Как известно, человеческая память избирательна. Считается, что большинство людей на уровне подсознания запоминают прежде всего какие-то положительные моменты как своей, так и общественной жизни. Однако эта особенность сознания отдельного индивидуума периодически вступает в противоречие с теми задачами, которые ставит перед собой правящий класс того или иного общества. Правящий класс любого более менее развитого общества всегда нуждался в подданных, которые бы принимали существующую действительность если не как благо, то хотя бы как естественное состояние общества.
Тем не менее, во все времена существования человеческой цивилизации, подданные периодически восставали против этой действительности. Что ставило перед правящими классами задачи по совершенствованию методов управления гражданами. Причем не только с помощью плети, палки, копья или пули, но и с помощью тех или иных инструментов манипулирования массовым сознанием.
Одним из древнейших инструментов манипуляции сознания является религия. На служителей культа еще во времена египетских фараонов возлагалась негласная обязанность по воздействию на души и, главное, на сознание граждан. Двадцатый век с его кино, радио и телевидением создал невиданные до того технические возможности по манипуляции общественным сознанием, а стало быть и индивидуальным сознанием большинства людей.
Стремительное промышленное развитие в конце XIX – начале XX века ставило перед многими государствами задачу развития науки и массового образования. Развитие позитивной науки, техники и образования, в свою очередь, неизбежно сокращало возможности религии держать под контролем умы миллионов людей. В то же время достижения науки и образования XX века создали и новые технические возможности по манипулированию мозгами – речь, прежде всего, о радио и телевидении.
Обработка общественного сознания в СССР 20-50-х годов более-менее соответствовала уровню развития общества в значительной мере еще очень традиционного, патриархального, полуаграрного-полуиндустриального. Открытая и прямая пропаганда в стиле «Мы – строим коммунизм!» массами воспринималась вполне естественно, поскольку исходила от власти, а власть и все, что с ней связанно, в таком обществе сакрально.
Однако благодаря государственной политике массированного развития образования и культуры в целом (что не могло не сказаться и на подъеме политической культуры, а значит и на формировании совсем других запросов к власти) в 60-80-е годы уровень официальной пропаганды, остававшийся прежним, уже не мог удовлетворить активную часть общества. При первых же признаках либерализации советской системы при Горбачеве общество предъявило свой запрос власти. В том числе, и на другой уровень общения. В конце 80-х старый стиль манипуляции сознанием граждан не вызывал ничего кроме отторжения и был выброшен на свалку.
Еще в 90-е годы XX века и в первом десятилетии XXI казалось, что государственному и аффилированному с ним частному телевидению общество не может противопоставить ничего. Особенно ярко это проявилось в 90-е годы. Люди, в том числе и интеллигенция, говорили языком телевизора, выражая те мысли, которые закладывались им в головы владельцами телекомпаний, то есть крупным капиталом и государством, которое выражало интересы этого капитала.
Пример из жизни начала 90-х: в поезде едет группа молодых двадцатилетних парней, кажется, вновь обращенных протестантов. Заходит общий разговор «за жизнь», плавно переходящий на недавнее советское прошлое. Кто-то из этих молодых людей говорит, что в Советском Союзе у граждан не было собственности. Напоминаю им, что в СССР миллионы людей на правах личной (она же частная) собственности владели миллионами автомобилей, кооперативными квартирами и частными домами в сельской местности. У молодых людей глаза буквально вываливаются из орбит: «Не может быть!», – восклицают они.
Я смотрю на них и тоже поражаюсь – мы ведь жили в одной стране, ходили по одним и тем же улицам, были знакомы с дядями Петями и дядями Васями, чьи «Жигули» и «Москвичи» стояли под нашими окнами, ездили летом на дачи – свои и своих знакомых. Но прошло всего несколько лет после исчезновения СССР, и эти молодые люди уже помнят не то, что тогда было в реальности, а то, что им рассказали по ельцинскому телевидению. То есть налицо был феномен, описанный словами одной советской песни: «то, что было не со мной – помню». Но поразительней было то, что они не помнили того, что действительно было. И с ними, и со страной.
Другой пример. Интеллигентная вполне стандартная московская семья того же времени (начала-середины 90-х) – муж бывший инженер закрытого во время реформ военного предприятия, мать – научный сотрудник, кандидат биологических наук. В тот момент она уже работала уборщицей в своем же НИИ. За это хотя бы платили какие-то гроши… Двое их детей. Все одеты, как бомжи, потому что давно нет постоянной работы и тем более зарплаты. Единственное богатство – четырехкомнатная квартира, которую они (естественно бесплатно) получили в советские времена в порядке общей очереди.
Они в раз обеднели благодаря «шоковой терапии» и, казалось бы, должны были проклинать новую власть, которая не дала им ничего, но отняла почти все. Все что они имели – образование, профессиональный опыт, квартиру – все это они получили от советской власти. Естественно – бесплатно. Но они в течение многих лет продолжали добросовестно ругать эту самую власть и объяснять необходимость ельцинских реформ. Причем практически теми же фразами, которыми говорились по телевидению ельцинско-путинской эпохи. И конечно же, они, как и многие другие представители постсоветской интеллигенции, были глубоко убеждены, что до своих критических взглядов дошли совершенно самостоятельно, никакой телевизор, никакая закамуфлированная под «свободную» дискуссию пропаганда, дескать, ни при чем. Этой пропаганды они естественно не замечали, в чем, собственно, и заключалась эффективность этого нового «демократического» вида пропаганды – человек воспринимает определенные (в данном случае буржуазные) ценности и взгляды как что-то естественное, к чему он приходит не под давлением государства или общества, а совершенно самостоятельно. Характерно, что в советские времена эти люди никакими диссидентскими взглядами не отличались.
Любой левый, глядя на этих и многих других, подобных им, людей легко мог впасть в отчаяние. Да, собственно, многие и впали, поскольку казалось, что основополагающий материалистический принцип – бытие определяет сознание – уже не действует. Миллионы людей в социально-экономическом смысле буквально провалились в бездну, но не только не поднимались на борьбу против нищеты, за только что утраченные социальные и трудовые права, но и зачастую мыслили в той парадигме, в которой мыслили «реформаторы», наживавшиеся на грабеже этих миллионов.
С другой стоороны, телевизор – это ведь тоже бытие, которое формирует сознание человека, но левых до него (во всяком случае массово) не допускают. Соответственно, в головы многих левых неизбежно заползало подозрение, что формулы старых материалистов типа «бытие определяет сознание» уже не столь актуальны в век господства электронных СМИ, умело управляемых крупным капиталом и подконтрольным ему государством.
Эффективность пропаганды электронных СМИ казалась столь велика, что возникало серьезное опасение, будто она может контролировать большинство населения практически бесконечно и вне зависимости от его реального экономического и социального положения. Речь здесь в первую очередь идет о пропаганде в стиле мейнстрим, гораздо менее заметной для обывателя и, соответственно, гораздо более эффективной. Такая пропаганда менее прямолинейна, чем старая пропаганда начала-середины XX века и направлена не столько на сознание, сколько на подсознание, в которое те или иные стереотипы закладываются не в виде безальтернативных штампов вроде «Мы придем к победе коммунизма!», а в виде набора буржуазных и консервативных ценностей – традиционная семья, «священное» право собственности, права человека, рынок как универсальный и «вечный» регулятор экономики, культ «успеха» и «успешных» людей, идея о том, что «талант всегда пробьется» и т.д.
Однако через 15-20 лет ситуация стала меняться. Выяснилось, что пределы манипуляции сознанием, в том числе и с помощью, как казалось, всесильного телевизора, оказывается есть. Болотная площадь в Москве, а еще раньше арабские революции, при всей их специфике и противоречиях, показали, что в определенный момент возникает ситуация, когда все прежние инструменты господствующей пропаганды, начиная от рок-концертов и заигрывания власти с творческой интеллигенцией и заканчивая «свободными» политическими дискуссиями на телевидении в «правильном» с точки зрения власти и капитала направлении и с «правильным» подбором участников этих дискуссий; все эти инструменты столь: еще совсем недавно эффективные, вдруг оказываются неэффективными.
Причем официальная пропаганда перестает действовать в тот момент, когда абсолютная нищета, в которую было ввергнуто население России в начале 90-х, сменилась бедностью и относительным достатком. В чем причина? Оставаясь на позициях хоть мало-мальски научных, объяснить это явление конспирологически не получится. Как обычно, здесь есть несколько факторов. Первое, что бросается в глаза, – это, конечно, широкое распространение интернета. Всесильные руки государства и крупного капитала давно запущены и в эту сферу, однако на поверку результат для правящего класса получается обратный задуманному. Благодаря простому доступу во всемирную сеть практически для каждого человека, имеющего компьютер, мобильный телефон и доступ к интернету, ситуация в обществе меняется и делает ее для властей предержащих почти непредсказуемой. Арабские революции, события конца 2010-2011 годов в России (начиная от Манежной, «Москвы для всех» и заканчивая декабрьскими митингами 2011 года на Болотной и Сахарова) показывают, что формирование общественного сознания сегодня становится процессом гораздо более автономным от воли и желания крупного капитала и государственной власти.
Второй фактор – усталость от власти, которая в течение долгого времени не меняется сама и, соответственно, практически не меняет собственную риторику и методы пропаганды. Итак, люди устали от власти и устали ее бояться. При первых признаках колебания властей вновь возникший в России средний класс заявил о своем существовании и своих правах.
Третье и, по сути, главное. И в арабских странах, и в России главным образом за счет высоких мировых цен на энергоносители за последние 12 лет появился этот самый новый средний класс. В России этот средний класс в массе своей не настолько благополучен, чтобы быть полностью довольным своим положением (например, он обременен многочисленными кредитами – автомобильными, ипотечными, потребительскими и прочими), но уже имеет возможность поднять голову выше своих повседневных забот и попытаться осмыслить свое экономическое и политическое положение.
Вопреки информации, которую регулярно озвучивает Путин, по данным Росстата, за первое полугодие 2011 года бедные в России составляют 53,2% населения, то есть абсолютное большинство граждан – это те, кто получает до 15 тыс. руб. (500 дол.). 35,5% граждан – те, кто получает от 15 тыс. руб. до 35 тыс. руб., то есть от 500 до 1500 дол. в месяц – можно отнести к нижнему слою российского среднего класса. Еще 7,3% населения получают, по данным того же Росстата, от 35 тыс. руб. до 50 тыс. руб. Эту категорию условно можно отнести к среднему слою российского среднего класса. Таким образом, большая часть собственно среднего класса в России, то есть те, кто получает от 15 тыс. руб. до 50 тыс. руб. в месяц на одного человека (примерно от 500 дол. до 1600 дол. по текущему курсу) составляет около 43% экономически активного населения. В сумме же нищие, бедные, нижний и средний слой среднего класса в сумме составляют 96% населения России.
По данным все того же Росстата за 2010 год, тех, кто получал более 50 тыс. руб. в месяц, в 2009 году в России было чуть более 4%. Именно этот новый средний класс и заявил о своих политических правах в декабре 2011 года в Москве. Тот минимум политических свобод традиционного буржуазного общества, который имеется сегодня в России и который советским средним классом воспринимался как безбрежная и абсолютная свобода, у современного российского среднего класса уже не вызывает детского восторга, а представляется чем-то естественным и неотъемлемым.
Тот уровень относительного благополучия, который достигнут за счет тяжелейшего труда и многих лишений родителями нынешних двадцати-тридцатилетних, не кажется им чем-то выдающимся. Кроме того, наиболее высокий уровень безработицы – именно среди молодых, не имеющих должного опыта, а зачастую и квалификации.
Шаткость положения среднего класса XXI века объясняется еще и тем, что он – и это мировая тенденция – в отличие от среднего класса XVIII-XIX и начала XX века, состоит не из собственников, а в основном из наемных работников. Так, по официальным данным, численность всего экономически активного населения России, занятого в экономике в 2009 году, составляла 69 млн. 362 тыс. человек. Из них: наемные работники – 64 млн. 560 тыс. человек; предприниматели – 4 млн. 801 тыс.
Соответственно, социально-экономическое положение большинства представителей современного среднего класса в любой момент может переменится на 180 градусов. Из преуспевающего специалиста или менеджера средней руки любой человек в любой момент может превратиться в лузера и даже бомжа.
Сегодня, после митингов на Болотной площади и проспекте Сахарова, можно констатировать, что тот новый российский средний класс, о котором мы говорили выше, вопреки надеждам буржуазных политиков и экспертов как либерального, так и патриотического толка, не стал опорой правящего класса. В том числе и потому, что выяснилось: возможности манипуляции правящим классом общественным сознанием ограничены. И в силу технических причин – широкое распространение интернета, и в силу причин социально-экономических – неустойчивость положения среднего класса и его пролетаризация.
Этот новый пролетаризированный средний класс еще не осознал своих истинных экономических и политических интересов. Он все еще пользуется буржуазной риторикой и буржуазным понятийным аппаратом, однако следующий шаг в его развитии, когда он осознает свои классовые интересы, – не за горами.
Александр Желенин
