боснийские протестующие © Sulejman Omerbasic/Corbis
На прошлой неделе пламя охватило города Боснии и Герцеговины. Всё началось в Тузле, где мусульмане составляют большинство населения. Затем протесты перекинулись в столицу Сараево и в Зеницу, а также и в Мостар – место жительства значительной части хорватов, и в Баню-Луку – центр сербской части Боснии. Тысячи возмущённых протестующих захватили и подожгли правительственные здания. Хотя ситуация затем слегка поостыла, напряжённая атмосфера всё ещё висит в воздухе.
Эти события дали почву для теорий заговора (например, о том, что протесты организовало правительство Сербии, чтобы сбросить боснийское руководство), но их можно с уверенностью игнорировать, поскольку, что бы там ни происходило за кулисами, отчаяние протестующих неподдельно. Есть соблазн в связи с этим перефразировать известную фразу Мао Цзэдуна: «В Боснии полный хаос – ситуация превосходная!».
Почему? Потому что требования протестующих были настолько просты, насколько это возможно: работа, возможность достойной жизни, прекращение коррупции. Но они мобилизовали людей в Боснии – в стране, имя которой за последние десятилетия стало синонимом беспощадных этнических чисток.
Вплоть до сегодняшнего времени массовые протесты в Боснии и других странах бывшей Югославии случались только на почве этнических или религиозных страстей. В середине 2013 года в Хорватии состоялись две публичные акции: профсоюзы пытались организовать митинг в поддержку прав рабочих, в то время как правые националисты начали протестное движение против использования кириллицы на общественных зданиях в городах с сербским меньшинством. Первая инициатива собрала на площади в Загребе несколько сотен человек; вторая мобилизовала сотни тысяч, как и более раннее фундаменталистское движение против однополых браков.
Хорватия в этом смысле далеко не исключение: от Балкан до Скандинавии, от США до Израиля, от Центральной Африки до Индии маячит Новое Средневековье со взрывами этнических и религиозных страстей и отречением от ценностей Просвещения. Эти страсти скрывались в тени и раньше, но сейчас они проявляют себя с откровенным бесстыдством.
Итак, что нам следует делать? Мейнстримные либералы говорят нам, что этнический или религиозный фундаментализм угрожает базовым демократическим ценностям, мы должны все объединиться во имя либерально-демократической повестки культурной толерантности, спасти то, что ещё можно спасти, и оставить мечты о более радикальном преобразовании общества. Наша задача, по их словам, вполне ясна: мы должны сделать выбор между либеральной свободой и фундаменталистским угнетением.
Однако когда нам торжествующе задают вопрос (чисто риторический), наподобие «Хотите ли вы исключения женщин из общественной жизни?» или «Хотите ли вы, чтобы любая критика религии наказывалась смертью?», сама очевидность ответа заставляет испытывать подозрение. Проблема в том, что подобный примитивный либеральный универсализм давно утратил свою невинность. Конфликт между либеральной вседозволенностью и фундаментализмом, в конечном счёте, является фальшивым противостоянием – порочным кругом, в котором две противоположности порождают и обуславливают одна другую.
То, что Макс Хоркхаймер сказал о фашизме и капитализме в далёкие 1930-е годы (что тот, кто не хочет критиковать капитализм, должен помалкивать и о фашизме), можно применить и к современному фундаментализму: те, кто не хотят критиковать либеральную демократию, должны помалкивать о религиозном фундаментализме.
Отвечая на характеристику марксизма как «ислама ХХ века» Жан-Пьер Тагиев писал, что ислам переживал процесс превращения в «марксизм XXI века», унаследовав, после упадка коммунизма, его неистовый антикапитализм.
Однако последние превратности мусульманского фундаментализма подтверждают старую мудрость Вальтера Беньямина: «Всякий подъём фашизма несёт в себе свидетельство потерпевшей поражение революции». Иными словами, подъём фашизма – одновременно провал левых и доказательство наличия революционного потенциала, разочарования, которое левые не смогли мобилизовать. И разве не применимо это к сегодняшнему так называемому «исламофашизму»? Разве подъём радикального исламизма не находится в точной корреляции с исчезновением светских левых в мусульманских странах?
Когда Афганистан изображается как страна абсолютного исламского фундаментализма, кто вспоминает о том, что 40 лет назад это была страна с сильной светской традицией, включавшей влиятельную коммунистическую партию, которая пришла к власти независимо от Советского Союза?
Вот в каком контексте следует рассматривать последние события в Боснии. На одной из фотографий, сделанных во время протестов, мы видим, что демонстранты несут рядом три флага – боснийский, сербский и хорватский, выражая стремление игнорировать этнические различия. Коротко говоря, мы имеем дело с восстанием против националистических элит: народ Боснии наконец осознал, что его подлинным врагом являются не другие этнические группы, а их собственные руководители, которые претендуют на то, чтобы защищать их от «чужаков». Как будто старый и заезженный лозунг режима Тито о «братстве и единстве» югославских народов снова приобретает актуальность.
Одной из мишеней протестующих была администрация ЕС, которая надзирает за Боснийским государством, насаждая мир между тремя народами и предоставляя значительную финансовую помощь для того, чтобы государство функционировало. Это может показаться парадоксальным, ведь формально цели протестующих и Евросоюза совпадают: благосостояние и прекращение этнических распрей и коррупции. Однако способ, которым чиновники ЕС эффективно управляют Боснией, сам по себе порождает размежевание: они имеют дело с националистическими элитами как со своими привилегированными партнёрами, посредничая между ними.
Возмущение в Боснии подтверждает, что невозможно по-настоящему преодолеть этническую рознь путём насаждения либеральной повестки: то, что соединило протестующих вместе, – радикальное требование справедливости.
Следующий и наиболее трудный шаг будет заключаться в том, чтобы организовать протесты в новое общественное движение, которое игнорирует этнические различия, и продолжать их дальше. Возможно ли вообразить возмущённых боснийцев и сербов, вместе идущих демонстрацией по Сараево?
Даже если протесты постепенно утихнут, они оставят краткую вспышку надежды, нечто вроде братания солдат враждующих армий в окопах во время Первой мировой войны. Подлинные освободительные события всегда включают в себя подобное игнорирование отдельных идентичностей.
То же самое приходит на ум и относительно недавнего визита двух участниц группы «Pussy Riot» в Нью-Йорк. На большом гала-концерте их представляла Мадонна в присутствии Боба Гелдофа, Ричарда Гира и так далее – словом, обычной правозащитной тусовки. Что девушкам следовало сделать на этом мероприятии, так это выразить солидарность с Эдвардом Сноуденом, чтобы подтвердить, что и «Pussy Riot», и Сноуден являются частью одного и того же глобального движения. Без подобных жестов, способных объединить силы, которые, согласно нашему привычному идеологическому опыту, представляются несовместимыми друг с другом (мусульман, сербов и хорватов в Боснии, светских турок и антикапиталистически настроенных турецких мусульман, и так далее), протестные движения всегда будут объектом манипуляции одной сверхдержавы в её конкурентной борьбе с другой.
