Куда направится наше общество из нынешней «точки» в истории? В чем особенность, а в чем типичность революции 1917 г. в рамках капитализма? Какие черты и какие правила имели другие, уже завершившиеся великие революции?
В 2017 году в реставрационной России вспомнили о столетнем юбилее революции. Власти не устраивали торжеств, но в обществе активизировалась дискуссия о том, что же это было. Официальная версия событий проста: заговорщики сбили страну с пути накануне победы в войне и на пике развития (экономические успехи 1913 года), но оказались способны грубыми мерами обеспечить ее развитие, удерживая контроль лишь временно, чтобы в 1991 году все вернулось к прежнему, естественному состоянию дел. Эксперимент над страной завершился, рынок победил план, культурная традиция взяла верх над «коммунистической химерой». Но в споре с оппонентами приверженцы такого понимания истории выглядят очень слабо. Они явно находятся в конфликте с фактами, одним из которых было участие народных масс в революции.
Проблема в том, что доскональное изучение фактов Великой русской революции само по себе мало способствует пониманию настоящего положения. Также остаются непонятными логика процесса и «точка» в истории, в которой находилась тогда Россия. Между тем, революция 1917 года никак не противоречила логике глобального развития, она явно ускорила социально-экономический прогресс во многих странах. Не являясь случайным событием, она также не привела к установлению новой формации. Что же представляла собой Революция и последующая советская эпоха? Вопрос этот чрезвычайно важен, так как от правильного ответа на него зависит понимание всей логики социальных революций в рамках длительной истории капитализма.
Революция 1917 года, гражданская война в России, захват власти Сталиным, репрессии в коммунистической партии, коллективизация и индустриализация изучены историками довольно детально. Проблема лишь в том, что тонкости отдельных событий мало могут помочь в деле выяснения исторической природы этой великой революции, потрясшей капиталистический мир и так сильно изменившей его. Историки привыкли приближаться к событиям и изучать их детали, изгибы судеб людей и структур. Однако удаление от большого исторического явления также может быть методом изучения. Как есть микроскопирование, так может быть и макроскопирование (μάκρος (макрос) — большой, длинный, – др.-греч.) Смысл этого метода в том, чтобы уменьшить большое, удалиться от него и рассмотреть его в связи с другими большими событиями. В случае Русской революции это означает рассмотрение кризисов и длинных экономических волн применительно к стране, а также в контексте Английской и Великой французской революций, с выявлением общих этапов и всей логики процесса.
Революция в России была предопределена еще победой над Наполеоном в 1814 году. Страна сохранила позорное крепостное право, но получила новую таможенную политику. Суть ее состояла в протекции местным производствам. Во время правления Николая I (1825-1855 годы) это привело к подъему в текстильной промышленности и усилению интереса монархии к южным областям, особенно турецким Балканам. Страна имела порочную и сковывавшую ее развитие крепостническую систему, но являлась одним из мировых лидеров. В Санкт-Петербурге даже полагали себя сильнейшими в Европе. Однако Восточная война 1854-1856 годов показала, сколь наивным было это представление. Потерпев поражение от Англии и Франции, в России задумались о реформах, которые подвинули бы страну дальше на пути капиталистического развития. Эти реформы были произведены при Александре II (1856-1881), но в таком виде, что освобожденные без земли крестьяне долгие десятилетия при посредничестве государства выплачивали своим помещикам немалые суммы. Вместе с тем правительство встало на путь свободной торговли, что в условиях повышенных цен на зерно было выгодно крупным землевладельцам. В результате при Александре II промышленность развивалась медленно, хотя в стране развернулось создание железнодорожной сети. И все же реформ оказалось достаточно, чтобы, используя выгодные обстоятельства, Российская империя разгромила Турцию в 1878-1879 г.г.
1870-е принесли мировой экономический кризис. Русское общество было неудовлетворенно результатами реформ (остановленных на полпути к конституции). Победа в войне не спасла императора от гибели. Он был убит революционерами, что не пошло на пользу прогрессу в стране. Его приемник Александр III двинулся по пути дальнейшей реакции. Революция сверху обернулась полуреволюцией, а революционная ситуация 1880-1881 годов так и не переросла в революцию. Михаил Покровский анализировал консервацию ситуации в деревне, где сохранялась община и атмосфера полной зависимости крестьян от дворянства. Сословия не были отменены царем-реформатором до того как он превратился в реакционера. Зато его преемник вернулся к протекционистской политике. Заградительные пошлины помогли развитию легкой и тяжелой промышленности, а строительство железных дорог (особенно Транссибирской магистрали) дали мощнейшую подпитку индустрии. При следующем императоре Николае ΙΙ (1894-1917) все больше «лишних» крестьян прибывало в города, ища работу на промышленных предприятиях.
Мировой кризис 1899-1904 г.г. оказался для России чрезвычайно тягостным. Он завершился лишь в 1907 году. В эпоху экономической депрессии Россия потерпела унизительное поражение от Японии (1904 год). Были разгромлены две русских эскадры, а действия на сухопутном театре военных действий выявили бездарность командования. Правительство Николая действовало жестко в отношении недовольного населения. Оно не постеснялось расстрелять мирную демонстрацию («Кровавое воскресенье» 9 января 1905 года) и тем спровоцировало революцию. В Москве произошло рабочее восстание. Однако, как и в 1880-е г.г., власти сумели подавить движение. Уступки с их стороны были в целом незначительны. Конечно, были отменены откупные платежи, но царизм отказался глотать «горькую пилюлю конституции». Он лишь принял вид, будто намерен сделать это. Все это не могло не привести к новой катастрофе. Катастрофой стало столкновение с Германией. Эта страна во многом походила на императорскую Россию своим милитаристским духом и тупым бюрократизмом, но ушла намного дальше: у нее была конституция, и промышленность ее развивалась с 1850-1860-х годов гораздо активней.
Германия являлась новым империалистом, который не успел к разделу колоний. Россия успела, получив обширные территории в Средней Азии. Однако, она имела на прицеле новые области и доступ к Средиземному морю. Возможно, правительству Николая ΙΙ казалось, что оно учло опыт борьбы с Японией и переломило настроения в обществе, но это было не так. Стремясь играть роль одной из ведущих мировых империй, Россия была не в состоянии делать это эффективно. Она была обречена на поражение, а значит, должны были найтись силы, способные исправить это положение в перспективе. Отставание от лидеров капиталистического развития (США, Англии, Франции и Германии), архаичность системы власти и отсутствие возможности для трудящихся хотя бы влиять на политику, не говоря уже об отсутствии у них полноценных гражданских прав – все это вело страну к социальному взрыву. Оказавшись в феврале 1917 году у власти, русская буржуазия не могла удовлетворить запросов рабочего класса и крестьянства и создать стабильную республиканскую систему. Отсюда возникал страх буржуазных политиков даже перед самим словом «республика».
Борьба пролетариата и радикальная программа большевиков отражали общее обострение межклассовых противоречий в России, которая оказалась на острие классовой борьбы в мире. Большевики сумели привлечь крестьянство на свою сторону. Это обеспечило им победу в Гражданской войне. Однако это создало «мелкобуржуазный феномен» русской революции, на который сетовали многие коммунисты. Им казалось, что революционный процесс и строительство социализма пошли не так, как нужно в силу отсталости страны. Они справедливо указывали на то, что огромная масса бывших крестьян влилась в города после коллективизации и размыла рабочий класс. Это усилило позиции советской бюрократии. Но управленческое участие масс и не требовалось для реализации программы модернизации страны. Рабоче-крестьянская революция дала начало проекту общественного обновления, который во многом был «местным». Отсюда и легкость восприятия массами лозунга о построении социализма в отдельно взятой стране. Сам же этот новый строй мыслился как некая конструкция, которая может быть возведена плановыми действиями государства.
С 1917 года прошло более века. Этого недостаточно, чтобы сделать окончательные заключения, но о сути революции как длительного процесса уже можно многое сказать. Она очень далеко продвинула русское общество: так далеко в плане социальных и экономических преобразований прежде не заходила ни одна революция. Но был ли «построен» социализм, о котором мечтали марксисты начала XX века? Ответ на этот вопрос дали события 1980-1990-х годов. Капитализм был восстановлен и принят населением. Однако социум стал иным, нежели до 1917 г. Городская, индустриальная страна не вернулась в прежнее положение с началом реставрации, а оказалась в новом состоянии, как это было и в Англии, и во Франции. Страна должна была прийти к нему уже потому, что советская бюрократия двигалась к превращению в класс новых собственников. В этом смысле реставрация была закономерна.
Однако реставрация была закономерна и в другом смысле, в плане необходимости возврата к рыночным отношениям и частной собственности. Позднее советское общество было помешано на накоплении личного имущества, на обладании коврами, относительно редкими сервизами, изделиями из хрусталя, мебелью самого скромного качества и т. п. Оно желало многообразного потребления. Оно тяготело к капитализму, стремясь получить товары из супермаркетов, автомобили всевозможных марок, формы досуга и культуру западного образца. Коммунизм понимался широкими слоями как общество потребления без частной собственности. Когда сторонники реставрации капитализма предложили в довесок к последнему частную собственность, общество приняло это, поскольку все равно было отчуждено от управления производством и всей государственной машиной. Главным было сохранение социальных гарантий, пенсионной системы, бесплатной медицины и образования. Поэтому партия реставрации осторожно (чтобы не разбудить «спящее общество», как описала его социолог Анна Очкина) демонтировала социальные завоевания Великой революции.
Президент Путин обрел популярность из-за двух факторов: экономического роста, резко увеличившего достаток в обществе, и весьма осмотрительной, даже консервативной социальной политики. Правительство шло по пути неолиберальных реформ, но продвигалось на ощупь, каждый раз стремясь убедиться, что общество отдаст то или иное завоевание тихо и незаметно, без негодования. Однако, когда Россия пережила Вторую волну кризиса, стало понятно, что отбирать некоторые права опасно экономически – например материнский капитал (субсидию гражданам на покупку жилья после рождения второго ребенка), и нужны дополнительные меры.
Эти выводы были сделаны одновременно с нарастающим протекционизмом в экономической политике. Они импонировали трудящимся, уставшим от постоянных угроз со стороны экспертов и чиновников неолиберального толка что-либо отнять или отменить. Но были ли они достаточны с точки зрения преодоления кризиса? Скорее они отвечали задаче стабилизации российского рынка после двух волн кризиса. К тому же политика «незаметного» (в форме ночной кражи) изъятия прав и гарантий не была прекращена. В этом режим реставрации сохранял верность своему идеалу возврата к якобы некогда существовавшему в России чистому капитализму, без социальной системы, без прав для рабочих и политических свобод в обществе. То есть к капитализму, в котором один класс господствует безраздельно над всем обществом, манипулирует им и при этом имеет рост в экономике. Последнее никак не было возможно в реальности, особенно после 2008 года.
В конце 2017 года автор статьи прочел несколько лекций и выступил в прессе с анализом фаз Великой русской революции, сопоставляя реставрацию в России с аналогичными фазами процесса в Англии и Франции. Сходные, но с уникальными особенностями лекции на эту же тему прочел Борис Кагарлицкий. Наш анализ вряд ли можно считать завершенным на настоящий момент (не сняты некоторые несовпадения и внутренняя дискуссия не закрыта), но многое уже можно понять, а кое-что попытаться спрогнозировать. Что же автор считает ясным? Капитализм представляет собой вовсе не новое явление, не нечто начавшееся в конце XVIII столетия. Он появляется в форме торгового капитализма в результате преодоления кризиса XIV века (об этом, как и о многих иных деталях смены формаций, речь пойдет в моей почти законченной книге). Кризис 1770-х годов перевел капитализм на промышленный этап развития.
Революция 1917 года в России была чрезвычайно смелой, радикальной и круто изменила общество. Она открыла ему горизонт нового общественного строя. Но достичь его на уровне развития производительных сил XX века было невозможно. Рынок, а с ним и частная собственность, оказались востребованы обществом. Оно приняло их возврат, с присущими им пороками. Этот факт тяжело переживали – сознательно или бессознательно – многие постсоветские левые активисты. «Предательство масс» стало выражением, которое старались не произносить вслух, но которое не могли забыть, глядя на кажущуюся пагубной вовлеченность россиян в бытовые вопросы и потребление, погоню за заработком, накопление личного имущества, вместо того, чтобы обратить внимание на несовершенство социальной системы и порочной политики. Подобное поведение было характерно для многих обществ, переживших великие революции в эпоху капитализма. В Англии времен Карла II погоня за достатком стала едва ли не главной идеей. Во Франции времен Наполеона III молодые республиканцы, такие как будущий премьер-министр Жорж Клемансо, сетовали: рабочие не хотят думать о политике, а лишь заняты решением личных материальных задач. Ситуации эти были временными.
Реставрации как эпохи в рамках революционного перехода конечны. Им предшествуют революции, термидоры (остановка процесса и подавление радикальных сил революции), бонапартистские стабилизации постреволюционного порядка. Сами реставрации служат целям легитимизма: перераспределение имущества и власти, новое право и образ жизни должны быть поданы как естественное продолжение того, что было до революций, объявляемых случайными и вредными инцидентами. Массы, по мнению правящих кругов, должны увидеть бессмысленность революций и признать новый класс как органического, нормального господина. Реставрации нарушают бонапартистское равновесие в обществе и заставляют низы сдавать ранее завоеванные позиции. Именно поэтому реставрации заходят слишком далеко и оказываются конечными. Их завершают новые революции либо менее выраженные общественные подъемы в условиях внешней угрозы.
Как закончится реставрация в России? В Англии в 1688-1690 г.г. она была остановлена в ходе Славной революции. Глава Нидерландов принц Вильгельм Оранский высадился с интернациональной армией в Британии и получил поддержку народа. Армия противника и вся государственная машина перешла на его сторону, хотя король Яков II этого явно не предполагал. Лондон охватили народные волнения. Законному королю пришлось бежать к своему католическому собрату во Францию. В 1690 году он сражался с армией католиков против протестантов «узурпатора Вильгельма» в Ирландии и проиграл в сражении на реке Бойн.
В итоге Англия получила сбалансированную политическую систему и правовые акты, закрепившие обязанности исключительно протестантского короля и права его подданных, если они не являлись католиками (читай: приверженцами реакционной партии). Однако, эта система, которую учредил созванный Вильгельмом Конвент, была намного умереннее, чем в период революционного парламента. Это была не республика, а конституционная монархия без конституции как документа. Зато возникшая система оказалась стабильной, она закрепила важнейшие для развития общества завоевания революции. Дальнейшие политические изменения в стране (парламентские и иные реформы) реализовывались в эволюционной форме.
Во Франции конец реставрационным надеждам положила крайне умеренная республиканская конституция. Была учреждена президентская республика, а вовсе не радикальная однопалатная парламентская система власти, как в 1792-1794 г.г. На пятом году существования республики (если считать с 1870 года) страна получила весьма умеренную конституцию. Ее не просто долго писали. В обществе шла активная борьба монархистов и республиканцев, уже разделившихся на правых и левых, верных радикальной демократическойй Бельвильской программе (1869 год). Умеренный республиканец Леон Гамбетта поставил своей целью убедить мелкобуржуазную провинциальную Францию в выгодности республики. Он добился успеха. Страна стала республикой, а Гамбетта попал под потоки критики слева за недостатки нового основного закона. Однако, он был принят, и реставрационным надеждам монархистов был положен конец, несмотря на то, что сам президент республики маршал Патрис Мак-Магон был монархистом.
Ни рабочие, ни мелкобуржуазные радикалы не были удовлетворены такой республикой. Тем не менее, они получили возможность влиять на политический процесс и бороться за расширение прав и свобод. Как и в Англии, революция завершилась. Иначе говоря, произошла Славная революция, или реставрирующая революция. Ее частями были восстание в Париже 1870 года – ответ на сообщение о капитуляции армии императора под Седаном (шла Франко-Прусская война), знаменитая Парижская коммуна 1871 года и ее подавление нашедшими опору в остальной Франции силами реакции. Была эмиграция вождей республиканцев, не веривших в восстание столичного рабочего класса, их возвращение и работа по консолидации сил, способных остановить реакцию. Уже при республике они поведут решительную атаку на позиции клерикалов в системе образования и выбьют их с них. Однако для этого нужно было закончить реставрацию. И она была закончена – при участии масс (как и в Англии) и под их нажимом.
Однако, во французской истории ярко проступает крайне важное для понимания положения в России и наших ближайших исторических перспектив «но».
Это «но» – внешний фактор. Отто фон Бисмарк сожалел, что в 1873-1874 годах Германия не смогла устроить повторный разгром Франции. В военном отношении все было готово. Французы не могли толком ничего противопоставить. Новые казнозарядные полевые пушки начали поступать в войска лишь в 1875 году. Правое правительство страны едва ли было способно организовать оборону хотя бы на уровне республиканской временной власти 1870 г. Полного краха Франции удалось избежать только из-за позиции Великобритании и России. При этом страна сумела сохранить свое место среди государств глобального центра капитализма. Почти готовый повторный разгром сделал бы ее зависимой от Германии и лишил энергии для колониальных захватов, необходимых с точки зрения преодоления кризиса в экономике и общего развития.
Внешнее давление, угроза новой войны подтолкнули провинциальную Францию к пересмотру своих воззрений. Реставрационные игры нужно было пресечь хотя бы для того, чтобы быть способными к борьбе на большой карте.
В Великобритании также существовал внешний фактор. Им был Людовик XIV – король Франции. Протестантская буржуазная Англия должна была пресечь его амбиции (флот «короля-солнца» был тогда намного сильнее английского). Существовала угроза разгрома Нидерландов, а после – установления французского господства на всех торговых путях и важнейших заокеанских рынках. Французы только ждали момента, когда представитель их королевского дома унаследует испанский трон (своих наследников там не было). Это означало создание не имеющей прецедента по силе католической мировой империи. Унаследовавший от Кромвеля и своего брата Веселого короля Карла II отличные армию и флот, друг французов и католик Яков II был лишним. Он был инородным элементом в системе власти, не понимая этого. Похожая ситуация имела бы место, будь президентом России в разгар обострения отношений с ЕС и США политик типа Алексея Навального (сторонник уступок врагу и отказа от протекционизма). Его свержение было бы делом чести для огромного количества людей, включая массу военных и чиновников.
Все это показывает, что реставрации заканчиваются не только из-за внутренних факторов. Внешнеполитическая ситуация играет едва ли не решающую роль, выступая катализатором процесса. При ее помощи становится очевидной необходимость срочно отказаться от культурных и политических мероприятий, якобы должных завершить обратное историческое движение и преодолеть наследие «случайной» революции.
Вместе с окончанием реставрации выясняется куда в действительности должна была привести общество революция. Было ли это протестантское общество свободного труда без лендлордов и правителя, не желающего слушать общины и выступающего от имени бога? Была ли это свободная республика мелких собственников, трудящихся в тени великих конституционных свобод? Быть может, социализм в отдельной стране с культурно и политически развитым рабочим классом должен стать итогом Славной революции у нас? По всей видимости, радикальная постановка задач, прорыв вперед насколько максимально возможно, является признаком великих революций эпохи капитализма. В дальнейшем многое намеченное радикальными революционерами становится возможным. Однако, выходящее из эпохи реставрации общество решает более умеренные задачи в весьма специфических условиях. Оно в массе не разделяет радикальных мечтаний великого революционного момента, но оно также не грезит прошлым. При этом оно вынуждено стать политически более активным.
Что же получилось с радикальными надеждами 1917 года? Спустя сто лет мы видим следующее: социализм как новый общественно-экономический строй отложен до момента зрелости всех факторов. В случае России это означает необходимость промышленного и торгового развития, а значит сопротивления внешним противникам. Их нажим делается все более сильным, а экономический кризис диктует отказ от неолиберальной политики. Как бы ни хотелось либеральным экономистам закрыть программу материнского капитала, ее приходится расширять под угрозой продажи жилья. Платная медицина обвалит продажи лекарств, следовательно, по этому пункту возврат в дореволюционную Россию также оказывается невыгодным. Однако реставрационная эпоха для нас еще не кончена. Есть лишь признаки исчерпания процесса и необходимости в обратном движении.
В случае славных (восстановительных) революций, это обратное движение к революционным принципам и формам происходит не автоматически. Должны соединиться испуг верхов – имущих классов, возникших благодаря революции или изменившихся под ее влиянием (некоторые крупные землевладельцы) – перед комплексом угроз (в том числе внешней), а также – готовность низов пресечь явно невыгодные для них планы сторонников реставрации. Когда это происходит, «спящее общество» сбрасывает рутину повседневности и приходит в движение. В результате низы завоевывают долговременный компромисс с правящим классом. Сам он ощущает потребность в этом компромиссе, поскольку благодаря ему получает возможность эффективно действовать в новых мировых исторических условиях. В Англии это была победоносная война с Францией и экономическое подчинение Нидерландов. Во Франции энергичные колониальные захваты Третьей республики в 1870-1890-е годы.
С 1917 года минуло столетие. Пройдены революционный и термидорианский этапы революции. В прошлом осталась бонапартистская стабилизация постреволюционного режима. Позади самые жуткие и отвратительные годы реставрации, но реставрация как эпоха еще только подходит к концу. Складываются внешнеполитические и экономические условия для отказа от неолиберализма – так называются католицизм и монархизм нашего времени. Но когда и как мы выйдем на новый этап? Что будет происходить? Какие политические фигуры появятся, как они сыграют свою роль? Как будет развиваться конфликт в верхах? Каким образом массы придут в движение, и что за этим последует в политическом плане? На все эти вопросы можно получить ответ только практически. Однако контуры этого ответа можно попытаться очертить заранее.
