Виктор Краснов у здания ставропольского Дворца правосудия. © Дмитрий Ахмадуллин
В Ставрополье разворачивается удивительный судебный процесс, исход которого может стать своего рода политическим прецедентом. Человека судят за атеизм.
История эта начиналась совершенно банально и не предвещала ничего чрезвычайного. На паблике «Подслушано в Ставрополе» в социальной сети «ВКонтакте» развернулась дискуссия о том, является ли муж главой семьи. Кто-то из спорящих процитировал Новый Завет, где сказано, что «жене — глава муж», после чего другой участник спора усомнился в авторитетности этого высказывания, поскольку «бога нет».
Вообще-то подобных перепалок в социальных сетях можно найти тысячи. Но тут дело явно вышло за рамки обычного. После того как православные и атеист обменялись весьма нелестными отзывами друг о друге, верующие сочли свои чувства оскорбленными и решили перенести разбирательство в offline, обратившись к правоохранительным органам. Те, в свою очередь, отнеслись к заявлению с исключительной серьезностью. Были начаты следственные действия.
Администрация социальной сети по требованию властей предоставила IP-адрес пользователя, и человек, посмевший усомниться в существовании бога, был разоблачен. Им оказался местный житель Виктор Краснов.
Чтобы окончательно убедиться в совершении преступления, полиция провела у него дома обыск, изъяв в качестве вещественных доказательств системный блок, модем и мобильный телефон.
Установив личность крамольника, полицейские, однако, усомнились в его вменяемости. И в самом деле, как может находящийся в здравом уме россиянин не быть уверенным в существовании бога? Краснова отправили в психиатрическую клинику, где он провел некоторое время в компании различных психопатов, сексуальных маньяков и людоеда. Врачи почему-то особого интереса к атеисту не проявляли, предпочитая заниматься другими пациентами, а затем отправили домой, признав совершенно здоровым. После чего пользователя социальной сети решили всё-таки судить.
К тому времени, правда, оппоненты Краснова по сетевой дискуссии сообразили, что дело получается какое-то совсем некрасивое, и отозвали свой иск. На судебное заседание они не явились. Их доставили в суд принудительно, но они всё равно стояли на своем и повторно написали, что не хотят участвовать в процессе. Официальная церковная иерархия тоже ввязываться не захотела. Там быстро поняли, что, выступая истцом в подобном деле, церковь отнюдь не улучшит свою репутацию. Конституция России не запрещает высказывание атеистических взглядов: согласно Основному закону, граждане могут верить во что угодно и даже вообще ни во что не верить… И ничего оскорбительного для православной церкви в этом факте нет.
Протодиакон Андрей Кураев даже напомнил, что в языческой Римской империи тоже очень беспокоились насчет оскорбления чувств верующих: «Сколько христианских мучеников были убиты именно за крайне жесткие слова и действия в адрес языческой веры».
Казалось бы, вопрос был исчерпан, а приключения Краснова на этом должны были закончиться. Но не тут-то было. Вместо частных лиц истцом против атеиста выступило уже само государство. Вернее, его представители на Ставрополье.
Как заметил адвокат обвиняемого Андрей Сабинин, «это уже не гражданский иск православного к атеисту, а уголовное дело публичного обвинения. В суд с ним вышла прокуратура. Здесь государство — против человека, который высказался в атеистическом ключе».
Начавшийся процесс, при всей своей очевидной нелепости, ставит перед обществом целый комплекс принципиальных и весьма неприятных вопросов. Всем сразу бросилось в глаза, что, по сути, поведение власти в этой истории зеркально воспроизводит репрессивную практику советского времени, когда в психушки сажали религиозных диссидентов, а попытки религиозной пропаганды приравнивались к антигосударственным действиям. В такой интерпретации закон об оскорблении чувств верующих оказывается не только дополнением к антиэкстремистскому законодательству, позволяющему властям бороться с любыми, в том числе и принципиально ненасильственными проявлениями политического радикализма, но и начинает трактоваться как своего рода аналог недоброй памяти советских уголовных статей об «антисоветской пропаганде».
Если по делу Краснова последует обвинительное решение, это будет означать, что суд фактически отменяет положения Конституции, провозглашающие Россию светским государством со свободой совести.
В лучшем случае на место свободы совести приходит веротерпимость или религиозный плюрализм, допускающий сосуществование различных религий, но запрещающий критику религии как таковой.
Принимая закон об оскорблении чувств верующих, депутаты, скорее всего, не ожидали, что дело зайдет так далеко. Под оскорблением подразумевалось всё-таки практическое действие — вроде осквернения храмов, разбивания икон или попытки сорвать богослужение. На самом деле, конечно, специальный закон и в этом случае не требовался — в российском праве уже предусматривались наказания за акты вандализма и хулиганство. Новый закон лишь утверждал, что хулиганские действия в отношении церкви и верующих должны наказываться строже и иначе, чем просто хулиганские действия.
Что же касается словесных оскорблений, то и здесь закон о чувствах верующих ничего нового не давал, поскольку честь и достоинство граждан и без того были защищены законодательством.
Никаких практических действий Краснов, естественно, не предпринимал. Он вообще не выходил из сети… Более того, эксперты, проводившие лингвистическую экспертизу высказываний обвиняемого, признали, что его слова не унижают человеческого достоинства. Тем не менее они же заявили, что мнения Краснова оскорбляют религиозные чувства православных. Таким образом ставропольская интерпретация закона поднимает нас на совершенно новый уровень репрессивной нетерпимости, поскольку теперь получается, что оскорблением для верующих становится уже сам факт высказывания иных, не одобряемых ими, взглядов. Или даже сам факт наличия таких взглядов. Что вообще-то дает очень хорошие юридические основания, например, для уничтожения неправильных с точки зрения религиозного мировоззрения книг. Желательно вместе с их авторами.
Справедливости ради надо заметить, что дискуссии в российском интернете не отличаются ни взаимным уважением, ни терпимостью к чужим взглядам, ни вообще вежливостью. А культурное модерирование интернет-дебатов вообще является редкостью. Даже на форумах серьезных изданий зачастую никто не банит участников ни за мат, ни за расистские высказывания, ни за призывы к расправам над сторонниками других взглядов, ни за оскорбления других посетителей.
По количеству брани наш сегмент интернета уступает разве только украинскому, где давно уже не осталось никаких представлений о виртуальных приличиях.
На таком фоне Виктор Краснов с его шуточками выглядит совершенно безобидно. Переругиваясь со своими оппонентами в социальных сетях, провинциальный безбожник, конечно, не мог ожидать, что подобные перепалки станут основанием для судебного дела, грозящего разрастись до общероссийских масштабов — вплоть до конституционного кризиса. Однако у ставропольского дела может обнаружиться и положительная сторона. Реакция общества и даже части православного духовенства показывает, что борцы за чувства верующих явно перегнули палку, тем самым поставив вопрос о том, насколько вообще обоснованным является само существование в нашем праве особого закона об оскорблении чувств верующих. А если такой закон и должен существовать, то корректны ли его формулировки, не противоречат ли они Основному закону?
Попытки превращения православной религии в эрзац государственной идеологии вполне естественны в ключе общей антимодернистской и антипросветительской риторики, использование которой стало своего рода «хорошим тоном» в близких к власти кругах.
Это прекрасно стыкуется с общим вектором современной политики — конфликтом между Россией и Западом. Только вот вопрос: что должна делать Россия, чтобы в этом конфликте выстоять: архаизироваться или модернизироваться? Повторять опыт первых Романовых, пытавшихся культурной изоляцией компенсировать растущую внешнюю зависимость, когда без иностранной техники московские правители неспособны были и шагу ступить, или вспомнить про реформы Петра Великого, который именно радикальным внедрением Просвещения и современных знаний поднял Россию до уровня великой европейской державы? История дает вполне ясный ответ на этот вопрос. Только вот насколько подобные исторические уроки усвоены современными отечественными начальниками?
