Одним из важнейших инструментов, посредством которых практика социальной сегрегации перестаёт казаться каким-то намеренным извращением самого характера общественной жизни и начинает восприниматься как издревле бытующий порядок, является специально «подправленное» понятие ответственности. Ответственность, конечно же, возлагается разом и на всех, в полном соответствии с ницшеанскими представлениями о морали. Немногие счастливчики, оказавшиеся на самом верху пищевой цепочки, безусловно, заслужили это своими редкими достоинствами (правда, какими именно, никогда не уточняется). Гораздо более многочисленные массы, напротив, получили справедливое наказание за свои недостатки (про них, впрочем, говорить тоже не принято).
В рамках данного подхода реальные экономические циклы, колебания мировой товарной конъюнктуры полностью исключаются из рассмотрения, оставляя место идеально этической системе, соблюдающей извечный баланс воздаяния и поощрения. Что интересно, сами места «успешных», «ответственных», «деятельных» и всяких прочих остаются совершенно свободны для входа, синхронизируясь с якобы «случайными» волнами разной длины. Небольшая прослойка ловких и удачливых, выбившаяся на тёплые местечки, ожидаемо погибает под очередной «волной» каких-либо кризисов, в момент пополняя ряды «бессовестных нахлебников», и «справедливость» вновь восстанавливается.
Достаточно близкими к такому направлению мышления являются идеи, выражаемые в различных публикациях российских (и не только российских) неолиберальных публицистов. В духе «австрийских» объяснений, согласно которым, вовсе не олигопольная структура рынка порождает инфляцию, а напротив, непомерные аппетиты корыстных рабочих, решается «проблема» демократии. Практика раздачи заведомо невыполнимых обещаний на этот раз привязывается к недостаточно состоятельным слоям населения — желая вести достойное существование, они голосуют за тех, кто это существование и делает своим лозунгом, что неизбежно приводит ко всё новым и новым кризисам. Соответственно, требуется всего лишь ограничить избирательное право кругом наиболее одарённых, обеспеченных и инициативных, ведь их благосостояние это и есть тот самый национальный интерес, ради которого беднота может и пожертвовать всякой роскошью, вроде трудового законодательства.
Легко видеть, что подобные концепции элитарной справедливости опираются преимущественно на художественные метафоры, догадки и крупные, едва ли формализуемые обобщения. Но можно ли изыскать аргументы в её пользу не в публицистических сочинениях, а в «жёсткой» среде фактов и чисел? Крайне интересным материалом, затрагивающим подобную проблематику, является вышедшее в середине октября исследование НИИ социологии РАН «Бедность и неравенства в современной России: 10 лет спустя». Увы, аутентичные научные данные не оставляют и камня на камне от яркой концепции порочности натуры нижних слоёв общества. Проиллюстрируем это на простых примерах, имеющих непосредственную взаимосвязь с неолиберальными идеологемами.
0. Беднее кого?
В отношении самого понятия бедности можно наблюдать самые различные, подчас полярные определения и показатели. Так, если в официальных отчётах и заявлениях черта бедности оказывается ниже, чем в общественном представлении, то в повседневной речи, публицистических материалах «бедность» выступает своеобразным оскорблением, способом заведомо унизить людей, о которых ведётся речь. Не впадая в подобные противоречия, авторы исследования добросовестно подошли к исследуемому вопросу:
Думается, будет вполне разумным, следуя отмеченной логике, считать бедными и тех, чей доход ниже официального прожиточного минимума — назовём их бедными «по доходу», и тех, кто характеризуется образом жизни, который ассоциируется в сознании россиян с бедностью в силу испытываемых ими лишений — назовём их бедными «по лишениям».
С количественной точки зрения численность указанных категорий бедных указывается следующей:
«бедные по доходу» — 9%
«бедные по лишениям» — в районе 25% (по состоянию на 2013 год)
Стоит отметить, что подобная методика подкупает, в первую очередь, своим здравым смыслом. Ведь для реального гражданина важны не длинные форумы, непонятные графики и номинальные показатели, а фактические, реальные доходы, определяющие образ и стиль его жизни. К сожалению, бездумная погоня за химерами статистического валового роста подразумевает намеренное игнорирование социальных запросов к экономической системе.
1. Отнять и поделить
Мировоззрение вседавлеющей рыночной эффективности, демонстрируя свои преимущества, регулярно напоминает и о существовании оборотной стороны общественной медали. Ею выступает государство, основанное на насилии и проводящее свою деятельность исключительно путём насилия или угрозы его применения. Соответственно, малоимущим гражданам вменяется в вину, что они хотят лишь того, чтобы зловещее государство безжалостно грабило предпринимателей и «самостоятельных» участников рынка, деля «добычу» с основанием социальной пирамиды.
В самом деле, первый взгляд на данные показывает, что проблема неравенства доходов и в самом деле воспринимается малоимущими острее всего:
Также подтверждение этому можно найти и в растущем желании уравнять доходы со стороны тех, кто с недостатком этих самых доходов вынужден постоянно мириться:
Реальные причины позитивного отношения к «уравниловке» оказываются достаточно прозаичными — люди просто не верят в то, что в России возможно общество, действительно, а не на словах предоставляющее своим гражданам возможность развиваться. Разумеется, в подобных условиях «механическое» уравнивание даёт хоть какую-то надежду на сносное существование:
Замечательной иллюстрацией реальности российских механизмов социальной мобильности выступают подлинные взгляды людей, обнаруживающих, что, начав «внизу», подавляющая часть трудящихся обречена там и остаться:
Наконец, простое сравнение взглядов бедняков с мнение более состоятельных сограждан показывает, что между ними нет какого-то непреодолимого психологического рубежа. Напротив, представления о желаемых направлениях социальной политики более-менее одинаковы:
2. Зависть аутсайдеров
Торжество какого-либо из видов эгалитаризма различным слоям общества видится по-разному, и не последнюю роль здесь имеют конкретные образы возможной действительности. Впрочем, в подобных «образах» нет недостатка — не прекращающиеся обсуждения трагедий 20-го века, преступлений сталинского периода, жертв гражданских войн и столкновений оказываются призваны убедить аудиторию, что любое равенство обязательно закончится кровью. Хайек утверждал нечто схожее, но для более просвещённой аудитории.
Подобные идеологические приёмы особенно сильно бьют по сравнительно небольшой группе населения, которой удалось снять «нефтяной навар» различного рода. Обладание одной или несколькими квартирами, престижным автомобилем и возможностью регулярных поездок в Европу не должно восприниматься ими как что-то привычное и обыденное. Напротив, всё это у них неизменно хотят отобрать звероподобные, кровожадные и садистские обездоленные массы, готовые в любой момент сорваться с цепи, как только «государевы люди» ослабят властную хватку.
На что же на самом деле нацелено раздражение и непонимание тех самых «неимущих орд»?
Оказывается, что дело вовсе не в просторных квартирах и даже не в повышенных пенсиях. Напротив, малоимущие протестуют против неравного доступа к базовым отраслям социального воспроизводства, которые только и могут обеспечить воспеваемое «равенство возможностей»:
Примечательно само изменение исследуемых показателей за истекшее десятилетие пресловутой неолиберальной «стабильности»:
Само собой, люди старшего возраста по ряду причин предъявляют более радикальные требования к выравниванию «стартовых условий». И, как будто назло, все возрастные группы одинаково безразличны к 12-ти комнатным резиденциям:
3. Все, как один
Ползущая по миру реставрация, утверждение «подлинно рыночных» начал местами воплощает картины быта, описанные разве что в этатистских антиутопиях. Тем не менее, именно к таким утопиям апеллируют иные авторы, показывая, что «действительно» скрывается под рассуждениями о равенстве возможностей. Подобной «начинкой» выступает торжество тотальной уравниловки, когда граждане (да и граждане ли?) могут довольствоваться лишь скудным набором благ и видов досуга, навязанных им самодурствующими правителями в охраняемых кабинетах. Неужели подобные мрачные сценарии в самом деле способны кому-то казаться привлекательными?
С определёнными поправками, бедные части населения солидарны с остальной его массой — дело не в «одинаковых штанах», а в конечных целях того или иного вида дифференциации:
Одинаковая ситуация встречается и на менее формализованном, фольклорном уровне восприятия:
4. Особый путь
Напоследок, важно отметить, что малоимущих граждан не прельщают и всевозможные концепции «суверенного Третьего Рима». В действительности за последние 10 лет «вставания с колен, роста независимости и авторитета на мировой арене», отношение к оригинальным методам общественного устройства становилось всё менее и менее популярным.
Как и рассуждения о «Третьем Риме» в 16-м веке, фразы о культурной уникальности оказываются призваны замаскировать очевидную экономическую и социально-политическую отсталость «самобытной цивилизации». Несмотря на интенсивность насаждения, подобные лозунги бьют мимо цели — в сознании россиян западный путь остаётся связан с высоким достатком, чувством безопасности, относительным социальным равенством. «Суверенность», напротив, на практике воплощается в уничтожении тех самых гарантий и возможностей, о существовании которых «на вражьей территории» в охранительской медиа-среде говорить не принято.
Да и каких масштабов теория заговора понадобится, чтобы объяснить столь заметные сдвиги в массовом сознании:
Подытоживая, можно с уверенностью сказать, что предметное исследование не обнаруживает значительной разницы в ценностях, культурных установках и общественных взглядах между бедными россиянам и остальной массой их более состоятельных сограждан. И те, и другие, вопреки стойко навязываемому «сливками общества» мнению, не склонны к какому-либо излишнему радикализму, беспричинной ненависти и покушению на основы цивилизации.
Напротив, конкретные данные говорят о стойкой социал-демократической картине восприятия действительности.
Сочетание же общественно-ориентированной риторики власти с прямо противоположными неолиберальными преобразованиями, скорее, подрывает доверие ко всем актам демонстрации социальной заботы, нежели убеждают в необходимости бороться с «западной заразой».
От того, смогут ли и без того крайне распространённые убеждения найти своё воплощение в виде организованных и действительно массовых движений, зависит, продолжим ли мы наблюдать реставрацию сословных порядков, или её место займут подлинно демократические практики, как нельзя лучше совпадающие с решением актуальных задач исторического развития.
