«Дудочка и кувшинчик» 1950, Союзмультфильм. Реж. В. Громов
В 1950 году советскими мультипликаторами по сказке Валентина Катаева был создан мультфильм «Дудочка и кувшинчик», повествующий о том, как ленивая девочка отправляется искать ягоды, но, видимо, не обладая необходимыми навыками, ничего не находит. Уже совсем было отчаявшись, она встречает старичка-боровичка, который предлагает ей воспользоваться чудесной дудочкой, звук которой поднимает листочки и делает все ягоды видимыми. Однако столь полезное техническое приспособление он готов дать девочке не безвозмездно, а только в обмен на кувшинчик, в который, собственно, и предполагается собирать ягоды. В результате получается, что девочка может либо видеть ягоды, либо рвать и складывать их в имеющуюся у нее тару. Пометавшись между дудочкой и кувшинчиком, героиня, в конечном итоге, признает необходимость приложения со своей стороны усилий, быстро осваивает технологию сбора ягод вручную и усталая, но довольная возвращается домой с полным кувшинчиком.
Что нам стремится продемонстрировать подобный мультфильм? С одной стороны, четкий идеологический посыл, призванный повлиять на самых юных советских граждан, с другой — совершенно не очевидный с точки зрения современного общества тезис о значении и необходимости физического труда, даже там, где, казалось бы, без него можно и обойтись. Однако, как взрослому, так и ребенку в наше время не должно быть понятно, почему, если существует уже такое замечательное по совей простоте и эффективности приспособление, как выявляющая ягоды дудочка, героиня должна тратить свои силы и время на медленный и неэффективный их поиск вручную, вместо того, чтобы, быстро собрав ягоды, отдохнуть или переключиться на выполнение следующей из поставленных перед ней задач, например заняться варкой варенья?
Мультфильм гениально по своей простоте иллюстрирует советское отношение к проблеме труда. Можно бы обратиться к массе других литературных или кинематографических примеров, но едва ли среди них отыщется более яркий. Между тем даже Ильф и Петров (авторы вроде бы не самые идеологические), описывая проделанное ими в 35-36 годах путешествие по Соединенным Штатам Америки, не раз выказывают возмущение тем фактом, что ни одна из великих строек капитализма, таких как плотина Боулдер-дам на реке Колорадо или мост через пролив Золотые Ворота, не хранит памяти об именах простых рабочих, трудом которых все это возводилось. Авторы подразумевают, что у них на родине такие рабочие — первейшие и главнейшие люди. Логично предположить, что по крайней мере на уровне идеологии в Советском Союзе в первые десятилетия индустриализации превыше всего ставился рабочий человек и его физических труд.
Насколько это вяжется с идеей индустриализации? Не вполне, так как этот процесс напрямую связан с развитием новых технологий, призванных делать производство более эффективным, как раз за счет уменьшения доли и тяжести непосредственно человеческого труда. Эмблематично, что те же Ильф и Петров обеспокоены тем, что в американской промышленности машины все больше вытесняют рабочих (более того, фордовское конвейерное производство — о ужас! — сводит их деятельность к примитивному закручиванию гаек, не позволяя приобрести никакой квалификации) и даже улыбающуюся румяную девушку, выдававшую билетики на входе в некое заведение, буквально у них на глазах заменяет бездушный автомат. В автоматизации производства видят только причину безработицы, а многие встреченные (а скорее всего -вымышленные) авторами «Одноэтажной Америки» простые американцы прямо заявляют, что надо все машины или хотя бы их часть разломать, чтобы рабочему человеку жилось лучше. Примерно та же диалектика кувшинчика с дудочкой. Но где же ее корни? Быть может, в марксизме?
Однако едва ли Маркс рассуждал сходным образом, анализируя, например, переход от «простого» труда к «сложному» и внедрение новой техники. Даже критикуемый Марксом капитализм предполагал модернизацию условий труда за счет внедрения различных технических средств, а отнюдь не все более и более интенсивный труд эксплуатируемых на благо эксплуататоров (или даже в надежде на обретение более сносных условий жизни). Главным же отличием справедливого (коммунистического) общества, по Марксу, должно стать обращение прибавочного труда в собственный капитал рабочего, чтобы не капиталист получал за счет него все большую прибыль, а, напротив, рабочий мог посвящать труду все меньше времени. «Свободное время» — это как раз одно из ключевых понятий в сочинениях Маркса, который отнюдь не был идеологом упорного и тяжелого физического труда, а, наоборот, выступал за то, чтобы от рабочих, у которых и так уже были и «кувшинчики» и «дудочки» просто не требовали, коль скоро сбор «ягод» дается им довольно легко, собирать все больше и больше.
Что же такое тогда представлял собой Советский Союз, если никакой связи со взглядами Маркса на проблему труда, как мы видим, здесь нет? Прекрасную по своей емкости и убедительности характеристику ему дал Александр Кожев — французский философ русского происхождения, в послевоенные годы в качестве чиновника Министерства внешней торговли немало сделавший для создания Объединенной Европы. В 1957 году после трехнедельного пребывания в СССР он описывает свои впечатления в небольшой докладной записке, где характеризует советское государство как единственный сохранившийся в мире очаг того самого, основанного на эксплуатации капитализма, который как раз описывает и критикует Маркс. При этом главную особенность русской революции, казалось бы, всецело вдохновлявшейся если не буквой, то духом марксистских идей, Кожев видит в том, что она была совершена как раз еще в доиндустриальном обществе.
Индустриализацию по сценариям, сходным с теми, которые имели место в Европе 1840-1890-х годов, начинает осуществлять уже именно советская власть, партийную и хозяйственную элиту которой Кожев отождествляет с буржуазией, коль скоро в ее руках оказываются сосредоточены все средства производства, тогда как уровень жизни рабочих, собственно, как ему представляется, не имеет тенденции к улучшению, вне зависимости от того, как развивается и модернизируется производство и какую оно прибыль государству приносит. Как раз та самая ситуация, в которой Маркс видел предпосылки мировой революции, каковой в результате не произошло по той причине, что ведущие капиталисты, раньше или позже, благодаря изучению «Капитала» или без него, пришли приблизительно к тем же выводам, что и Маркс: чтобы общество было не только стабильно, но и могло развиваться (как в плане производства, так и в плане потребления), рабочим необходимо платить насколько возможно больше, а не насколько возможно меньше (как известно, размеры советских зарплат оставались неизменными на протяжении многих десятилетий). В этом отношении «единственным великим и подлинным марксистом ХХ столетия», в свойственной для него парадоксальной манере, Александр Кожев называл Генри Форда.
Возвращаясь к марксистской идее свободного времени, можно сказать, что подобный марксизм действительно победил, правда не «в отдельно взятой стране», а скорее наоборот, в большинстве развитых (то есть капиталистических) западных государств. Беспокойство Маркса, его современников и его единомышленников об условиях труда и жизни рабочих несложно понять: в середине XIX века продолжительность рабочего дня могла достигать 12, а то и 15 часов, активно использовался женский и детский труд, о детстве как таковом даже и не приходилось говорить, учитывая, что самым юным рабочим могло быть всего по 5-6 лет. По сравнению с эпохой классического капитализма современный человек работает действительно довольно немного: только каких-то 8 часов, причем всего 5 дней в неделю (пятидневная неделя, кстати, начала повсеместно вводиться только уже в середине ХХ века). Чему же, по мнению Маркса, рабочие должны были посвящать свободное время, которое он называл мерой общественного богатства? Ни много, ни мало, а самообразованию, самосовершенствованию, свободному творчеству (то есть рабочий-марксист ни в коем случае не стахановец, а скорее активный участник художественной самодеятельности). Между прочим, именно такое отношение к свободному времени можно наблюдать в современных развитых обществах.
На построения Маркса закономерно было бы возразить, что на смену индустриальному обществу пришло не чаянное им общество потребления, что подавляющее большинство трудящихся занято сейчас в сфере услуг (где пока еще проблематично было бы заменить всех живых людей автоматами), а свое свободное время тратит именно на потребление других услуг и товаров. С одной стороны, все это так, но с другой — насколько же за прошедший век расширились рамки того, что можно считать самосовершенствованием или творчеством.
Насколько доступнее по сравнению с XIX и даже ХХ веком научно-технический прогресс и массовое производство сделали то, что когда-то могло быть доступно очень немногим: музыкальные инструменты, средства звукозаписи, фото- и видеокамеры, публикацию любой печатной продукции и проч. и проч. Всякий современный «рабочий», независимо от того, в каком именно сегменте сферы услуг он трудится (бухгалтерских, банковских, маркетинговых, etc.), легко может приобрести то, что позволит ему в свободное время (которого у него, в общем, немало) тешить себя мыслью, что он занят тем или иным «творчеством». Интернет — наиболее современная и совершенная техническая составляющая из тех, что делают наше общество потребления еще и информационным, — предоставляет вдобавок возможность транслировать результаты своего «творчества» тому или иному количеству людей, готовых его потреблять, так что, помимо наслаждения «муками творчества» любой желающий может получить еще и некоторую долю признания. Абсолютный демократизм здесь заключен в том, что от уровня владения некоторыми техническими или творческими навыками подобная возможность заполнять свободное время никак не зависит.
Что же касается потребления не только товаров (фотоаппаратов и электрогитар), но также услуг, то и тут выбор невероятно велик. Вне зависимости от полученной профессии и занимаемой должности, каждый желающий по самым доступным ценам может приобрести любой имеющий отношение к творчеству навык (игры на гитаре, фотографирования, составления икебаны), а то и знание (как быть женщиной, как выступать публично, как быть счастливой и гармоничной личностью), больше того, приобщиться к самым сакральным знаниям Востока, Запада и даже глубокого космоса. При этом сеют подобное «разумное, доброе, вечное», как правило, либо те же «рабочие», уже прошедшие несколько ступеней подобного курса, либо бывшие «рабочие», сделавшие своей новой работой то, что раньше было только способом проведения свободного времени, — о чем, кстати, тоже говорил Маркс, рассуждая о «труде вне рабочего времени», который не ограничен никакими рамками рабочего дня, но способствует самовыражению и приносит подлинное удовлетворение. Помимо уже обсуждавшегося творчества, другим примером такого идеального вида труда для Маркса была наука. Которой, по их собственному глубокому убеждению, и заняты многочисленные исследователи самых разнообразных оккультных, эзотерических и прочих «нетрадиционных» дисциплин.
Хотя не там, где от нее этого ожидали, но Марксистская утопия победила: граждане развитых государств свободно и охотно посвящают себя личностному росту и творчеству. Проблема всякой утопии только в том, что, будучи чем-то по определению неосуществимым, в случае реализации она скорее всего обернется антиутопией.
