Варварские эпохи обычно сопровождаются утилизацией символов и атрибутов прошлого. Средневековье не уничтожило культуру античности. Оно лишь перестроило классические храмы в христианские базилики, наделило олимпийских богов рогами и копытами, приладило к языческим торсам грубо сработанные нимбоносные головы. Еще в V веке н.э. один из римских пап горько сетовал на то, что некоторые жители великого города, входя в собор Святого Петра по случаю рождественской мессы, останавливаются на ступенях и с благоговением склоняют головы в сторону солнечного диска.
Нечто подобное произошло ныне с традициями и праздниками советской эпохи. Бунтарские мистерии, исполненные некогда духа неподдельного революционного благочестия, превратились сначала в помпезные бюрократические обряды, чтобы затем окончательно выродиться в собственную противоположность.Так, день Международной солидарности трудящихся стал непонятным праздником в честь «весны и труда» (то ли труда на оттаявших весной дачных участках, то ли весеннего трудового энтузиазма в преддверии отпуска). 8 марта из феминистского трансформировалось в откровенно сексистское торжество, когда представительницам «слабого пола» дозволено расслабиться, забыв — на время — про Kinder, Kuche и Kirche.
23 февраля, на первый взгляд, повезло больше. «День советской армии и военно-морского флота» был просто перекрашен в цвета российского триколора, оставшись, как и в прежние годы, неофициальным «мужским днем» с официальной военно-патриотической спецификой. Однако каким бы аполитичным ни казался этот полународный, полугосударственный праздник, он, как и всякий ритуал, имеет идеологический подтекст.
В современной России практически все светские празднества, посвящены, по сути, одному и тому же — прямому или косвенному прославлению «национального единства». Впрочем, светские они лишь по форме, ибо в основе официального культа лежит религиозная, и даже мистическая, идея Отечества как внеисторической, сакральной общности: духовной данности, неподвластной рассудку и гордо парящей над мелкими частностями вроде экономики, политического строя, социальных противоречий и тому подобных мирских сует. Подобно архаическим божествам, Отечество выступает в разных ипостасях и с разными атрибутами. 23 февраля — это бог войны с фаллическим символом в одной руке и «калашниковым» в другой; 8 марта — богиня-мать, покровительница семейных ценностей и демографического роста, которой принято подносить мимозы и бытовую технику. 1 мая в стройных колоннах «ЕдРа» и ФНПР совершается таинство совокупления Труда с Капиталом, чтобы уже 4 ноября юный бог с бритой налысо головкой огласил города и веси криком «Слава России!». Впрочем, если последовать примеру римлян V века и обратиться к истокам главного мужского праздника, то — странным образом — мы обнаружим в нем не только отблеск устрашающе дерзких идеалов, но и весьма злободневный политический смысл. Ведь, если разобраться, этим февральским выходным днем мы обязаны самой радикальной в истории армейской реформе.
Пацифисты и правозащитники, обличающие омерзительные порядки, царящие в современной российской армии, вряд ли видят Ленина и Троцкого в роли своих предшественников. Однако именно большевикам принадлежит единственная серьезная попытка организовать вооруженные силы по-новому, так чтобы навсегда покончить с отупляющей муштрой, дедовщиной, призывным рабством и прочими общеизвестными прелестями солдатской жизни. Революция не оставила камня на камне от прогнившей военной машины Российской империи. Само слово «солдат», неразрывно связанное с бездумным подчинением и бесправием, было признано унизительным и изгнано из обихода, как и золоченая рухлядь воинских званий, эполетов и орденов. Почему голодная, одетая в лапти, плохо обученная и вооруженная Красная Армия сумела победить в кровавой Гражданской войне, в то время как кадровое царское офицерство было вынуждено либо примкнуть к победителям, либо погибнуть? Что тут— массовое безумие, полководческий гений интеллигента Троцкого или бездонные сундуки германского генерального штаба? А может, все дело в том, что впервые за многовековую историю войн рабочие и крестьяне твердо знали, за что воюют?
Нынешние либералы, с восхищением взирающие на милиционную швейцарскую армию, но предпочитающие альпийской утопии реальность «профессионального» наемничества, могли бы (не будь они либералами) найти столь же подходящий объект для восторгов в нашей отечественной истории. Ведь с 1923 по 1935 год РККА формировалась именно по милиционному принципу. Большинство воинских частей в мирное время состояло лишь из учетного аппарата и небольшого числа командиров, в то время как рядовые бойцы проходили военное обучение по месту жительства, без отрыва от гражданской среды, на кратковременных военных сборах. Таким образом претворялось в жизнь классическое марксистское положение о замене кастовой, изолированной от общества и паразитирующей на нем буржуазной армии всеобщим вооружением народа.
Ликвидация этой системы была закономерным следствием тех процессов, которые в антисталинской левой традиции характеризуются как советский термидор. В армии были реставрированы порядки, царившие при монархии и воспринимавшиеся к середине 30-х смешной архаикой. Известный невозвращенец Александр Орлов, занимавший высокие посты в ОГПУ-НКВД, живо передает шок, вызванный первыми мероприятиями такого рода: «На праздновании годовщины ОГПУ, которое состоялось в декабре 1935 года в Большом театре, всех приглашенных поразило присутствие неподалеку от Сталина… группы казачьих старшин в вызывающей форме царского образца… Взгляды присутствующих чаще устремлялись в сторону воскрешенных атаманов, чем на сцену… В сентябре 1935 года советские граждане с удивлением прочли в газетах правительственное постановление, которым в Красной армии вводились звания, упраздненные Октябрьской революцией… Новое постановление восстанавливало почти полную иерархию прежних титулов. Командирские оклады были удвоены, огромные средства отпущены на строительство клубов, домов отдыха и жилых домов, предназначенных исключительно для командного состава… В дальнейшем Сталин восстановил генеральские звания (хотя ранее народу прививалась — притом успешно — ненависть уже к самому слову «генерал») и военную форму, близкую к дореволюционной, вплоть до золотых и серебряных аксельбантов… Все это преследовало две цели: во-первых, дать командному составу Красной армии реальные стимулы, которые заставили бы их защищать советскую власть, а во-вторых, показать народу, что революция со всеми ее обещаниями кончилась и сталинский режим достиг полной стабильности». Вооруженные силы постсоветской России наследуют не той советской армии, которая была учреждена в феврале 1918 года, а воссозданной из самодержавного пепла армии Термидора, чья победа в Великой Отечественной войне ничуть не оправдывает сталинских преступлений и просчетов.
Варварские эпохи обычно сопровождаются утилизацией символов и атрибутов прошлого. Эпохи Ренессанса начинаются с изучения утраченного. Стертые письмена, побитые камнями фанатиков статуи, фрески, скрытые под аляповатой мазней, могут послужить будущему куда в большей степени, чем мертвые ритуалы ненастоящего.
