Из тюремных записок
НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ КАГАРЛИЦКИМ БОРИСОМ ЮЛЬЕВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА КАГАРЛИЦКОГО БОРИСА ЮЛЬЕВИЧА.
Как известно, философские исследования феномена, истории и развития тюрьмы прославили Мишеля Фуко. Но, насколько я помню, сам Фуко в тюрьме не сидел. Напротив, Анджела Дэвис провела немалое время за решёткой, но её книга, которую уже перевели на русский язык, представляет собой анализ и критику американской тюремной системы, а не анализ тюремного быта. Короче говоря, поскольку я уже умудрился просидеть некоторое время в СССР, а потом и в постсоветской России, то, полагаю, имею некоторые основания, чтобы опубликовать собственные заметки. Я сейчас нахожусь за решёткой уже в четвёртый раз на протяжении жизни, следовательно, могу сравнивать свой прошлый опыт с нынешним.
Мишель Фуко видел в тюрьме один из фундаментальных институтов дисциплинирования, без которых невозможно было бы современное общество. В этом смысле тюрьма – вообще метафора современного общества. Однако для тех, кто находится внутри подобных заведений, это явление отнюдь не метафорическое, а совершенно конкретное, совершенно бытовое.
За прошедшие десятилетия в России произошла определенная гуманизация системы предварительного и административного заключения. Это отмечают те, кто сидит в СИЗО достаточно долго (а предварительное следствие вместе с судами и последующими апелляциями могут у нас длиться годами). Тюремный быт за это время налаживается и обустраивается, заключённые и охрана привыкают друг к другу. В известном смысле формируется единый коллектив, хоть и состоящий из двух противоположных частей.
Если вернуться к дисциплинарной функций тюрьмы, то тут можно опять вспомнить Мишеля Фуко. Причём важно, что выполняет эту функцию не только охрана, но и сам коллектив заключённых. Внутри камеры устанавливаются чёткие правила поведения, несоблюдение которых делает человека изгоем. Правила в целом рациональные и соблюдаются с крайним педантизмом.
А вот внешний контроль – это прежде всего контроль за информацией. Её потоки могут быть разделены на вертикальные (внешние) и горизонтальные (внутренние). Первые контролируются носителями власти, вторые – нет. Они стихийны и хаотичны.
По сравнению с советским временем многое изменилось. Есть возможность получать почту и отправлять письма. В некоторых камерах есть телевизор. А постоянно работающее радио «Маяк» за окном камеры или в прогулочных двориках ― это уже не столько источник информации, а скорее пытка. Даже самого отъявленного патриота может вывести из себя ежедневное исполнение над ухом Гимна России в 6 часов утра.
Информация о внешнем мире поступает по многим каналам – от новоприбывших арестантов, от адвокатов и родственников, получающих право на свидание, из писем. Мой случай ― особый, ко мне ходят депутаты ― Виктор Воробьев из Госсовета Коми и Олег Михайлов из Госдумы. Вот от Михайлова я, например, узнал о том, что проект «Луна-25» разбился о поверхность спутника Земли. Роскошь подобного общения, конечно, была бы невозможна в советские времена, но и для нашего времени ситуация исключительная.
Как видим, мир тюремной камеры далеко не настолько сегодня отделён от внешнего мира, как это было прежде. И всё же информационный разрыв между ними велик. И проявляется он прежде всего в отсутствии доступа к Интернету. Коммуникация есть, но она не свободна. Письма доходят быстро, но проходят цензуру. Пока не заметил ни одного случая, когда послание было бы заблокировано. Тем не менее все понимают, что текст пишется не только для адресата. Надеюсь, что, читая мою переписку, цензоры получают удовольствие. В письмах часто обсуждаются философские и исторические темы, не говоря уже о моральных вопросах.
Почта приходит раз в день, кроме выходных (персонал почты тоже должен отдыхать). Соответственно, вечер субботы, воскресенье и утро понедельника принадлежат телевизору. Не то чтобы его постоянно смотрят, но конкурентов у него нет. Разумеется, те, кто сидит долго, начинают учить английский язык или заново проходят школьный курс по химии, физике, истории – по счастью созданные под патронажем Мединского новые исторические учебники сюда ещё не дошли. Есть ещё и библиотека, но, во-первых, библиотекарь сейчас в отпуске, а во-вторых, здесь нет каталога. По крайней мере, он недоступен заключённым. Общественно-политическую литературу сюда не пропускают. Но когда я сидел в Лефортово в 1982 году, там выдавали общественно-политические книги. Мне пришлось специально добиваться, чтобы мне выдали «Капитал» Маркса, а один религиозный диссидент ― наоборот, требовал и получил Библию. Зато теперь религиозной литературы стало сколько угодно.
Между прочим, в Лефортово в 1982 году была одна забавная особенность, специфичная, как мне кажется, именно для того заведения: должности фотографа, брадобрея и библиотекаря были совмещены. Тот же сотрудник снимал и отпечатки пальцев.
Наконец, о еде. Тюремная диета по сравнению с советским временем изменилась, стала более разнообразной, хотя основы её остались прежними. Государство кормит нас жирным супом, картошкой с небольших количеством мяса, макаронами и кашами на завтрак. В ларьке и в передачах ― копчёная колбаса, сало, белый хлеб, лук с чесноком (ненавижу и то и другое). Однако, ассортимент ларька изрядно расширился. И цены там довольно умеренные. Жизнь в тюрьме обходится дешевле, чем жизнь на воле. А главное, ныне можно заказывать еду в кафе, где меню и по составу, и по ценам мало отличается от того, что вы можете получить в среднего уровня заведениях общепита.
Тем не менее по хорошей и разнообразной пище ― то, что овладевает многими заключёнными. Тем более, что по телевизору постоянно показывают рестораны и рекламу еды, которую можно заказать, купить, приготовить и т.д. Один из моих временных соседей (тоже политический активист из местных левых) говорил, что, выйдя на свободу, первым делом поедет в Москву и пойдёт с женой в аутентичный китайский ресторан. Даже адрес мне называл. Сейчас он уже на воле, и я надеюсь, что он осуществил свою мечту. Ну, или находится на пути к ней: даже при благоприятном ходе событий не всё получается так, как задумано.
Что я буду делать после возвращения отсюда, я пока не решил. Но по крайней мере адрес китайского ресторана у меня уже есть…
