...Мы должны провести этот урок, говорил учитель. Он выглядел смущенным и как будто растерянным. Его голос дрожал. Ну, мы просто должны сделать это...
Слова звучали немного неприлично, и оттого нотки стыда чувствовались еще сильнее. Но класс и так знал, о чем идет речь. Просто существуют задания A, В и C, от выполнения которых не уйдет теперь никто.
День учителя отмечают в каждой российской школе. Из года в год ученики устраивают дежурные выступления в актовом зале, родители преподносят учителям подарки, купленные на заблаговременно собранные скромные суммы, ну а сами виновники торжества пьют чай с тортом в тесных учительских и жалуются друг другу на жизнь.
День учителя отмечают в каждой российской школе. Из года в год ученики устраивают дежурные выступления в актовом зале, родители преподносят учителям подарки, купленные на заблаговременно собранные скромные суммы, ну а сами виновники торжества пьют чай с тортом в тесных учительских и жалуются друг другу на жизнь.
Запланированная на 7 октября акция профсоюзов «За достойный труд» до самого недавнего времени обещала пойти незамеченной и практически идеально вписывалась в знакомый до тошноты формат «осенних наступлений» ФНПР.
С самого начала кризиса вокруг Южной Осетии разговоры об «информационной войне» продолжали оставаться, вероятно, даже более частыми, чем о войне настоящей.
Ошеломляющая последовательность событий, ведущая свой отсчет с 8 августа, уже не раз ставила в неловкое положение политиков, интеллектуалов и журналистов.
Сорокалетие советского вторжения в Чехословакию и насильственного прекращения социалистического эксперимента «Пражской весны» рискует пройти в России практически незамеченным.
Запланированная на 7 октября акция профсоюзов «За достойный труд» до самого недавнего времени обещала пойти незамеченной и практически идеально вписывалась в знакомый до тошноты формат «осенних наступлений» ФНПР. Организация этих плановых мероприятий в целом сводится к довольно простому алгоритму: утром в будний день сотрудники аппаратов отраслевых профсоюзов, их родственники и знакомые плюс незначительное количество работников бюджетных учреждений и насильно пригнанных студентов собираются у «Белого дома» в Москве (в других городах – у здания местной администрации), получают заготовленные плакаты и в течение часа уныло слушают речи профбоссов, после чего быстро расходятся. Весь смысл подготовки такой акции состоит в том, чтобы о ней узнало как можно меньше посторонних – никакой уличной агитации, никакой работы в коллективах.
С самого начала кризиса вокруг Южной Осетии разговоры об «информационной войне» продолжали оставаться, вероятно, даже более частыми, чем о войне настоящей. Борьба за правильную картинку на экране, вовремя пущенную слезу ребенка в выпуске новостей или «свидетельство очевидца» с правильно расставленными акцентами оказывалась не менее важной, чем реальность военного противостояния. Российское правительство, пребывая в эйфории от быстрого победного завершения конфликта, в то же время чувствовало себя в положении жертвы информационной атаки Запада. Практически в каждом публичном выступлении первые лица не уставали жаловаться на предвзятость американской и европейской прессы, агрессивность и слаженность ее антироссийских выпадов.
Ошеломляющая последовательность событий, ведущая свой отсчет с 8 августа, уже не раз ставила в неловкое положение политиков, интеллектуалов и журналистов. Сейчас, похоже, уже стало модным сравнивать военную операцию в Южной Осетии и последовавший за ней стремительный рост напряженности между Россией и Западом с атакой на башни-близнецы 11 сентября – как исторические моменты, после которых «мир уже не будет прежним». Действительно, и тогда, и сейчас все в полной мере смогли ощутить неповторимый эффект «чрезвычайного положения», когда международное право и, казалось бы, прочно гарантировавшие его институты вдруг перестают работать и уступают место отношениям военного времени, которое диктует принципиально иную логику – логику быстрых решений и жестких реакций.
Сорокалетие советского вторжения в Чехословакию и насильственного прекращения социалистического эксперимента «Пражской весны» рискует пройти в России практически незамеченным. Принято считать, что над этим событием уже давно расставлены однозначные и не подлежащие пересмотру акценты, маркирующие его значение для каждой из заинтересованных политических сил. И если для либералов и примыкающего к ним правозащитного сообщества эта история – не более чем еще одно дежурное доказательство преступной природы коммунизма, то для большинства левых подавление «Пражской весны», к сожалению, продолжает оставаться примером того, как следует поступать с контрреволюционными вылазками.
Промышленная империя Олега Дерипаски в последние месяцы все чаще оказывается ареной серьезных трудовых конфликтов. И это не случайно – ведь даже на общем фоне регулярного нарушения прав работников и низких зарплат, характерных для российского бизнеса в целом, администрация предприятий Дерипаски выделяется своим агрессивным и нетерпимым отношением к любым попыткам наемных работников отстоять свои элементарные права. Апрельская забастовка шахтеров уральского СУБРа, принадлежащего «Русскому алюминию», получила широкий резонанс не только благодаря решимости и активности работников предприятия и массовой поддержке их требований жителями Североуральска, но и из-за придания гласности исключительно тяжелых условий труда и ничтожного уровня зарплат. С самого начала протестов на СУБРе руководство РУСАЛа отказалось от любых переговоров по конкретным требованиям, выдвинутым трудовым коллективом, и развернуло масштабную кампанию давления на активистов Независимого профсоюза горняков...