Некоторым людям нравится представлять себя живущими в другую эпоху, в других условиях; размышлять «что было бы со мной, родись я раньше/позже». На нашей памяти реалии менялись настолько быстро, что мы получили уникальную возможность в какой-то мере воплотить эти фантазии, пожить в эпохах разных и весьма противоречивых. Если бы я 10-12-летняя, слушающая рок-музыку, видевшая «Стену» Алана Паркера и «Ассу», смотревшая легендарное перестроечное телевидение (например, эфир «Пятого колеса» с «Ленин – гриб» я видела воочию), соответственно, далёкая от ханжества и обладающая широким кругозором, оказалась бы в нынешних условиях, последствия могли бы быть непредсказуемыми.
Вспоминая наше ближайшее прошлое, нельзя обойти вниманием такое явление как своеобразная «сексуальная революция» времен перестройки. В своей борьбе за честность и гласность журналисты стали вытаскивать на телеэкраны и страницы прессы такие темы, как проституция, подростковая беременность (например, журнал «Костёр» в начале 90-х годов довольно часто публиковал на эту тему трагические материалы, рассчитанные как раз на читателей младшего подросткового возраста — фантастическое для нынешней эпохи явление); было снято табу с обсуждения темы гомосексуализма, после чего была отменена 121 статья УК.
По мере исчезновения перестроечных иллюзий, роста цинизма и отчаяния в обществе акценты сместились. То, что раньше обсуждалось серьёзными солидными людьми — психологами, врачами, педагогами, юристами — как социальная проблема или явление, требующее тонкого подхода, теперь стало если и не нормой жизни, то предметом своеобразной бравады. Всем стало можно всё. Но уже в 90-е началось расслоение общества, поэтому большинство больше занимали вопросы выживания, и оно просто тянуло свою лямку, а излишества и понимаемая под ними свобода больше интересовали «элиту» и «вольных стрелков», стремящихся урвать от жизни по максимуму. И всё же в плане свободы личности это было идеальное время: каждый был волен жить так, как хотел, и заниматься тем, чем хотел (в рамках законодательства, и то, как известно, не всегда ограничиваясь ими).
Из-за расслоения общества очень трудно привести судьбы женщин 90-х к какому-то единому знаменателю. Что общего могло быть между трудягой, кормящей семью и не чурающейся самой грязной работы, моделью, живущей в поисках развлечений, богатых покровителей и зарубежных контрактов, и амбициозной деловой дамой? Только то, что каждая, в меру своих принципов, силы воли и жизненных обстоятельств, была свободна в выборе пути.
Тут необходимо вновь обратиться к истории женского движения. Советские женщины не прошли массово через то, что можно назвать «комплексом Норы» (по имени героини «Кукольного дома» Ибсена) — необходимость отвоёвывать для себя право на работу и самостоятельность, причём отвоёвывать, в первую очередь, у мужа. Советский вариант эмансипации предусматривал для женщин только один путь: работа, активность по той же, например, партийной линии. Институт домохозяек существовал, но явление это было редкое и не особо социально поощрявшееся (обычно домохозяйками были многодетные матери, женщины со слабым здоровьем, жены военных в гарнизонах, где им не хватало работы, или жены крупных учёных, писателей, чиновников и дипломатов, причем в последней категории бывали случаи, когда жёны чисто номинально устраивались на работу — например, числились секретарями у своих мужей). С глобальной точки зрения это было правильно, но прививки от мечты о «золотой клетке», «твёрдом плече» наши женщины в большинстве своем не получили. И в какой-то мере это тоже было ограничение права выбора, в конце концов, если женщина хочет сидеть дома, это касается только её и мужа.
Положение женщин в 90-е годы было весьма двойственным. Наступившая свобода нравов привела к возникновению сильной сексуальной объективации женщин. То, что раньше было под спудом, вылетело с эффектом разжавшейся пружины. Запестрели объявления о поиске «секретарей с модельной внешностью». На спрос возникло и предложение — не все могли перебороть искушение спрятаться от тяжёлых жизненных реалий за широкой спиной спонсора. Где-то к середине 90-х эта мутная волна спала, но свою лепту в изменение гендерных отношений она внесла. Впрочем, это тоже был свободный выбор женщин.
А другие, наоборот, использовали свободу от патриархальных требований для карьеры и самовыражения. Общество стало спокойнее относиться к разводам, одиноким женщинам, небрачным союзам. Женщина за рулём перестала быть экзотикой. Женщины достаточно успешно занялись мелким бизнесом. В науке для женщин сложилась ситуация «нет худа без добра» — при большом оттоке специалистов к женщинам-учёным стали относиться внимательней. И так во многих сферах. Разумеется, таких женщин вышеупомянутая объективация не касалась.
Это было тяжело, это требовало больших сил, уверенности, заставляло дорого платить за ошибки. Но в этом был свой азарт. В целом же для характеристики гендерной истории 90-х можно использовать термин, придуманный политологами другой страны и по другому поводу: «миска салата — много компонентов, каждый сам по себе, но вместе они образуют цельное блюдо». О вкусе этого блюда можно спорить, но реальность была именно такова.
В «стабильные нулевые» ситуация изменилась. Какие-то вопросы купировались, вместо них возникли новые. В практическом плане в первую очередь вылезли вопросы трудоустройства. «Секретари с модельной внешностью» уже не требовались, но вот указания требуемого пола (почти в каждой вакансии на технические должности до последнего времени указывалось, что предпочтительно требуется мужчина), факты неравенства зарплат и «стеклянного потолка» препятствовали женским карьерам. Остро стала проблема харрасментов — то, что раньше спускалось на тормозах, как всего лишь ещё один признак примитивизации общества, теперь стало выноситься на обсуждение.
Стал заметен разрыв между российскими и западными феминистками. Если на Западе был уже наработан теоретико-идеологический багаж gender studies, то отечественные феминистки в основном занимались описанием фактического материала и решением прикладных вопросов. Да и само общество не высказывало потребности в развитии теории феминизма. В кризисных 90-х женщины проявили себя весьма достойно. В нулевых, спокойных после инъекции нефтяной иглы, патриархальное сознание стало отыгрывать свои позиции. Но до поры до времени это касалось только карьерно-идеологической сферы. В семью, частную жизнь и вопросы здоровья государство тогда ещё не лезло.
Однако напряжение продолжало нарастать. Сначала антифеминизм был уделом маргиналов, вроде С. Никонова с его книгой «Почему женщина не человек». Но вот года три, что ли, назад, звоночек прозвенел на самом высшем уровне. В. Путин на встрече с женщинами-предпринимательницами накануне 8 марта заявил, что, мол, вы, конечно, молодцы, но не забывайте, что главное предназначение женщины — семья и дети.
Дальше — хуже. После дела Pussy Riot само слово «феминизм» стало считаться чуть ли не бранным. Общество стало впадать в некий неокальвинизм. Система возрастной маркировки телепередач, радиопрограмм и прочего была маразматична до смеха (собственными глазами довелось видеть, как детской сказке был присвоен рейтинг «12+»), но никто уже не смеялся.
При закручивании гаек в первую очередь страдают те, кто не вписывается в стандарты, и те, кто слабее. Когда сначала на местном, а потом на федеральном уровне стали искусственно разогревать тему ЛГБТ, большинство отнеслось к этому равнодушно, а кто-то и поддался пропаганде (забыв, что лет 10-20 назад ему было совершенно плевать на данное явление).
А потом государство решило залезть в постель уже ко всем гражданам. О новом семейном кодексе, предложенном депутатом Мизулиной, чьи дети и внуки уж точно по этому кодексу жить не будут, по причине пребывания за границей, сказано уже много. Кодекс в виде идеала предлагает «многопоколенческую семью с минимум тремя детьми». То есть в одной квартире, максимум трехкомнатной, предполагается проживание 7 человек минимум. Даже в столь лелееемых законотворцами «традиционных семьях» предусматривалось «отделение» сыновей — по мере возможностей молодые старались построить себе отдельную избу. Здесь же всё жёстко. Ну, а такие анекдотические случаи, как регулирование шума по ночам, при давно существующих нормативах (с забавными формулировками про «топот котов» и «громкий секс») и ехидные выяснения, какие конкретно виды секса г-жа Мизулина относит к нетрадиционным, и так у всех на слуху.
Озаботившееся моральным обликом граждан государство крепко взялось за всех. За развод — налог. Фактический (гражданский) брак не приравнивать к официальному, зато приравнять к официальному брак религиозный. Право на аборт ограничить. Неполные семьи — в зоне риска.
Но это уровень законотворчества. На низовом уровне потребовались боевики, и они появились. Дмитрий Энтео уже давно печально известен, но один его «подвиг» остался без громкой огласки: 8 марта этого года феминистские организации запланировали акцию в честь Международного женского дня. Лозунги были абсолютно не экстремистские. Но Энтео со своими штурмовиками заявился на это мероприятие, устроил провокацию, в результате вмешалась полиция, и вместо цветов и поздравлений женщины получили удары дубинками и обвинения в сопротивлении сотрудникам правопорядка.
Итак, закручивание гаек, доходящее до кафкианского маразма. Но бесконечно повышать давление в котле с закрытой крышкой невозможно. А пока от нас требуется или «держать равнение», или быть готовыми к большим проблемам и вмешательству даже в сугубо частную сферу своей жизни. Вот только и «равнение» никакой гарантии дать не может.
