На вопросы «Рабкора» относительно специфики и рисков корейского ракетного кризиса, а также вызовов, стоящих перед обоими государствами Корейского полуострова, отвечал кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН Константин Валерианович Асмолов.
– В уходящем году мы имели целую серию запусков северокорейских баллистических ракет, последняя из которых, «Хвасон-15», по многим оценкам способна поразить цель на территории США. Сторона последних, особенно после избрания президентом Дональда Трампа, крайне негативно воспринимали каждый из запусков, после чего обстановка вновь резко накалялась. Насколько ситуация на корейском полуострове остра сейчас и существует ли риск полноценного военного конфликта?
– На самом деле, было постепенное обострение с периодическими паузами, и вероятность серьезного конфликта продолжает расти.
Однако, дело абсолютно не в Трампе. Если бы президентом США сейчас был кто-то другой, уровень напряженности был бы тем же самым. Единственное, что выделяет фактор Трампа – у него более узкое пространство для маневра. По двум причинам: первая – с учетом внутриполитических проблем, Трамп вынужден демонстрировать, что он «крутой американский президент», а не «марионетка Путина», что естественно, влияет на характер принимаемых им решений; вторая – люди, считающие себя американской интеллектуальной элитой, отказали Трампу в поддержке, и из-за этого круг его экспертов составляют люди, скажем так, довольно странные. Стань президентом любой другой человек, и он (или она) оказалась бы в такой же ситуации выбора из двух зол, когда и воевать не решаешься, и договориться хотя бы на какое-то принятие северокорейских требований попросту нельзя.
Теперь что касается аргументов «за» и «против» потенциального конфликта. Можно обратить внимание, что за конфликт выступают не столько военные, сколько политики. Наоборот, военные, особенно вышедшие в отставку, по сути открыто выступают против силового решения проблемы, указывая на неизбежный впоследствии неприемлемый ущерб; при этом фактор возможностей КНДР атаковать континент пока выносился за скобки, – даже без этого война грозила бы быть весьма неприятной. Причем, в подходе к общему анализу есть проблемы – замутнено информационное пространство, в связи с чем образ Северной Кореи в глазах американских планировщиков сильно отличается от реального образа, и велик риск сделать неверные заключения, исходя из неверных вводных данных.
Можно это проиллюстрировать на простом примере: если всерьез поверить, что Северная Корея – это такое классическое «государство зла» из комикса, то и разобраться с ним можно методами из этого же комикса: убить тирана и разбросать листовки, объясняющие народу преимущества демократии, после чего немедленно произойдет майдан, цветная революция, демократия и всеобщее благорастворение. Но, если понимать, что имеешь дело пусть с одиозным, но стабильным режимом, с высоким уровнем лояльности вождю, с относительно работающей экономикой, сильной армией, то перед тем как начинать войну – подумаешь трижды.
Другая проблема, или, вернее даже группа проблем, частично связанная с предыдущей – это степень демонизации Севера, перешедшая допустимый предел. Ведь одно дело, когда можно сказать, что у нас изменились приоритеты, и вот этот неприятный режим теперь не такой неприятный и с ним можно как-то договариваться, и другое дело, когда противника уже объявили метафизическим злом (а в случае с Северной Кореей произошло именно последнее). Любые уступки «Злу с большой буквы», включая факт переговоров, несут очень серьезный комплекс внутриполитических и репутационных последствий для того, кто на эти переговоры пойдет. Кроме того, степень демонизации естественно накладывает отпечаток и на попытки прогнозирования. Например, тот факт, что в Северной Корее строят новые больницы, лаборатории по борьбе с болезнями и пытаются посылать куда-то врачей, воспринимается исключительно в качестве попыток развития биологического оружия, учитывая «презумпцию виновности». Соответственно, хватает людей, воспринимающих сюжет «Хоумфронта» как вполне нормальный сценарий: сначала КНДР, шантажируя США ядерным ударом по континентальной части, требует вывести войска из Южной Кореи, потом вероломно ее захватывает, а затем угрожает Японии или даже атакует ее. Ведь Ким Чен Ын безумный кровавый тиран! И любые рациональные объяснения меркнут перед этой мотивацией. И для того, чтобы упредить распространение «Зла», по врагу необходимо нанести решительный удар. Внимание! Это не издевка, а аргумент тех республиканских консерваторов, что попали в политику еще до Трампа. Есть и еще один неприятный пункт, который побуждает выступать в поддержку военного решения не только ангажированных и фанатиков, а именно последствия признания ядерного статуса КНДР. Если его признать, и снять ограничения, ранее наложенные ООН, это будет означать радикальную смену мирового порядка. Когда атомную бомбу положено иметь только пяти великим странам, но тут к ним добавляется Северная Корея, все немедленно понимают, что иметь ядерное оружие и межконтинентальные ракеты это пропуск в высшую лигу, а остальное не играет роли, и на выходе можем получить целую серию региональных ядерных гонок при том, что потенциал для создания собственного ядерного оружия в ближайшие 2-3 года есть почти у сорока стран. Оттого сторонники статус-кво, десять лет назад предлагавшие договориться и даже пойти на уступки в обмен на свертывание ядерной программы, в сегодняшней ситуации допускают, что по Северу «придется бить ради общего блага». Затем, ООН в течение почти десятилетия наращивала санкционное давление, но в итоге ничего не добилась, и, если КНДР прогнет ее под себя, возникнет вопрос, – зачем нужна такая ООН и как организация будет разрешать более серьезные кризисы?
– Вместе с тем, ситуация выглядит нерешаемой: пуск ракеты, американо-южнокорейские учения, спустя некоторое время опять пуск и так по кругу. И ни одна из сторон не останавливается…
– А как можно пытаться это остановить? Конечно, существуют надежды, что ситуация будет развиваться по сценарию Карибского кризиса, когда стороны подойдут к пропасти так близко, что в ужасе отшатнутся. Нечто похожее было в 1993 году, когда Клинтону положили на стол доклад с цифрами возможного числа жертв в случае войны с КНДР, но все же тогда ситуация была несколько иной. Но при нынешнем поколении политиков вероятность разрешения ситуации по упомянутому сценарию довольно невелика.
Есть еще известный вариант «двойной заморозки», который лоббируют Россия и Китай, но тут главная стратегическая проблема заключается в том, что проблема именно «замораживается», а не решается принципиально; а главная тактическая проблема – у США железобетонный аргумент: проведение учений есть внутренне дело любой страны, что хотим, то и отрабатываем, а вот Северной Корее ООН запретило запускать ракеты. Так что нельзя сравнивать эти два типа ограничений.
В то же время другие варианты купирования кризиса выглядят еще хуже, поскольку встает вопрос о гарантиях – Северную Корею слишком часто обманывали. Именно поэтому Север теперь считает возможным вести переговоры если не с позиции силы, то с позиции неуступчивости. Но «разрулить» ситуацию в общем можно. Во-первых, все же добиться «двойной заморозки» хотя бы ради разрядки в краткосрочной перспективе. Во-вторых, расчистить информационное пространство от одиозных фейков и наладить информационный обмен между КНДР и США, чтобы они друг о друге больше узнали, это сократит вероятность принятия неправильного решения на базе неверных вводных. В-третьих, можно вспомнить, что шестисторонние переговоры более или менее работали, пока Россия, Китай, и управлявшаяся тогда прогрессистами Южная Корея как-то пытались воздействовать и на Пхеньян, и на Вашингтон. Сейчас Россия и Китай делают что могут, но если удастся затащить в этот лагерь Японию и Южную Корею, что нетривиально, но возможно, это также будет способствовать разрядке. Обеим странам есть что терять в случае войны – как минимум, их морские порты и американские военные базы подвергнутся северокорейским атакам, из чисто стратегических соображений; кроме того, в случае победы в войне, у Юга возникнет масса проблем с «перевариванием» Севера, а у Японии – проблемы с объединенной Кореей, в которой неизбежно поднимется волна антияпонского национализма. В свое время американская сторона пыталась заявлять, что раз шестисторонние переговоры не работают, то имеет смысл принять общую стратегию давления в пятистороннем формате (и потом выдать за мнение международного сообщества), возможно сейчас пришло время уже четырехстороннего формата. Отдельно можно обратить внимание, что в ООН есть силы, которые пытаются найти мирное решение проблемы – подтверждением тому визит в КНДР заместителя генерального секретаря по политическим вопросам Фельтмана, и, хотя это был пробный контакт, некоторые важные предложения были там озвучены.
А кроме баллистических ракет, какое еще вооружение есть у КНДР и какова его полезность в ходе потенциального конфликта? Какие рода войск наиболее развиты?
– Несмотря на то, что с вооружением у КНДР некоторые проблемы из-за общего положения, отметить стоит следующее:
Кроме баллистических ракет, есть и не баллистические – сейчас Север активно разрабатывает зенитные и противокорабельные варианты.
Много артиллерии и реактивных систем залпового огня, крупнокалиберных, дальнобойных и сосредоточенных у границы. Хотя их способность вести контрбатарейную борьбу и возможность разнести Сеул (который находится в 40 км от границы) может оцениваться по-разному, как фактор угрозы их учитывать надо.
Сюда же – большое число ложных целей и привычка заглубляться под землю – большая часть ключевых объектов находятся на такой глубине и под такой защитой, что гарантированно уничтожить их можно только при помощи ядерного оружия. Даже новейшие противобункерные разработки не дают полной гарантии.
Северокорейский «спецназ» численностью под 200 тысяч человек, может, и не спецназ в привычном смысле, но речь идет о бойцах, натасканных на малую войну и диверсионные действия.
– Как известно, против Северной Кореи вводят санкции, начиная с середины двухтысячных годов…
– Серьезное санкционное давление начинается в 2006 году, после ядерного испытания и запрета на запуск баллистических ракет. Эта формулировка, по моему мнению, умышленно некорректно прописанная, запрещает запуски как боевых ракет, так и обычных спутников.
– …в то же время, Андрей Ланьков в одном из последних интервью заявил, что как раз с этого времени парадоксальным образом начинается экономический рост. Как вы считаете, насколько эффективными оказались санкционные пакеты, включая те что приняты в последние два года, и способны ли они причинить стране экономический ущерб?
– Санкции набирали вес постепенно, серьезные удары начались лишь в последние годы. Еще надо понимать, что на самом деле санкции не могут быть направлены строго на остановку ракетно-ядерной программы. Тем более что Северу удалось сохранить инженерную и частично промышленную базу, а уран и плутоний у них свои собственные. К тому же КНДР не является классической страной-экспортером, в отличие от Ирана она менее уязвима, и не получится нанести удар через запрет экспорта.
Затем, задача санкций – резко опустить уровень жизни, чтобы потом возмущенное население потребовало бы от властей пойти на уступки. В случае с Северной Кореей это не работает. Вообще, автаркия режима существовала только на бумаге, – именно с 2006 года, окончательно преодолев последствия «трудного похода», на Севере на сей раз стали выстраивать экономику, самодостаточную в гораздо большей степени. Кстати, что при Ким Чен Ире, что при Ким Чен Ыне, предпринимались усилия по созданию «подушки безопасности». Просто в отличие от Андрея Ланькова, который считает, что нынешний экономический рост – исключительно заслуга реформ, я вижу еще несколько предпосылок развития, благодаря которым последующие стихийные бедствия стало возможным пережить с незначительным по сравнению с 1990-м ущербом. Поэтому, скажем так, санкции оказались менее эффективными, чем планировалось. Но еще и потому, что санкционная стратегия частично базировалась на неверных представлениях о запасе прочности северокорейской системы.
– Изменилась ли реальная позиция Китая в северокорейском вопросе после последнего ракетного запуска? Насколько, по-вашему, Китай реально втянут в исполнение обязательств по применению санкций к КНДР?
Можно сказать, что Китай по-прежнему находится в ситуации неприятного выбора из двух зол и, опасаясь военного решения северокорейской проблемы, он старается увеличить санкционное давление в надежде на то, что подобная политика как минимум удержит Северную Корею от действий, которые будут способны вызвать новый виток обострения. Одновременно Китай защищается от американской политики «вторичного бойкота», которая, похоже, воспринимается в Пекине как потенциально очень чувствительный удар по интересам китайских бизнесменов и политиков.
Возможно также, что Китай меняет стратегию по той же причине, по которой в свое время он поддержал введение довольно жестких санкций еще после четвертого ядерного испытания. Тогда в качестве объяснения этого шага существовали две версии. Первая заключалась в том, что США обещали в обмен на присоединение Китая к санкциям не размещать на Корейском полуострове ПРО THAAD[1], оставив потом Пекин с носом, так как соглашение было джентльменским и никого ни к чему не обязывало. По другой версии, Китай решил воспользоваться ситуацией для того, чтобы, закрутив гайки, оказаться, по факту, той страной, от которой экономическое благополучие Севера зависит в наибольшей степени, а затем, играя на этом, потребовать от Пхеньяна в большей степени учитывать китайские интересы. Нельзя сказать, что тогда эта стратегия сработала, но после съезда КПК, укрепивший свои позиции Си Цзиньпин, по некоторым данным претендующий на третий срок, обязан продемонстрировать себя как ответственного лидера страны, способного быстро и эффективно решать как внутри- , так и внешнеполитические проблемы, в том числе – корейскую. В этом контексте, Пекин, с одной стороны, возможно будет усиливать давление на Пхеньян, требуя от него по формальным и неформальным каналам, поведения более выгодного национальным интересам Китая, а, с другой стороны, предпринимать меры к тому, чтобы в его зоне ответственности не случился бы вооруженный конфликт или коллапс режима. Условно говоря, Север собираются «больно побить», но не забивать насмерть с тем, чтобы спровоцированный кризис позволил бы США и их союзникам осуществить ликвидацию северокорейского суверенитета.
Конечно, в такой ситуации многое будет зависеть как от северокорейской, так и американской реакции. Что одной, что другой стороне в общении с Китаем не стоит перегибать палку. Пхеньяну действительно стоит вести себя осмотрительно и воздерживаться от эпатажных шагов наподобие испытания ядерного взрыва в атмосфере. Как неоднократно писал автор, после подобных действий и для Пекина, и для Москвы скорее всего будет характерна реакция «на этот раз с нас довольно». И Северу придется столкнуться с довольно жесткой позицией международного сообщества; если по каким-то причинам этого не произойдет, автор будет считать красную линию перейденной, и это будет означать, что мы живем в совсем ином миропорядке, в условиях новой архитектуры безопасности, контуры которой заслуживают отдельного анализа.
С другой стороны, Соединенным Штатам тоже не следует излишне давить на Китай или, как минимум, выдерживать баланс кнута и пряника. Если Вашингтон решит, что в ходе очередного американо-китайского саммита председатель Си в очередной раз «сломался», то увеличение давления вызовет протест, одним из следствий которого будет смягчение отношения к КНДР. Не столько из-за симпатий к Пхеньяну, сколько из желания огорчить Вашингтон. Учитывая, как выглядит переговорная стратегия Трампа, который привык развивать успех и понимать под компромиссом фактическую капитуляцию противника, вероятность такого развития событий тоже высока.
И это, увы, означает, что на тактическом уровне политика Китая будет продолжать описываться соотношением двух трендов, которые можно условно назвать «нелюбовью к КНДР» и «нелюбовью к США». В зависимости от текущих событий, будет преобладать то один, то другой, и процесс может оставаться волатильным в течение довольно долгого времени.
– Насколько санкции затронули межкорейскую торговлю?
Ее и раньше было мало, а сейчас практически нет совсем. Но это касается не международных, а односторонних санкций, которые берут начало с так называемых «санкций 24 мая» 2010 года, принятых после странной ситуации с потоплением корвета «Чхонан», в которой всю вину возложили на КНДР.
– В России у КНДР в основном закрепилась репутация бедной тоталитарной страны…
До 2012-2013 годов господствовало представление, что в Северной Корее ничего нет, полная разруха, а успехи случайны. И те, кто до сих пор живет в этой парадигме, так и не могут поверить в самостоятельные успехи КНДР. «Им помогла Россия», «они все украли у Украины» или «жадные хохлы им за что-нибудь помогли». Даже сейчас, когда страна явно начинает демонстрировать успехи то, что северокорейцы могут сделать что-то самостоятельно, просто не укладывается в головах!
…в то же время последние наблюдения говорят о наличии если не процветания, то некоторых частичных успехах на устойчивой экономической базе…
– Скажем так, устойчивая она или нет – это очень интересный вопрос, и понятно, что экономический рост частично связан с эффектом «низкой базы». Но и в Пхеньяне, и в меньшей степени, в провинции, он действительно происходит, вследствие чего и там, и там заметно растет качество жизни.
– А известно ли что-либо об экономической трансформации базиса в Корее начиная с конца 1980-х и по сегодняшний день? Что изменилось в северокорейской экономике за три десятилетия спустя после исчезновения Восточного блока и СССР?
Здесь есть проблема со статистикой, поэтому данные исключительно оценочные. Вообще экономика – не совсем мой конек, и не хотелось бы выходить за пределы своей компетенции. Могу сказать, что я видел строительный бум, что я видел много северокорейских товаров, причем у них разный ассортимент и вполне достойный уровень качества, причем это не только мое мнение – Владимир Хрусталёв, который в последнее время также неоднократно посещал страну, может под этими словами подписаться.
– Применяется на практике директивное экономическое планирование по советскому образцу? Или от этой практики отказались?
Насколько я могу судить, есть заниженный план, который на самом деле директивный, но все выпущенное сверх плана можно продать государству по завышенной цене или пустить на хозрасчет и самофинансирование.
– В то же время, перед экономикой сохраняются структурные вызовы, такие как недостаточная выработка электроэнергии и нехватка лекарств для нужд здравоохранения?
Проблема нехватки лекарств как раз частично упирается в санкции, но она не настолько серьезна. А вот энергетический кризис действительно присутствует. Как можно заметить, США пытаются инициировать полное топливное эмбарго, которое прямо направлено подрыв экономики или призвано побудить к неадекватным действиям по аналогии с ситуацией 1941-го, когда топливное эмбарго вынудило японцев вступить в войну, атаковав Перл-Харбор. И это не лучшим образом сказывается на производительности сельского хозяйства. Хотя в то же время власти занимаются решением этой проблемы, и корейцы даже проговаривались, что строят АЭС. Но эту АЭС придется строить еще несколько лет. Фактически, у них нет нормальной энергосистемы, а есть энергетические анклавы, где малая ГЭС питает связанные объекты. Вообще эту проблему северяне пытаются решать разными способами, включая производство синтетического топлива из угля.
– Насколько в этом помогает использование домохозяйствами солнечных панелей?
– Панели, частично местного производства, а отчасти импортированные из Китая, как минимум разгружают домохозяйства: позволяют иметь горячую воду и свет. Не слишком много, но сильно лучше, чем ничего.
– Могло бы высвобождение средств после завершения ракетно-ядерной программы исправить ситуацию с энергетической инфраструктурой?
– Задав вопрос таким образом, обычно наступают на классические грабли и попадают в дискурс «в то время, как народ голодает, режим тратит миллионы на ракетно-ядерную программу». В современных условиях это дешевый и эффективный способ добиться преимущества, новейшие образцы обычных вооружений стоят гораздо дороже. И именно, то, что сейчас на фоне реализации ракетно-ядерной программы провели ограниченную армейскую реформу, позволило перебросить часть средств на народное хозяйство.
– Еще у нас норовят прилепить к Северной Корее монархический ярлык. На основании того, что власть передавалась наследнику по линии семьи Ким. Но в то же время известно, что каждый из правителей занимал должность, отличную от должности предыдущего. Монархисты в основном не признают такую систему «своей». Насколько обосновано применение такого ярлыка?
– Скажем так, «монархия» — это точно не совсем корректный термин, причем именно по формальным показателям. Северную Корею можно критиковать за систему передачи власти по наследству, однако имеет смысл вспомнить династию Бушей, неудавшуюся династию Клинтонов, а также династию Ганди. И японскую ситуацию, где изрядное количество детей высокопоставленных политиков становятся высокопоставленными политиками. Под монархией понимается не только система передачи власти по наследству, но и ситуация, когда, условно говоря, «государь решает все» и нет практически никаких структур. Применительно к Северной Корее термин «монархия» некорректен в силу того, что тянет за собой шлейф иных коннотаций, не имеющих никакого отношения к реальной ситуации, хотя немалый ряд вопросов действительно не решается без участия первого лица.
– Вы в своей книге писали, что за период 1945-1990 годов ТПК превратилась в несменяемую касту. А насколько эта оценка актуальна для состояния дел на сегодняшний день, по прошествии почти трех десятилетий? И насколько структура управления эффективна?
– Точных данных, которые могли бы точно указать на изменения, сегодня нет. Отчасти гражданские партработники потеснили партийных, но и это тоже не совсем точное описание произошедших изменений. Можно обратить внимание, что у Кима целых три заместителя: премьер-министр, курирующий гражданские и внешнеэкономические дела, заместитель по военным делам (он же руководитель политуправления) и заместитель по партийным вопросам.
– Насколько сейчас остра проблема перебежчиков из КНДР?
– Случаи с этим время от времени происходят, но нужно учитывать, что каждый побег подается как большая новость, и с начала правления Ким Чен Ына количество перебежчиков сокращается. Всего сейчас их в Южной Корее примерно 30 тысяч человек. Как правильно говорил Ланьков, большая часть перебежчиков – женщины из приграничных районов, которые сбежали от разрухи. Количество чисто политических беженцев довольно мало. Но здесь нужно еще иметь представление о некоторых неприятных особенностях, а именно о том, каким путем перебежчики попадают на Юг, и в каких условиях они там потом живут. Потому что если ты не носитель секретов, как Тхэ Ен Хо, то один из немногих вариантов, когда твой хлеб будет с маслом – продавать душу, как это делают женщины типа Пак Ен Ми или Лим Хи Ен, или иные женщины модельной и околомодельной внешности, которые периодически плачут в телекамеры, рассказывая южнокорейской, американской и европейской аудитории про ужасы на Севере, которые они ей-ей видели собственными глазами. Но реальная проблема перебежчиков заключается в том, что у них возникают колоссальные, разнообразные сложности с адаптацией на Юге, а также с возвращением долга брокеру (перевозчику). По тем сведениям, которые есть у меня, добираются примерно две трети. Потому что те, кто оказался слишком наглым или неплатежеспособным, или тонут в Меконге, или попадают в бордели Юго-Восточной Азии. И в этом случае брокеру ничего не угрожает, поскольку эти организации или имеют вывеску правозащитников, или являются протестантскими сектами, имеющими весьма серьезное влияние в Южной Корее.
– Есть информация, что часть перебежчиков потом возвращается, это действительно так?
Возвращаются, но довольно малая часть, может быть, пара процентов. Но в самом деле, растет число желающих вернуться, которые открыто заявляют, что не добились того, чего хотели, и некоторым даже это удается. Только здесь надо иметь ввиду, что перебежчики находятся под крайне пристальным наблюдением спецслужб, и случайно нарушить закон «О национальной безопасности», по сравнению с которым российские антиэкстремистские законы очень пушистые и плюшевые, никому не хочется. Любопытная деталь: если сравнить текст упомянутого южнокорейского закона (а он доступен в сети на английском языке) с северокорейским уголовным кодексом, то мы обнаружим, что наказание за прослушивание «вражеских голосов» и пересказывания окружающим услышанного на Севере и на Юге почти одинаковое: от 2 до 5 лет лишения свободы.
– Как можно охарактеризовать северокорейское общество в целом? Это такое традиционное общество с «экзоскелетом» из идеологии и системы хозяйствования советского типа?
Да, в значительной степени это традиционное общество. На СССР и в лучшие времена Север был похож хорошо если наполовину. И назвать чучхе идеологией советского типа я бы поостерегся.
– В одном из последних интервью Вы говорили о том, что внутренняя северокорейская пропаганда дрейфует в сторону национализма. Насколько этот тренд набрал обороты?
Я имел в виду их увлечение культом Тангуна[2] и вещами, с ним связанными. Это пока еще не национализм крови в чистом виде, хотя они к нему движутся; я лишь хотел в очередной раз подчеркнуть, что северокорейская пропаганда довольно анахронична, в особенности когда она ведется на внешний мир. Ее основные изъяны – слабое понимание целевой аудитории и основных методов. Поэтому даже лояльно настроенные люди могут воспринимать официальные и неофициальные документы с долей сарказма.
– Новостной фон, сложившийся вокруг Северной Кореи, основан на объективных фактах? Или это в большей степени слухи и «утки»?
– В том-то и дело, что далеко не всегда информация основана на чем-то объективном и проверяемом. Здесь в полную силу работает закон Стоунфиша: любая чушь, которую напишут про Север, найдет свою аудиторию по двум причинам. Во-первых Север очень закрыт, и проверять информацию тяжело, а во-вторых против Севера работает «презумпция виновности». Ведь мы знаем, что это одиозный тоталитарный режим, и не можем полностью отрицать, что они не приносят детей в жертву гигантской змеежабе! Значит, можно честно писать, что приносят.
– Какие издания чаще всего поставляют «уток» на тему?*
– Далеко не всегда здесь речь идет об ангажированной прессе. Вообще люди любят жаренные новости категории «где-то там убили всех котиков», «кого-то сожгли из огнемета», «всех задавили танками», «разрешили смотреть в окна только по понедельникам» и так далее, поэтому часть новостей выдержана как раз в этом стиле. Но нужно помнить, что антисеверокорейская пропаганда здесь и никуда не исчезла, и эти новости подхватывают ряд японских, американских и южнокорейских изданий. Предположим, что украинский конфликт замер почти сразу после отделения ЛНР и ДНР и ситуация сохранялась, скажем, 60 лет. В таком случае будет несложно собрать из «распятых мальчиков» дивизию.
– На Ваш взгляд, у текущей российской политической системы больше общего с Севером или Югом корейского полуострова?
Вопрос этот очень некорректен, потому что это попытка сравнить теплое с мягким. Но я могу сказать, что когда российские представители либерального лагеря, анализируя некоторые поступки властей, заявляют: «о ужас, Россия скоро догонит Северную Корею», я обычно на это отвечаю, что сначала придётся догнать Южную. Это касается и антиэкстремистского законодательства, и «духовных скреп», и доступа в интернет по паспорту, и еще некоторых, связанных с контролем активности граждан, вещей. Включая приход «родноверов» в историческую науку.
– Какие цели, задачи, и проблемы, требующие решения, стоят перед Мун Чжэ Ином, новым президентом Республики Корея? Существуют ли в южнокорейской политической системе значительные коллизии и нерешенные вопросы, оставшиеся от предыдущих президентов?
– Ответ на этот вопрос заслуживает на самом деле отдельной лекции, тема довольно серьезная и большая. Могу сказать, что проблем много и они очень разные. Пак Кын Хе в бытность президентом пробовала честно их решать, но некоторые попытки решения были возможно неверными, а некоторые, увы, привели к слишком непопулярным мерам, поэтому от них отказались. Как их будет решать Мун – посмотрим. Пока он больше занят установлением и укреплением своей власти, с тем, чтобы консерваторы на разных уровнях не саботировали его указания. Ради этого он затеял довольно большую и серьёзную чистку, частично замаскированную под обновление, частично под борьбу с коррупцией. Насколько его действия будут успешны – пока неясно. Некоторые проекты нового президента довольно рискованы, и если что-то пойдет не так, у него есть хорошие шансы доиграться до импичмента, и закончить свое правление с репутацией «о боже, это был самый худший президент в истории страны, а мы так надеялись». Один из конкретных примеров – комплекс проблем, связанных с демографией и системой пожизненного найма. Есть необходимость довольно серьезно и последовательно проводить соответствующие реформы, и для этого идти на неприятные и непопулярные меры, при этом избегая популизма.
Главная проблема – демографическая. Коэффициент фертильности падает, корейское население стареет. Развернуть процесс будет крайне тяжело, ибо он идет повсеместно в цивилизованных странах, и, следовательно, нас ждет целая серия трудностей. Первая трудность заключается в том, что большое количество постепенно выходящих на пенсию надо этой пенсией обеспечить. При этом, речь идет о стандартах жизни, характерных для Европы, а не для Юго-Восточной Азии. Но увеличение социальных расходов – вещь весьма затратная. Более того, когда власть начинает строить социальное государство, она «не может останавливаться». Снижение пенсий или отмена льгот немедленно влекут за собой очень сильные социальные протесты, так как пенсионеры являются достаточно социально активным слоем, и удар по их интересам может довольно быстро привести к проявлениям массового недовольства.
Вторая трудность связана с безработицей, порожденной в основном избытком лиц с высшим образованием, наличие которого – традиционный знак престижа (особенно если речь идет о гуманитарии). Культ высшего образования приводит к переизбытку специалистов с таковым, при том, что обладатель университетского диплома принципиально не пойдет работать токарем на завод. При этом безработная и образованная молодежь – не меньшее, чем пенсионеры, традиционное топливо для социальных протестов.
«Предыдущая власть» пробовала решить этот вопрос определенной перестройкой системы образования, но урезание гуманитарных специальностей и попытки готовить в университетских стенах «токарей с дипломом» оказались одной из весомых причин, по которым как преподаватели, так и рядовые студенты обратили свой гнев на правительство Пак Кын Хе.
Обратная сторона той же медали – недостаток рабочих рук, особенно если речь идет о грязной, опасной или низкоквалифицированной работе. В принципе, эти ниши на рынке и так пытаются затыкать мигрантами, главным образом из Юго-Восточной и, отчасти, из Южной Азии, но это, в свою очередь, может привести к тому, что Республика Корея перестанет быть (она уже перестает) монокультурной страной, и там могут появиться новые проблемы «межкультурной коммуникации», и, в результате, возможна актуализация новой политической повестки.
Затем, экономике требуется серьезная структурная перестройка. Хотя система пожизненного найма формально ликвидирована, после кризиса 1997 года «дечеболизации», которую требовал МВФ, так и не произошло. Между тем, система пожизненного найма ведет к ситуации, когда безработная молодежь не может занять места пожилых сотрудников, которые честно их «высидели».
Пак Кын Хе пыталась решить эту проблему за счет перевода работников на временные контракты и введение KPI, но натолкнулась на сопротивление как бюрократии, которая уже не могла просто протирать штаны в офисе, так и профсоюзов – работник на временном контракте получает меньше, не имеет льгот, а неразработанные стандарты эффективности позволяют под этим предлогом увольнять неугодных.
– Каковы цели, суть и перспективы экономических отношений между Южной Кореей и США после избрания Трампа?
– Ситуация здесь меняется только в одном аспекте: Трамп пытается пересмотреть ряд ключевых экономических соглашений, считая их невыгодными американской стороне. Но, пересмотр этих соглашений может быть разменной картой на столе в более серьезной игре, в отношениях двух стран в целом. Пока Трамп говорит о возможности пересмотра соглашений, но конкретная работа по ним находится в стадии «создадим комиссию, которая будет заниматься подготовкой комиссии». Естественно, здесь нужно понимать, что связи между Югом и США достаточно прочные, и угроза разрыва соглашений о свободной торговле, вероятно, не только будет реализована ради улучшения ситуации в американской экономике, но и уже используется как способ политического давления на Сеул с целью принятия нужных решений.
– Ставится ли при этом цель сохранить отношения двух стран любой ценой ради дальнейшего существования антисеверокорейского союза?
– Нет. Внимательно читаем документы авторства Трампа. Их краткая суть в том, что да, Южная Корея конечно ценный союзник, но если придется выбирать между Сеулом и Лос-Анджелесом, Америка выбирает Лос-Анджелес!
– Есть ли у Вас своя версия прогноза развития ситуации на Корейском полуострове на ближайшие 3-4 года?
Дональд Трамп – не единственный фактор, влияющий на ситуацию. Потому что, к сожалению, сейчас та самая ситуация, когда вероятность негативного исхода приближается к пятидесяти процентам, предсказывая конкретный вариант, можно угадать или не угадать как в том анекдоте с блондинкой. С одной стороны, я надеюсь, что до применения силы не дойдет, но это, если угодно, «сердце подсказывает», а вот голова, с другой стороны, настроена более пессимистично. Но стоит обратить внимание на то, что несмотря на имеющееся напряжение, серьёзных инцидентов пока не было. Это к счастью, пока не ситуация начала века, когда инцидентом могла быть стычка «корабль-на-корабль», скажем, в Желтом море, и это точно не ситуация 1960-х годов, когда в районе Демилитаризованной зоны действительно бывало «жарко».
Беседовал Илья Гетман
*Подробный разбор наиболее известных новостей подобного толка, также за авторством Константина Асмолова, доступен к прочтению в интернет-издании «Новое восточное обозрение»
[1] Противоракетный комплекс подвижного наземного базирования для высотного заатмосферного перехвата ракет средней дальности
[2] Легендарный основатель государства Хочосон(Древний Чосон), считающегося первым корейским государством. В корейской мифологии Тангун – внук бога небес.
