалектический метод Маркса
В одной из своих статей на «Рабкоре», защищая диалектический метод от тех, кто считает, что он устарел, я обмолвился, что лучшим доказательством его эффективности будет его использование[1]. Поскольку дискуссия велась с представителем левого движения, было бы правильным использовать этот метод по отношению к социальной реальности, а именно – к современному российскому обществу. Одной из особенностей левой идеологии является ее сконцентрированность на практических вопросах. Но прежде, чем это сделать, напомню, в чем суть диалектики как метода.
Эвальд Васильевич Ильенков (1924-1979) – один из лучших отечественных диалектиков ХХ века. В статье «Школа должна учить мыслить» он дал очень простое и вместе с тем глубокое писание алгоритма применения диалектического метода. Согласно Ильенкову, диалектика есть не что иное как умение «строго фиксировать «противоречие», а затем – «находить ему действительное разрешение на пути конкретного рассмотрения вещи, действительности». То есть диалектика нужна нам, когда перед нами возникает противоречие – не субъективное, связанное с путанностью, неясностью нашего мышления, а объективное, реально существующее в окружающей действительности (в природе, в человеческой и общественной жизни, в культуре, в мышлении) и выражающееся противостоянием двух систем понятий – А и не-А. Решить это противоречие – значит, найти «опосредующее звено» … «средний член умозаключения». Ильенков замечает: «средний член» должен непосредственно соединять в себе характеристики «опосредуемых» в нем сторон противоречия – и А, и не-А. Он – непосредственное единство, соединение противоположностей, – точка, в которой они именно превращаются друг в друга».
Этот алгоритм диалектического мышления Ильенков иллюстрирует на примере из «Капитала» Карла Маркса. Маркс, изучая капиталистическое товарное хозяйство, обратил внимание на одно из главных его противоречий. С одной стороны, рыночный обмен есть обмен эквивалентов, равных стоимостей и за счет него нельзя увеличить суммарный капитал. Владелец денег покупает у товаровладельца товар на 5 рублей, а продает его за 6. Пусть он выручил 1 рубль, но общая сумма как равнялась 11 рублям, так и теперь равняется. Она не изменилась, не превратилась в 25 рублей. Однако в случае капиталистического хозяйства общая сумма возрастает, ведь капитал мы так и определяем – как самовозрастающую стоимость. Как это возможно? Ответ Маркса прост: капиталист нашел такой вид товара, потребление которого не уменьшает, а увеличивает его стоимость (именно стоимость, а не спекулятивную надбавку к цене). Это – рабочая сила пролетария. Капиталист купил ее за 5 рублей, потребил (то есть использовал по назначению – заставил работать на своем предприятии) и она принесла ему еще 20 рублей (стоимость товаров, которые произвел рабочий, и которые присвоил капиталист как владелец средств производства). Рабочая сила и есть «средний член», который соединяет противоположности (эквивалентный обмен и возрастающий капитал) и помогает разрешить противоречие между ними.
Выразим это в схеме.
Так применял алгоритм диалектического анализа Маркс. Обратимся теперь к ситуации в постсоветской России.
Главное социальное противоречие России 1990-х
Общественные противоречия обнаружить легче, чем противоречия в природе или в культуре. Общество состоит из людей – существ, обладающих сознанием и волей, целеполаганием и интересами. Осознавая эти интересы, люди объединяются в группы, партии, движения, громко заявляют о своих интересах, противопоставляют их интересам своих врагов, других партий, социальных групп. Если общество достигло состояния кризиса, то интересы групп уже не скрываются за облаками обмана и самообмана – противоречия в таком случае обозначены ясно, четко, недвусмысленно, открыто.
Таково было российское общество первого постсоветского десятилетия – пресловутых 1990-х. Оно было расколото на тех, кто был против реформ, которые вело правительство Гайдара-Ельцина и тех, кто был за эти реформы. Иными словами, на тех, кто желал вернуть советскую действительность, где все были своеобразными служащими государства (не только чиновники – работники государственного аппарата и «силовики», но все – вплоть до дворников) и тех, кто бросился в стихию рынка, разрешенного реформаторами, и надеялся обрести там богатство и влияние. Итак, в одном лагере были сторонники Гайдара и Ельцина – появившиеся олигархи, бизнесмены средней руки, мелкая буржуазия, а также прозападно и либерально настроенные представители культуры, «либеральная интеллигенция» и небольшая, поддержавшая реформы прослойка «силовиков», получившая за предательство СССР солидные материальные блага. Они хотели развития рынка и капитализма, союза с Западом, сведения государства к минимуму, к роли «ночного сторожа», лишь охраняющего собственность, чтобы оно не мешало им проворачивать сделки и писать, и говорить, что им хочется в разнообразных «свободных СМИ». В другом, противоположном лагере была основная часть «силовиков» (офицеры среднего и низшего уровней, рядовой состав), большинство госслужащих, бюджетники, пенсионеры, работники ВПК, наукоемких областей, образования, медицины. Они выступали за укрепление государства, за воссоздание его социальных функций, против союза с Западом, за автаркию страны, ее самостоятельный путь развития. В этом состояла суть столкновения между «либералами-западниками» и «советскими патриотами» 90-х. Это было столкновение тех, кто жил на доходы от рыночных операций, народившейся буржуазии (и ее идеологической «обслуги»), и тех, кто жил и хотел дальше жить на жалование, зарплату, выплаты от государства (нетитульных, неофициальных госслужащих, «бюджетников»). Выразим его при помощи схемы.
Противоположные социальные силы в России 1990-х
Большинству наблюдателей тогда казалось, что победят либо первые, либо вторые. Либо Россия станет образцовой компрадорской демократией, зависящей от Запада («восточноевропейский вариант»), либо возродится с определенными вариациями советский госсоциализм с небольшим капиталистическим сектором («новый НЭП» или «китайский вариант»). Но проблема была в том, что силы оказались примерно равными и борьба двух лагерей не смогла привести к полной победе ни того, ни другого. Раскол общества на примерно равные «лагеря» показали и выборы 1996 г. Напомню, что во втором туре этих выборов Б.Н. Ельцин получил 53,82% голосов избирателей, а Г.А. Зюганов – 40,31%. Разрыв в 13% можно объяснить явными фальсификациями в пользу Ельцина и оголтелой пропагандистской «накачкой» избирателя со стороны испуганной олигархии, заполучившей электронные СМИ.
Компромисс 2000-х
В итоге власть была просто вынуждена пойти на компромисс. В экономическом смысле он состоял в том, что часть средств, получаемых от продажи нефти, газа и металлов за рубеж, стали давать на подержание бюджетников, на укрепление государства, армии, силовых служб, социальной инфраструктуры. В идеологическом и политическом смыслах это означало частичное принятие требований «лево-патриотической оппозиции», частичную приостановку либеральных реформ, но с сохранением их основных «достижений». То есть новое правительство (а потом и новая администрация), политику которых воплощала фигура сперва премьера, а потом и президента В.В. Путина, пришло к некоей «середине» между программами «либералов-западников» и «левых национал-патриотов». В России сохранился рынок, буржуазия, олигархи, но вернулись идеократия, патриотическая идеология, фактическая однопартийность, сильное государство. Проще говоря, кое-что было взято из программы Гайдара-Чубайса, кое-что – из программы Зюганова-Проханова, но так, чтоб сохранить интересы и капиталы «прорабов» перестройки и приватизации, ядра буржуазии, сформировавшейся в 1990-х.
Структура идеологии «компромисса 2000-х»
Итак, власть в конце 1990-х – начале 2000-х переиграла своего главного врага – «красно-коричневую» оппозицию, забрав у нее часть лозунгов и адаптировав их к своей программе. По сути команда Путина сделала по отношению к «красно-коричневым» 1990-х то же самое, что Ленин сделал по отношению к белогвардейцам и восставшим крестьянам времен гражданской войны. Ленин принял часть их требований (российский патриотизм, восстановление распавшегося государства, свобода торговли), но он наполнил их иным, «красным» содержанием (патриотизм – социалистический, новое государство – не империя, а союз республик, свобода торговли – под контролем партии). Ленину удалось благодаря этому победить в гражданской войне, Путину – избежать полного раскола общества и сползания России к гражданской войне, на грани которой страна уже оказалась в октябре 1993-го.
Экономические «амфибии» как социальная база компромисса 2000-х
Но эта «срединная политика», этот «компромисс 2000-х», не были бы устойчивыми, если бы не возникла мощная, многочисленная социальная сила, которая воплощала бы эту «середину», если бы «совпадение противоположностей» не воплотилось бы в определенной, и легко узнаваемой страте общества. Именно она и оказалась социальной базой Путина и «единороссов», обеспечив им победу в противостоянии 90-х и столь длительное (уже 25-летнее!) правление. В очередной раз история показала, что в политической борьбе побеждает тот лидер и та партия, которые смогут найти диалектическое разрешение, синтез социальных противоречий, каким бы неприглядным и сомнительным этот синтез ни оказался. Так бывало и раньше. Мы уже указывали, что в гражданской войне 1918-1922 г. победили совсем другие большевики – государственники и рыночники, нежели те, что начинали войну и вводили «военный коммунизм» (я имею в виду, конечно, изменение их взглядов). Ленину, чтоб победить своих врагов, пришлось кое-что перенять у них, иначе он не смог бы лишить их социальной базы, перетянуть на сторону большевиков и основную часть крестьянства и буржуазных спецов-интеллигентов.
Но вернемся к ситуации конца 1990-х. Что же это за социальная сила, воплощавшая воплощающая «срединный путь» между либерал-реформаторами и КПРФ? Конечно – пресловутые «бюджетники» и пенсионеры. Но к началу 2000-х – уже несколько иные, чем они были 10 лет назад. Многие из них все 90-е ходили под красными знаменами КПРФ и НПСР, но за эти 10 лет их общественное бытие (место в общественном производстве и распределении) претерпело серьезные изменения. Ельцинские реформы не только обрушили их зарплаты, пенсии, глубоко оскорбили их идеологическую веру, но и … дали им квартиры («приватизацией жилья» Ельцин называл бесплатную раздачу госквартир квартиросъемщикам), дачи (при СССР все они были государственными, а теперь поступили в частную собственность), возможность заниматься мелкой торговлей (в былые времена это было под запретом для горожан и жестко пресекалось), полулегальными промыслами.
Итак, за 1990-е годы они постепенно втянулись и в рыночные отношения и превратились в …. «экономических амфибий»[2].
«Экономические амфибии» живут в двух экономических средах: в среде государственного распределения и в среде рынка и могут получать доход и из первой, и из второй. Важно, что только это позволяет им сносно существовать. Сносное существование большинства из них быстро закончится, если исчезнет хотя бы одна из этих сред (например, если страна пришла бы к полному «дикому рынку», как желали радикальные либералы или к полному «госсоциализму» как желали радикальные коммунисты 90-х). Возьмем среднего российского пенсионера, особенно – жителя крупного города. У него есть пенсия, которую он получает от государства либо из Пенсионного фонда. И у него есть квартира, которую он в летнее время сдает и дачное хозяйство, где он живет летом и продукцию от которого он продает на рынке. Если бы к власти пришли сторонники госсоциализма, он бы лишился квартиры и дачи, которые вернулись бы в госсобственность и, возможно, были бы перераспределены. Если к власти пришли бы сторонники свободного рынка, он сохранил бы доходы от «дачи», но, возможно, лишился пенсии. Ни то, ни другое ему не выгодно. Он заинтересован и в сохранении отдельных институций советского патернализма, и в охранении принесенной ельцинщиной рыночной торговли и сферы услуг (зачастую «черной» или как минимум «серой»). С этим связаны и внутренние противоречия его идеологии и мировоззрения, например, странная смесь апологии всего советского и рассуждения о «кулаках» как «справных хозяевах», которых уничтожили «голодранцы-большевики». Поэтому он говорит на кухне, что он за Сталина, а потом идет голосовать не за КПРФ (а ранее и РСДРП или «Сталинский блок», когда еще была такая возможность), а за «Единую Россию».
Конечно, такая двойственность, противоречивость экономического положения касается не только постсоветских пенсионеров, но и любых получателей государственных пособий, выплат, жалований и т.д. В случае бюджетников в узком смысле – групп, обслуживающих социальные функции государства (врачи, учителя, вузовские педагоги и т.д.) – к их доходам добавляются еще подработки в частных школах и вузах, в частных поликлиниках, репетиторство, частная практика (все это и имеется в виду под «серыми» промыслами). Пресловутые «силовики» тоже имеют свои «промыслы» – от подработок охранниками у низшего состава полиции до участия в ЧВК армейских офицеров. Особая разновидность «экономических амфибий» – госслужащие-коррупционеры, монетизирующие свой статус в государственной иерархии посредством экспансии в криминальные области рыночной экономики. Их не так уж и мало, а объем рынка коррупции сопоставим с бюджетами малых городов.
Наконец, подобного рода экономическими «амфибиями» являются и современные постельцинские олигархи. Они совершено не похожи на олигархов ельцинской эпохи, которые никак не зависели от слабого, тогда еще становящегося государства, которые даже наоборот – диктовали свою волю государству и меняли его руководителей – от министров до президента. Очевидно, и самого Ельцина покинуть высший пост в 1999 вынудило его олигархическое окружение, «Семья», которая руководствовалась не столько заботой о его здоровье (не смутились же они выдвинуть в 1996 г. в президенты больного, почти умирающего старика!), сколько его вопиющая непопулярность или, как сейчас говорят, «токсичность». Олигархи новой формации – это получатели госвыплат и госльгот – фактически, такие же как пенсионеры или бюджетники, только их выплаты составляют сотни тысяч и миллионы долларов. Без помощи государства, на волнах «дикого рынка», их банки и компании давно бы уже обанкротились (пример – нынешний «Газпром»). Все эти Грефы, Миллеры, Ротенберги – не буржуа в классическом смысле этого слова, а, так сказать, полубуржуа: они буржуа и торговцы газом, нефтью, металлами, когда выходят на внешний рынок, они – получатели государственных выплат и льгот внутри России.
Заключение
Итак, причина устойчивости существующего режима в том, что он успешно решил главное противоречие, с которым столкнулась страна в 1990-е при переходе от социалистической, плановой экономики, к экономике ресурсной, держащейся на торговле с внешним миром нефтью, газом, металлами, сельхозпродукцией и т.д. Собственно, принципиально ничего нового в экономическом фундаменте режима не произошло. Несмотря на все разговоры об импортозамещении, значительную долю ВВП составляют доходы от экспорта, только теперь уже не столько в Европу, сколько в Китай, Турцию, Индию и т.д. Финансово-экономические группы, которые срослись с государством и получили от него право заниматься этой торговлей, получают валютные прибыли. Часть этих прибылей достается государству и часть полученного государством тратится им на закупку разного рода продукции и ширпотреба, необходимых для населения (в том числе – «экономических амфибий»), уже привыкшему к определенному уровню потребления (только теперь этот ширпотреб идет в страну через «серые зоны» – Казахстан, Центральную Азию, Белоруссию).
Сами по себе внешние политические события вроде санкций Запада, противостояния с Западом и т.д. вряд ли смогут как-либо ослабить режим. Скорее наоборот. У нас распространено одно заблуждение: мол, чем хуже ситуация в российской экономике, тем сильнее протестные настроения. Однако практика показывает противоположное: чем тяжелее жизнь наших граждан в плане материального благосостояния, тем сильнее они зависят от выплат государства и тем легче ими этому государству манипулировать. Вспомните судьбу пенсионеров 90-x, которые сначала были ядром мощнейших протестов, а потом стали верной опорой режима.
Значит ли это что существующее положение вещей будет длиться до бесконечности. Конечно, нет! Как известно, ничего вечного под луной не бывает. Но диалектика говорит нам, что причиной изменений является борьба противоречий, которые вызревают изнутри. Нынешняя опора власти – социальная группа бюджетников, госслужащих, сросшихся с государством бизнесменов – «экономические амфибии», эволюционирует, изменяется. Она начинает раскалываться, внутри нее зреет новое противоречие, которое, возможно, станет главным противоречием России ближайшего будущего. И тот, кто сумеет предложить его решение, возьмет верх в политической борьбе 20-х-30-х гг. Но чтоб взять верх, нужно сначала разглядеть его и осознать, проанализировать. Для этого и нужен диалектический метод.
[1] Р. Вахитов Устарела ли диалектика? https://rabkor.ru/columns/editorial-columns/2025/03/15/is-dialectics-obsolete/
[2] Этот термин предложил автор «Рабкора» Роман Куницын. См. его статью «Путинская идеология Победы»//Рабкор 25.5.2022 https://rabkor.ru/columns/analysis/2022/05/26/putins_ideology_of_victory/?highlight=Куницын Но еще в 2000-м г. Б.Ю. Кагарлицкий (внесен в списки террористов и экстремистов) в «Реставрации в России» заметил о России 90-х: «сплетение интересов делало практически каждого человека рыночником и “антирыночником” одновременно»
