Кризис легитимности и борьба с ним

В статье «Национальные интересы» я уже затрагивал тему легитимности. Термин этот весьма размыт, и его часто путают с законностью (легальностью). Однако это совершенно разные вещи. Законный правитель это тот, кто пришел к власти законным путем, с соблюдением действующих правовых норм. Легитимность же — феномен социально-психологический. Означает он общепризнанность власти, то есть согласие общества (народа, населения) с тем обстоятельством, что ими правит тот или иной человек либо группа лиц. Легитимность и легальность, таким образом, раскрывают феномен политической власти с двух разных сторон: правовой и социально-психологической.

Думаю, в данном контексте есть смысл более подробно остановиться на корневом понятии, а именно на власти, которая есть способность субъекта делать свою волю мотивом поведения других людей. Очевидно, что для достижения этой цели могут использоваться различные средства, в том числе насилие. По своей сути власть есть принуждение. Политическая власть — это принуждение с использованием всей государственно-правовой системы.

Однако какой бы совершенной эта машина ни была, ее право на насилие должно признаваться большинством подчиненного населения.

Только в этом случае можно сказать, что это насилие легитимно, и субъект власти может чувствовать себя уверенно. Следует заметить, что термин «насилие» в данном случае не несет никаких негативных коннотаций. В любом обществе присутствуют элементы, готовые к антиобщественной деятельности или осуществляющие ее. И насилие (разумеется, в рамках закона) по отношению к ним вполне оправдано с точки зрения общественных интересов. Однако в случае, если в обществе отсутствует консенсус по поводу легитимности государственного насилия, оно может встретиться с ответным насилием. В результате происходит восстание.

Древние правители были почти избавлены от подобных перспектив. Их легитимность носила «высший» характер. Однако на протяжении человеческой истории происходила непрерывная десакрализация власти. Древнеегипетский фараон был, ни много ни мало, живым богом, и посягательство на его власть было немыслимым делом1. И страх играл тут явно не последнюю роль. Римские императоры хоть и возводили свою родословную к олимпийским богам и именовались «божественными», богами в полном смысле этого слова уже не считались. Как результат, римская история пестрит рассказами о переворотах и народных бунтах.

После установления христианства традиция возводить свою родословную к богам и вовсе прекратилась. Даже если и проводились отдельные изыскания по поводу божественной природы правителей (о них, в частности, рассказывает Дэн Браун в своей книге «Код да Винчи»), существенного влияния на реальную политику они не оказывали. При этом, однако, сама власть оставалась «божественным установлением», чему «отцы церкви» посвятили немало своих трудов. Каждый правитель был «помазанником божьим», а вступление в должность оказывалось невозможным без участия церковной власти. Вопреки словам Христа о необходимости разделять «богово» и «кесарево», церковь и государство на протяжении нескольких столетий действовали рука об руку.

В значительной степени титул божественного «назначенца» в немалой степени способствовал защите трона от посягательств. Но только от посягательств «черни». Запутанная система престолонаследия весьма способствовала тому, что претендентов на корону всегда было в достатке. К тому же каждый удачный переворот также заканчивался венчанием на трон, и с легитимностью было все в порядке. А сам факт удачного переворота неоспоримо свидетельствовал о том, на чьей стороне Господь.

Немногочисленные представители низов, которым все же приходило в голову покушаться на трон, также апеллировали к своему «непростому» происхождению, пусть вымышленному.

Вообразить, что трон может занять представитель «подлого» сословия, не могли ни в дворцах, ни в хижинах. Правители не всегда чувствовали себя в безопасности, однако система оставалась стабильной.

Несмотря на отмеченную десакрализацию власти, она не нуждалась в каком-то особом «признании» со стороны населения; в этом смысле со времен Древнего Египта мало что изменилось. Цари были злые и добрые, но на их право царствовать никто не посягал; а если это и случалось, то эти посягательства всегда были связаны с обвинением в «самозванстве». Отсутствовало и понятие «легитимности». Любой правитель, занимающий трон, был законным, и невозможно было отказать ему в праве на власть, которое давалось ему высшими силами.

Все изменилось в эпоху буржуазных революций. Правители буржуазных республик не могут апеллировать к богу как к источнику своей власти. Таковым в республике является народ — по крайней мере, это декларируется в многочисленных конституциях, включая ельцинскую. Средством передачи власти от источника к непосредственному носителю являются выборы. Свобода, открытость, всеобщность, конкурентность выборов — то есть, в конечном итоге, их демократичность — важнейшие условия легитимности власти в буржуазной республике.

По словам Ленина, буржуазная демократия — это свобода рабов выбирать себе хозяев. Никакого реального народовластия в ней нет и быть не может. На выборах, как правило, побеждают представители правящего класса, то есть «денежные мешки» либо их ставленники. Изредка случается, что в их число попадают представители «низов». Но в процессе продвижения они вполне перенимают буржуазную политическую культуру и проникаются соответствующими идеологическими установками. Таким образом, процедура демократических выборов служит стабилизации общественной системы и сохранению власти буржуазии. При этом сама власть воспринимается массами как абсолютно легитимная, поскольку они непосредственно участвуют в ее формировании.

Отмечу, что это участие — обязательное условие легитимности власти. Участие в выборных процедурах означает доверие к системе, доверие к государству. Посредством голосования народ делегирует властные полномочия и своим представителям (депутатам), и руководителям всех уровней, от мэра до президента. Безусловно, легитимным в буржуазной республике является только тот правитель, за которого проголосовало большинство взрослого и правоспособного населения. Вне зависимости от того, какой порог явки прописан в законодательстве. Если правитель избран в соответствии с существующим законодательством, это дает его власти только легальность, но для легитимности этого недостаточно.

Уровень доверия к выборным процедурам легко определить по проценту населения, участвующему в них.

Отсылки к тому, что в выборах принимает участие самая активная часть общества и она вправе решать судьбу страны за остальных, менее активных, прямо противоречат смыслу демократии. Подобная риторика откровенно отдает элитаризмом. Установка на то, что какая-то часть населения обладает исключительными правами на участие в политической жизни, ближе скорее к фашизму, чем к демократии.

Подобные уловки не могут затмить очевидного факта: население России в большинстве своем не верит в возможность повлиять на персональный состав власти путем участия в голосовании. И это недоверие к выборам есть недоверие к государству в целом. Штатные пропагандисты прекрасно это понимают, поэтому в СМИ регулярно публикуются результаты социологических опросов, показывающие небывалый рейтинг действующей власти. Однако манипулятивный характер этих опросов — признанный факт; не случайно публикация их результатов запрещена в день голосования, то есть фактически приравнена к агитации.

Как правило, у респондентов спрашивают, за кого они бы проголосовали, если бы выборы состоялись в ближайшее время. При этом никто не интересуется, пошел бы респондент на эти выборы вообще и ходил ли он на предыдущие. Даже если исключить элемент фальсификации этих опросов, очевидно, что высказанное намерение проголосовать за какого-то кандидата весьма отличается от реального голосования. Да и что бы сказали все эти люди, если бы их попросили прокомментировать, какие именно инициативы президента Путина они поддерживают?

Неслучайно основным доводом в пользу нынешней власти является отсутствие ей внятной альтернативы. Никакой позитивной программы у режима нет; нет и попыток предъявить ее обществу. Отдельные завиральные идеи типа колонизации Луны не в счет. Допустим, мы согласимся с результатами опросов и примем как данность, что Владимира Путина поддерживает 86% населения. Но значит ли это, что они поддерживают его политическую программу? Да и известна ли она им? Ответ, думаю, очевиден.

Рейтинг Путина носит иррациональный характер.

Население поддерживает его исключительно как человека, занимающего высший пост. Чтобы подтвердить это утверждение, достаточно вспомнить совсем недавние события. Буквально несколько лет назад Путину, вопреки уверениям пропагандистов, нашлась альтернатива. В лице Дмитрия Медведева. И «активная часть» населения страны также послушно проголосовала за него и избрала его президентом. Впрочем, и сам Путин был избран на свой пост точно так же , после того, как его назначил своим преемником предыдущий президент.

Население России подспудно уверено в принципиальной несменяемости власти. По сути, легитимность Путина как президента носит монархический, традиционалистский характер и не имеет ничего общего с демократической легитимностью. С одной стороны, это обстоятельство гарантирует от посягательств на власть. Но, как мы помним, монарх вовсе не гарантирован от «дворцового переворота». И можно с уверенностью сказать, что тот, кто придет на смену Путину, будет пользоваться не меньшей народной поддержкой — как и любой монарх, просто по факту нахождения на троне.

Существует и еще одна проблема. Данная легитимность носит пассивный характер. Фактически население России вовсе не выступает на стороне власти — оно просто не готово выступить против нее. Тем, кто любит опираться на высокие цифры рейтинга, стоит, однако, помнить, что практически всякий диктатор может похвастаться народной любовью. Причем зачастую даже непосредственно перед своим свержением. Напомню, что незадолго до отмены пресловутой 6-й статьи советской Конституции КПСС также пользовалась поддержкой двух третей населения страны. Но как только КПСС лишилась статуса «руководящей и направляющей», эта поддержка упала до 12%. Именно столько оказалось в стране людей, которые реально разделяли цели, идеологию и программные задачи КПСС. Остальные же высказывались просто «как все» — потому что не могли представить себя в оппозиции действующей власти.

Высказанные соображения отнюдь не являются каким-то сокровенным знанием. Все это, думаю, прекрасно понимают и за зубчатыми кремлевскими стенами. Существенная проблема «пассивной легитимности» заключается в том, что она в значительной степени базируется на страхе перемен. Таким образом, и вождь, несмотря на, казалось бы, заоблачный рейтинг, не может позволить себе никаких революционных преобразований, даже если и желал бы их. Консервация системы — залог его политического долгожительства.

Единственный способ разрешения существующего кризиса легитимности — проведение реальных демократических преобразований.

Это не обязательно должно происходить в результате революции. История знает и такие примеры, когда диктаторы сами инициировали подобные перемены. Опираясь на широкую народную поддержку, действуя в интересах большинства населения, некоторым даже удавалось сохранить при этом власть и провести реальную модернизацию общества. А когда они после выполнения своей миссии уходили на пенсию, то делали это без страха, пользуясь почетом и уважением сограждан при всей неоднозначности своей политики.

Однако что-то подсказывает мне, что России уготовано иное будущее.