иллюстрация Ильи Колесникова © mdst.me
Нет, это не ошибка. 18 марта 2014 года Крым присоединил к себе Россию. Не было никаких коварных замыслов и имперских амбиций. Но была стихийно развивающаяся ситуация и обычная бытовая хитрость крымских начальников, увидевших в российско-украинском кризисе уникальный шанс. В условиях реально происходящего распада государства, начавшегося на Украине после бегства из Киева президента Януковича, кремлевские власти, разумеется, обеспокоены были сохранением своих интересов и укреплением своих позиций, но максимум, на что они рассчитывали, было превращение Крыма во второе Приднестровье или республику Северного Кипра, в фактический российский протекторат при формальной независимости. Присутствие “вежливых людей” в зеленой форме никак не мешало этому сценарию (так же, как и присутствие турецких войск на Кипре или солдат НАТО на территории бывшей Югославии).
В Севастополе и Симферополе, однако, решили иначе. Воспользовавшись растерянностью и замешательством, царившим в Москве и Киеве, они сформулировали собственную повестку дня. В течение считанных дней были приняты необратимые решения. Сроки референдума поставлены предельно сжатые, чтобы не только украинские, но и российские власти не успели опомниться. Кремль получил подарок, от которого невозможно отказаться: в условиях развернувшегося в стране патриотического подъема, раскрутив маховик пропаганды, наши правители просто не могли сказать “нет”, когда Крым официально требовал присоединения к России. И оно состоялось.
Принципиальное отличие неформального контроля над территорией и официального воссоединения состоит в том, что отныне Москва несет ответственность за всё происходящее на полуострове, прежде всего в материальном плане.
Российские власти обязаны теперь заботиться о пенсиях, дорогах, зарплатах бюджетников, напрямую выделять Крыму деньги из федерального бюджета. Не удивительно, что в интернете тут же появились шутливые призывы из других наших областей, жители которых тоже хотели бы, чтобы их присоединили к России на таких же условиях, как Крым. Ведь их бюджетные дефициты постоянно растут, а федеральная казна забирает денег куда больше, чем отдает. В свою очередь либеральная пресса предсказывает всеобщее разорение, вызванное расходами по обустройству новой территории.
На самом деле и в экономическом, и в стратегическом плане Крым — очень ценное приобретение. Расширение территории для любой страны означает новые возможности: рост внутреннего рынка, налоговой базы, кадрового резерва, ресурсных возможностей. Не случайно из-за этого полуострова столько раз воевали, не случайно здесь строили свои форпосты ещё древние греки, византийцы, генуэзцы, турки. При условии грамотного ведения дел, здесь есть потенциал для развития не только туризма, виноделия и сельского хозяйства, но и многих других отраслей. Однако, во-первых, всё дело именно в этой оговорке: “при условии грамотного хозяйствования”. Нет никаких гарантий, что российское управление, являющееся по сути лишь прикрытием для коррупционного самоуправления местных чиновников, окажется намного эффективнее, чем украинское. А, во-вторых, ключевым условием реализации экономического потенциала Крыма в составе Российской Федерации являются как раз добрососедские и солидарные отношения с Украиной.
В перспективе выиграть может и сама Украина: ведь теперь можно поставлять в Крым электроэнергию, воду и другие ресурсы по международным ценам, появляется переговорный рычаг, компенсирующий зависимость Незалежной от российского сырья и газа. Но для того, чтобы эти козыри использовать, в Киеве надо иметь вменяемое и стабильное правительство. А этого, скорее всего, придется ждать ещё очень долго.
Когда Никита Сергеевич Хрущев присоединил Крым к Украине, он руководствовался вовсе не своими “капризами”, а вполне практическими хозяйственными соображениями. С точки зрения транспортной логистики, энергетики, даже сбыта производимой продукции Крым накрепко привязан к Украине. Да, подобные экономические соображения оказались в противоречии с историко-культурными и этническими фактами, но это не делает их менее реальными. И далеко не случайно, что при тех же самых противоречиях и проблемах Крым отлично просуществовал в составе Украины более двух десятилетий. Отпадение полуострова от Незалежной произошло не столько в силу того, что жить в рамках украинского государства крымчанам было так плохо, сколько из-за прогрессирующего распада самого украинского государства.
Население полуострова рассудило вполне рационально: более или менее стабильная российская власть, при всех её недостатках, кстати, отлично известных местным жителям, всё равно лучше, чем хаос и распад, которые накрывают Украину. Тем более, что теперь Москва просто обречена делать из полуострова своего рода витрину отечественной экономики. Именно понимая это, лидеры Крыма не согласились с “приднестровским” вариантом, который им предлагала Москва, и навязали руководству РФ свое собственное решение, поставив Кремль перед фактом. Надо отдать должное хитроумию Аксенова и Чалого: они одержали блестящую победу одновременно над Киевом и Москвой. Теперь ресурсы пойдут в Крым.
В России денег достаточно не только на Крым, но и на многие другие области, ныне страдающие от нехватки финансов. Проблема не в деньгах, а в принятой нашей страной экономической модели и методах управления.
Присоединение Крыма как раз в очередной раз напоминает, что всё это надо менять. Но ощущение победы, охватившее сегодня не только низы, но и в значительной степени и верхи общества, напротив, крайне затрудняет любые перемены. Власть воспринимает сложившуюся ситуацию как плод собственной мудрости и доказательство своей эффективности. А зачем что-то менять, если у нас всё хорошо.
Из кризиса страну не вытащит ни политика свободного рынка, ни бессистемные попытки государственного вмешательства, заканчивающиеся массовым перераспределением общественных средств в пользу всё тех же крупных компаний, которые доминируют на рынке. Ответом на кризис может быть лишь общенациональное и региональное планирование, позволяющее оптимизировать ресурсы государственного сектора и направить их непосредственно на решение общественных задач, прежде всего на локальном уровне. Но центр не допустит ни перераспределения средств в регионы, ни создания регионами собственной независимой финансовой базы. В итоге денег на регионы не будет хватать. Не из-за Крыма (их и раньше недоставало), а потому что система в целом никуда не годится. Но в такой ситуации украшение крымской “витрины” может обернуться неприятными психологическими последствиями для остальной страны.
Либеральная пресса сегодня пугает обывателя экономическими санкциями Запада, но главная угроза для нашей экономики связана как раз с тем, что санкций не будет. Если бы Запад в самом деле серьезно прибег к санкциям, это открыло бы очень большие возможности, создав предпосылки для роста занятости, повышения зарплат, открытия новых рабочих мест. Приостановка членства нашей страны в ВТО оказалась бы подарком для промышленности. Блокирование технологических поставок вызвало бы необходимость восстановить отечественные предприятия. Санкции нам остро необходимы как шанс на возрождение промышленности, диверсификацию производства, борьбу с бегством капиталов, отвоевание внутреннего рынка. Но правящие круги ни в США, ни в ЕС не собираются помогать России, потому серьезных санкций не будет, а будут лишь символические действия, направленные на то, чтобы успокоить свое общественное мнение и морально поддержать российскую элиту в её “патриотических” претензиях.
Центробанк, разумеется, продолжит политику, направленную на снижение курса рубля, которую проводит уже с прошлого года. В этом плане украинский кризис и Крым оказались очень своевременны, поскольку позволили ЦБ ускорить процесс. Другой вопрос, что расчет ЦБ повысить конкурентоспособность отечественной экономики за счет одной лишь девальвации не оправдается.
Вопреки представлениям либералов и охранителей (страдающих, удивительным образом, от общих галлюцинаций), политика российской власти определяется не тем, что она приняла сознательное решение о конфронтации с Западом, но наоборот, тем, что она старается свести эту объективно неизбежную и не зависящую от её воли конфронтацию к минимуму.
Однако усиление конфликта продиктовано общей логикой экономического кризиса, который неминуемо обостряет борьбу за рынки, дестабилизирует международные отношения и усиливает соперничество между Западом и странами БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай, Южная Африка). При этом очевидно, что Россия одновременно является и центральным, и самым слабым звеном БРИКС. Отставая по темпам экономического и особенно промышленного роста, не имея дееспособной национальной элиты, мы, однако, остаемся единственной европейской страной этого потенциального блока, сохраняющей научный, дипломатический и военный потенциал, для накопления которого иным обществам потребуются десятилетия, если не столетия. Поэтому политика западных элит по отношению к нашей стране так же изначально двойственна — стараться по возможности ослабить Россию, одновременно не давая ей слишком отдалиться от себя и тем самым окончательно сблизиться с не-западным миром.
Союзником и заложником этой политики являются и сами отечественные элиты, вся политика которых в сущности сводится к зеркальному повторению той же формулы. Но если с правящими кругами всё более или менее ясно (они не могут активно вести конфронтацию с Западом, не нанося сокрушительного удара по собственным интересам, по своим капиталам, связям, методам управления и образу жизни), то положение дел с оппозицией является поистине катастрофическим. Ведь выступая против политики отечественных властей, наши оппозиционеры, включая и значительную часть левых, говорят и действуют не от имени общества, а фактически от имени Запада, с которым они связывают все свои надежды. Хуже того, ориентируясь на Запад, они так же презрительно игнорируют тамошнее общество и живущие там народы, как они игнорируют и презирают общество и народ собственной страны. Они готовы поднимать над своей головой тот самый звездно-голубой флаг Евросоюза, который жгут на всех площадях Европы. В силу своего последовательного, принципиального и глубинного антидемократизма, они так же враждебны ценностям европейского Просвещения, как Путин, Яценюк и Меркель.
Нет смысла спустя сто лет после Первой мировой войны ссылаться на Ленина, встречу в Циммервальде и антиимпериалистическое “пораженчество”.
Во-первых, потому что, в отличие от 1914 года, никакой войны нет, не будет и не может быть, а во-вторых, просто потому, что “пораженчество” начала ХХ века было антисистемным и антибуржуазным, тогда как сейчас мы имеем дело с идеологией насквозь буржуазной, ориентированной на продвижение той самой неолиберальной политики, с которой всякий честный социалист обязан бороться. Как бы ни оценивать сегодня позиции Ленина или Мартова в 1914 году, но они не ходили на демонстрации под немецкими и австрийскими флагами, не писали памфлетов, призывающих эти империи усилить нажим на русскую армию.
Шовинистическая истерия, охватившая российское общество на фоне украинских событий, скоро пройдет. Её сведут на нет будни кризиса и безалаберного мира, ежедневные социальные проблемы, отвлечь от которых не смогут никакие виртуальные войны. Поблекнет блеск крымского триумфа, а сами нынешние триумфаторы снова предстанут перед обществом теми, кто они есть на самом деле, — мелкими суетливыми политиканами, случайно сумевшими сделать удачную ставку. Но даже когда всё это произойдет, отношение общества к либеральным оппозиционерам не изменится и не улучшится. Потому что более рациональный взгляд на вещи лишь позволит ещё более ясно понять: бессмысленно ждать помощи от тех, кто желает зла собственной стране и её народу.