В нашей стране нет, наверное, человека, полагающего, что у нас с образованием всё хорошо. Тема этого кризиса обсуждается всесторонне, звучат многочисленные критические замечания, приводятся вопиющие примеры некомпетентности и коррупции и, разумеется, предлагаются разнообразные способы решения проблемы. Известный российский экономист Владислав Иноземцев написал в своем блоге пост «Долой всеобщее высшее образование», в котором предлагает сократить число вузов в стране до 650 или даже до 600. Аргументы следующие. У нас стремительно ухудшается качество выпускников и, следовательно, абитуриентов. Большое количество вузов позволяет самым неуспешным школьникам рассчитывать на получение высшего образования, которое в силу их неспособности учиться и несовершенства обучения не стоит ни гроша.
«…Значительная часть россиян не заслуживают высшего образования — ни государственного, ни коммерческого», — пишет Иноземцев, утверждая, что именно сейчас пришла пора сократить число вузов, освободив таким образом систему образования от балласта. Сокращение доступа к высшему образованию, по мысли известного экономиста, повысит ценность диплома, создаст более устойчивую мотивацию к обучению как в школе, так и в вузе. Его взгляды разделяют многие, идея сокращения как способа оздоровления системы высшего образования в нашей стране чрезвычайно популярна.
Я не могу не согласиться с некоторыми мыслями Владислава Леонидовича. Действительно, снижение порогового значения ЕГЭ по математике и русскому языку — вопиющий факт. Я уже давно сталкиваюсь с тем, что называю про себя «парадоксом ЕГЭ»: вполне хорошие студенты вдруг оказываются беспомощными перед простейшей логической задачей или демонстрируют неспособность выразить свою же весьма дельную мысль. Моё собственное небольшое расследование выявило, что школьники, поступающие на гуманитарные специальности, усиленно готовятся к ЕГЭ по русскому и обществознанию, высокие баллы по которым дают им хорошие шансы на поступление, а математику изучают по остаточному принципу. В результате страдают уже базовые основы мышления, способности к логическим построениям и обобщениям, умение вычленять тенденции из хаоса эмпирической информации, оперировать абстрактными понятиями. Снижение значения необходимого минимума ЕГЭ по русскому языку также опасно: молодые люди, ориентированные на технические специальности, будут всё хуже знать родной язык, могут оказаться неспособными не только точно и красиво формулировать свои мысли, но и вообще отличать их от потока ощущений.
Не понаслышке я знаю и о том, что качество образования постоянно падает, процесс всё больше формализуется и отрывается от своей собственной логики и задачи. Но я и не могу сказать, что годы, проведенные в вузе, являются полностью бесполезными для молодых людей. Мой собственный опыт убеждает меня только в обратном. Хотя интенсивность и результат обучения могли бы быть намного выше, как и социальная, и экономическая отдача образования.
Я не стану тем единственным гражданином России, который утверждает, что у нас с образованием всё хорошо. И всё же представления о сокращении вузовской системы как о панацее заставляет меня всё время вспоминать один старый анекдот. Не слишком усердный многодетный папа, глядя на своих чумазых ребятишек, грустно размышлял: «Этих помыть или новых нарожать?»
Так ли уж наше население не способно к учению? Сам Вячеслав Леонидович в статье на сайте «Ведомости — мнения» пишет об успехах советского образования. Что ж, вдруг страна в одночасье поглупела, причем необратимо? Может быть, стоит посмотреть, что же происходит со школьной системой прежде, чем объявлять Россию страной двоечников? Советское образование, которое Вячеслав Иноземцев так высоко оценивает и прекрасным продуктом которого он сам является, не существовало в отрыве от модернизационного прорыва советских лет, было условием и результатом этого прорыва. Высшее образование в СССР обеспечивало необходимых специалистов для индустриальных предприятий, науки, сферы культуры и образования.
Кстати, как только ослаб модернизационный пафос в стране, так сразу выявилась проблема «перепроизводства» специалистов с высшим образованием, их ценность на рынке труда стала падать. Однако к тому времени уже сложился социокультурный феномен самостоятельной ценности образования. Он здорово помог нам в 90-е годы, когда массы людей потеряли свой социальный статус, а в экономическом отношении оказались на грани выживания. В системе образования остались рабочие места, пусть и потерявшие привлекательность как источник заработка, зато позволяющие сохранять социальный статус и квалификацию. А это отнюдь не проблемы индивидуальной самооценки, это вопрос сохранения чувства собственного достоинства народа, без чего немыслима гражданская и трудовая ответственность, а, следовательно, вообще государство и общество.
Система образования советского периода работала в тесном взаимодействии с относительно последовательной государственной культурной политикой и развитой системой просвещения. Как показывают некоторые феномены настоящего, слой просвещения, нанесенный на общество, оказался довольно тонким. И всё же он был. Но главное, относительно высокое качество чтения, массовое приобщение к театру, хороший кинематограф шлифовали образование, делали знания наполненными историческими и эмоциональными образами, позволяли понимать сведения, полученные в школе и вузе, в контексте конкретных проблем общества и человечества. Да и просто развивали мозги, наконец. Сейчас ничего этого нет.
Наконец, введение ЕГЭ в корне изменило процесс школьного образования. Советская школьная система не была свободна от косности и натаскивания, но всё же её базовой методической основой являлась ориентация на формирование понимания сути явлений, их взаимосвязей и закономерностей развития. ЕГЭ принуждает вдалбливать ученикам устойчивые шаблоны, помогающие хорошо ответить на экзамене. Я всегда выступала против ЕГЭ не потому, что он плохо проверяет знания, а потому, что он мешает их давать. Появляется необходимость ориентировать учащихся на заучивание готовых ответов, на некритическое усвоение массы сведений без понимания их значения и взаимосвязи. На такие тонкости вроде развития мышления и формирование собственного мнения у учителей просто не хватает времени.
Кстати, Владислав Леонидович утверждает, что лучшие вузы страны сохранили проходные баллы в условиях снижения пороговых значений ЕГЭ. Он делает вывод, что вся «некондиция», школьники, плохо сдавшие экзамен, отправились в вузы, «готовые поглотить любое количество выпускников любого качества» Однако проходные баллы в этом году изменились не очень значительно и не только в элитных вузах. Это означает, что снижение результатов ЕГЭ коснулось лишь определенной части выпускников школ, тех, которые и раньше сдавали экзамены плохо. Я могу предположить, что это «блестящий» результат оптимизации малокомплектных школ, а по сути — развала школьного образования на селе.
Так что, может быть, пока не будем ставить стране «неуд» без права пересдачи?
Однако остается вопрос: нужно ли нам столько вузов? Если считать, что структура и уровень развития нашей экономики и общества улучшаться не будут и если полагать образование только «услугой», покупаемой на тех или иных условиях гражданами для повышения своей конкурентоспособности на рынке труда, то, конечно, нет. Однако суть системы образования в его мощной социальной функции, иначе мы все до сих пор пробавлялись бы частными уроками. По-настоящему импульс развития системе образования может дать только последовательно реализуемая стратегия развития общества. Образование только тогда может быть по-настоящему хорошим для каждого, когда оно обслуживает общественные потребности, служит целям процветания всех. Успешные системы образования — в Германии, во Франции, в СССР — хорошо это доказывают. Сегодня очень остро стоит вопрос о повышении самодостаточности экономического и социального развития России, так стоит ли сегодня сокращать уже существующую базу возможного инновационного прорыва?
Разумеется, осуществляя стратегию полноценного социального развития (если мы за это возьмемся), мы должны будем адаптировать количество вузов и студентов к тактическим и стратегическим социальным задачам. Может быть, что-то и будет сокращено, но одновременно возникнет внятный импульс для реального возрождения системы начального и среднего профессионального образования. При этом развитие общества обусловит создание относительно привлекательных рабочих мест, не требующих вузовского диплома. Неплохо было бы развивать систему просвещения, в которой особое место уделялось бы восстановлению статуса общественно-полезного труда и долга. Развитие общественного сектора, защита трудовых прав, контроль над условиями труда и, главное, устойчивый рост экономики, развитие непрерывной системы образования — всё это способствовало бы формированию разумных стратегий профессионального развития, при которых диплом университета перестал быть непременной целью.
Система образования сегодня обескровлена длительными периодами недофинансирования, разрушена необдуманными реформами, деморализована навязчивым и неумным бюрократическим контролем. Она целиком, включая и лучшие вузы, нуждается в оздоровлении и даже в спасении. И, осуществляя такое спасение, разумно сохранить максимум, используя весь имеющийся потенциал. В конце концов, мы уже достаточно насокращались. Когда-то детские сады массово перепрофилировались как не нужные, потом закрывались «ненужные» школы. Уже некоторое время назад мы столкнулись с острым дефицитом мест в детских садах, хотя уровень рождаемости только в 2008 году вырос до советского минимума, отмеченного в 1968 году. Сегодня намечается нехватка мест в школах. Однако нехватка физических мест — не такая проблема, как потеря кадрового потенциала.
Потенциал высшего образования можно использовать уже сегодня, особенно если перестать терзать вузы реформами и реорганизацией. Разработка стратегии национального и регионального развития в новых условиях требует солидной информационной базы, и вузы могли бы выполнять функции исследовательских коллективов. Не играя в гранты на удачу, а действуя по заданию регионального правительства. Возрождение и развитие местного производства потребует активизации местного самоуправления, и здесь бы пригодился интеллектуальный потенциал вузов и рабочая сила студентов. Не нужно ссылаться на то, что вузы плохи, а студенты глупы. Ясная, интересная задача, солидарность во имя ее выполнения, сознание социальной значимости своей миссии очень меняет мотивацию людей и эффективность их деятельности. Это и теоретики управления не раз доказывали, причем экспериментально, да и история многократно демонстрировала. Лев Николаевич Толстой неплохо писал об этом.
Кстати, пока суд да дело и на новый виток развития мы не вышли, а школу вместо улучшения всё реформируем и реформируем, вузы неплохо справляются с задачей исправления недостатков среднего образования. Это повышает социальные шансы молодежи, особенно из бедных семей, из маленьких городов и сёл. Знаю-знаю, вузы не должны латать дыры школьного обучения. Но как временная социальная функция это крайне полезно. Владислава Леонидовича, по-видимому, не беспокоит мотивация и трудовой потенциал тех, кто останется за бортом сокращенной и тем улучшенной системы образования. Это понятно, он же певец постиндустриального развития. Ну а я езжу на общественном транспорте, хожу в магазины, занимаюсь ремонтом квартиры, пользуюсь услугами ЖКХ и т. п. И я не уверена, что функционирование всей сложнейшей инфраструктуры наших городов может быть доверено людям, не просто плохо обученным, но и жестко отрезанным от возможности улучшить своё положение. Кроме того, если мы ещё не отказались от идеи демократии, мы должны понимать, что она возможна только при массовой образованности и относительно высоком уровне просвещения. Да, мы далеки от всего выше перечисленного. Но что, пришло время совсем закрыть вопрос?
Так что я думаю, пока мы не начнем по-настоящему совершенствовать школу, вузы нам пригодятся как такой корректор и социальный стабилизатор. Франклин Рузвельт поддерживал развитие государственных университетов в годы Великой депрессии, стремясь обеспечить молодежь разумной занятостью, сохранить и приумножить трудовой потенциал страны для будущего прорыва.
И, наконец, ломать, конечно, не строить. Однако социальные «обломки» — это не груды металла и железа, которые можно растащить, расчищая место для нового строительства. Взорвать, на худой конец. Социальные руины — это люди, которые не просто не получили тех или иных социальных благ, а потеряли те, что имели, на что рассчитывали. Это поколения, отстраненные от восходящей социальной мобильности, к которой так привыкло и которой так дорожит наше общество.
Ломка такого «человекоёмкого» социального института, как образование, лишит множество людей не просто рабочих мест или возможности получить диплом. Это лишит значительную часть людей того, что они полагали своим правом, на чем строили жизненные стратегии и ожидания. Это лишит их надежды. На фоне такой фрустрации никакой позитивной трудовой и гражданской мотивации возникнуть не может. Те счастливчики, которые останутся в сокращенной системе образования, будут жить в стране рухнувших надежд, о последствиях можно почитать в «Машине времени» Уэллса, где речь идет об элоях и морлоках. Для тех, кто не читал: это будет депрессивное общество с высоким уровнем неравенства и агрессивности, неспособное к солидарности и решению общих задач.
