Казаки планируют создать свою авиацию, супругам разрешат не прописываться друг у друга в квартирах, кашлянул на улице — получай штраф в полмиллиона, депутаты не могут придумать, что бы им ещё запретить… На мозги политического журналиста весь этот поток мерзости выливается в разы концентрированней, чем на тех, кто ползает по фэйсбуку в перерывах своей офисной работы. Политический журналист пишет об этом всю рабочую неделю.
Рано или поздно хочется найти хоть какой-то луч света в темном царстве. Невозможно каждый день писать о чем-то гадком. И почти единственной подходящей «позитивной» официальной структурой в путинской политической системе является президентский совет по правам человека (СПЧ).
Если непредвзято посмотреть на деятельность, Из Общественной палаты, в принципе, как и из СПЧ, регулярно выходят дельные инициативы. Но репутация «общественной палатки» всё-таки, гораздо хуже — там слишком много излишне лояльных чиновникам персонажей.
Члены СПЧ второго медведевского срока достаточно дружно говорят, что власти не прислушались почти ни к каким их рекомендациям, но интересно то, что сейчас влияние СПЧ растет. СПЧ вступился за Урусова — и его освободили, СПЧ удалось сильно тормознуть законодательство о «богохульстве», членам СПЧ позволяют отчитывать чиновников вроде руководства копейской колонии, в которой недавно были протесты зеков. Глава совета в выходной день может позвонить главе Федеральной миграционной службы, дабы выяснить, зачем его подчиненные хулиганят в театре.
Возможно, получается это потому, что о совете постоянно пишут — именно те журналисты, которые устали от всего остального. Совет всегда в фокусе внимания, а сейчас власть как-то странно серьезно относится к прессе.
СПЧ — такой «кукольный парламент» воображаемой здоровой страны, пусть и почти без левых. Ну правда ведь, Николай Сванидзе адекватнее Сергея Железняка, а Ирина Хакамада в разы вменяемее, чем её тезка — Яровая? Даже Максим Шевченко — это вамне Светлана Горяева.
При том, что власть зачем-то последовательно унижает собственный же марионеточный парламент, у СПЧ — в принципе, не имеющем почти никаких полномочий — вырисовываются какие-то совсем непредсказуемые перспективы в качестве мощной общественной экспертной площадки.
Определенным подтверждением роста статуса члена СПЧ и Общественной палаты является как раз недавняя идея Сергея Железянка о том, что на членов этих структур должны распространятся сходные ограничения по владению иностранными активами — как скоро будут у чиновников.
При Медведе СПЧ сильно допек власть своей аналитикой по Ходорковскому — экспертов совета, занимавшихся «ЮКОСом», вроде даже пытаются подвести под уголовное дело. Путин вполне мог вообще закрыть СПЧ, но такого решения принято не было. А путинское переформирование СПЧ сопровождалось кипучей деятельностью клерков администрации президента. Её смысл ясен не до конца: в результате, в новый состав совета попали достаточно уважаемые правозащитники, совсем негативных персонажей в СПЧ — полторы штуки. Можно предположить, что Путина более-менее активно не любит не меньше половины состава совета.
Михаил Федотов, на котором эта структура держится, наверное, всё-таки обременен какими-то обязательствами. Например, Людмила Алексеева утверждает, что СПЧ запретили заниматься делом Магнитского. Позиция Федотова по иностранному усыновлению так же не выглядит полностью самостоятельной.
Есть разные точки зрения на то, чего заслуживает нынешний режим, где ставить запятую в «свергать нельзя реформировать». Если общество решит поставить запятую после слова «нельзя», СПЧ — возможно, единственный орган, вокруг которого можно выстраивать более вменяемую, чем нынешняя, систему управления страной.
