Совсем недавно я прочитал статью Ярослава Бутакова с характерным заголовком «Угнетенные, ау!», в которой автор выступает с критикой взглядов «некоторых радикальных левых», склонных, по его мнению, «обращаться не к реальному пролетариату, а к деклассированному плебсу». Что ж, желание внести ясность в один из ключевых вопросов современного пролетарского движения в России может встретить лишь одобрение всякого марксиста. Однако вместо четкого и конкретного разбора вопроса о социальной базе и необходимой тактической линии современного российского левого движения, осуществленного с действительно марксистской точки зрения, статья Бутакова являет собой образец грандиозной теоретической путаницы, скатывающейся к утверждению оппортунистических и латентно националистических взглядов, обоснованных якобы с марксистских позиций.
Путаница у Бутакова начинается еще с самого определения понятия «пролетариат». Оговорившись, что «отношение к средствам производства — это единственный критерий классовой принадлежности», и что нельзя смешивать «уровень личных доходов с отношением к средствам производства», Бутаков далее пишет: «Классический пролетарий — тот, кто живет исключительно продажей своего личного труда». В третьем параграфе своей статьи он уже отмечает, что «под пролетариатом мы <…> понимаем весь класс людей, живущих, грубо говоря, на одну зарплату», благополучно умолчав о «единственном критерии классовой принадлежности». И является ли данный критерий единственным? Для этого необходимо обратиться к работе В.И. Ленина «Великий почин» (1919 г.), в которой лидером большевистской партии было дано классическое марксистское определение общественных классов: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства».
Таким образом принадлежность к тому или иному общественному классу определяется, во-первых, отношением к собственности на средства производства, во-вторых, положением в системе общественного разделения труда (при этом К. Маркс и Ф. Энгельс еще в «Немецкой идеологии» отмечали, что исторически частная собственность и общественное разделение труда есть по своей сути синонимы). Индивид может не обладать собственностью на средства производства, являясь при этом либо античным рабом, либо пролетарием, либо бездомным и безработным люмпеном, точно так же, как владелец средств производства может быть и хозяином промышленно-банковской монополии, и мелким городским буржуа, и сельским полупролетарием, частично обеспечивающим себя продуктами питания со своего хозяйства, а частично — за счет продажи своей рабочей силы. Критериями, позволяющими нам данного человека отнести к классу рабов или к классу пролетариев, к крупным буржуа или к сельскому полупролетариату, являются отношение к собственности на средства производства и место в общественной системе разделения труда, иными словами, конкретное определение его места «в определенном укладе общественного хозяйства». Как мы видим, вопреки заверениям Бутакова, отношение к средствам производства не является «единственным критерием классовой принадлежности».
Путаница в понимании основ классового разделения общества и сущностных признаков самого пролетариата увлекает далее Бутакова на путь «марксистского» обоснования латентно националистических идей. Второй параграф своей статьи он начинает с рассуждений о том, что некоторые левые запутывают дело, когда указывают на «отсутствие солидарности российских рабочих с рабочими-иммигрантами (то есть, российские рабочие, по их мнению, должны равнять свои интересы по интересам мигрантов, и никак не наоборот)». Какой прекрасный образец подмены понятий и извращения мысли — под видом идеи о необходимости классовой солидарности российских пролетариев с трудящимися мигрантами вне зависимости от национальной принадлежности Бутаков пытает приписать левым-интернационалистам призывы равнять интересы представителей российского пролетариата «по интересам мигрантов, и никак не наоборот». С таким же успехом стремление революционных марксистов к развитию пропаганды в среде политически несознательных слоев пролетариата можно было бы объявить попыткой свести интересы классово сознательных пролетариев к интересам их менее сознательных сотоварищей по классу. Крайне показательно при этом, что Бутаков использует такое выражение, как «равнять свои» (т.е. российских пролетариев) «интересы по интересам мигрантов», следовательно, отводит трудовым мигрантам с их интересами более низкую ступень, нежели «отечественным» пролетариям. Чем же обусловлена такая точка зрения?
«Конечно, по отношению к средствам производства, — пишет Бутаков в своей статье, — большинство иммигрантов из Центральной Азии являются здесь типичными пролетариями. У них действительно нет ничего, кроме рабочих рук. Однако самое время вспомнить, что понятие пролетариат многослойно, и что Маркс говорил не столько о пролетариате в целом как беднейшем классе, но главным образом о промышленном пролетариате. А что такое был промышленный пролетариат во времена Маркса? Это был отряд рабочих, занятых на наиболее передовых и техноемких производствах XIX столетия. С этим-то отрядом, а не с классом наемных работников вообще, классики связывали свои основные надежды на социалистическую революцию».
Из этого Бутаков делает вывод, что передовым отрядом среди современных наемных работников в России являются трудящиеся, «которые больше всего связаны с программированием, созданием и внедрением компьютерных технологий и новых средств коммуникации», тогда как трудовые мигранты бесконечно далеки от этой области. Как это часто любят делать националисты, пытаясь сойти за социалистов, Бутаков в своей статье пытается обосновать свои антимигрантские воззрения, прибегая к «марксистским» доказательствам.
Начнем с того, что К. Маркс и Ф. Энгельс не хуже Бутакова понимали, что не стоит смешивать «уровень личных доходов с отношением к средствам производства», а потому, говоря о пролетариях, они, в первую очередь, отмечали их отчужденность от собственности на средства производства, вследствие чего они вынуждены продавать свою рабочую силу капиталисту, их угнетенное и эксплуатируемое положение в системе общественного разделения труда.
Достаточно открыть такие работы классиков, как «Принципы коммунизма», «Манифест коммунистической партии» или «Наемный труд и капитал», чтобы убедиться в этом; поэтому приписывать Марксу идею о пролетариате «как беднейшем классе», мягко говоря, некорректно. Другое дело, что в конкретно-общественных условиях второй половины XIX века пролетарии действительно относились к необеспеченным и нищим слоям населения, в большинстве своем едва сводящим концы с концами и нередко ведущим полуголодное существование.
Однако развитие капитализма в XX столетии показало, что пролетариат, даже получая широкую базу социальных гарантий, охрану своих трудовых прав и высокие заработные платы, неизбежно сохраняет свои фундаментальные характеристики, которые не могут быть преодолены на базе буржуазных производственных отношений. В противном случае, определяя пролетариат в качестве «беднейшего класса», т.е. ставя в качестве основного критерия уровень доходов, а не отношение к собственности на средства производства и положение в системе общественного разделения труда, мы рискуем скатиться к распространенной в 1960-е гг. среди «новых левых» идее о «встраивании пролетариата в капиталистическую систему», либо и вовсе к утверждению в духе А. Горца о «конце пролетариата», заявившего незадолго до бурных событий 1968 г. о невозможности в Европе крупных социально-политических потрясений и революций в несколько ближайших десятилетий. Ограниченность и ложность подобной позиции очевидны, и общественные события в том же 1968 г. наглядно это подтвердили.
Далее. В приведенной выше цитате Бутаков пытается выдать за воззрения Маркса идею о том, что перспектива социалистической революции связана только с отрядом «рабочих, занятых на наиболее передовых и техноемких производствах», а вовсе «не с классом наемных работников вообще». О том, что социалистическая революция является делом только того отряда пролетариев, которые заняты «на наиболее передовых и техноемких производствах», ни у Маркса, ни у Энгельса, ни у Ленина нет ни строчки.
Да, основоположники марксизма писали про то, что только с переходом от мануфактурной промышленности к фабрично-заводской индустрии появляется массовый рабочий класс, промышленный пролетариат, объективной исторической задачей которого является осуществление социальной революции, выступление на исторической сцене в качестве могильщика капитализма; что, следовательно, мануфактурные рабочие, еще нередко связанные с земельными наделами и обладающие определенным набором орудий труда, не являются пролетариями в полном смысле слова. Однако по ходу развития материального производства, по ходу распространения промышленной революции на все новые и новые страны, мануфактура вытесняется фабриками и заводами, а сами мануфактурные рабочие все больше лишаются того скудного комплекта средств труда, который у них еще оставался.
Именно поэтому во второй половине XIX века в капиталистических странах Европы и Северной Америки наемный работник был, как правило, одновременно пролетарием, а само понятие «пролетариат» было тождественно понятию «рабочий класс» (впоследствии, в XX столетии, данное отождествление привело к немалым трудностям вследствие изменения структуры самого пролетариата, в результате чего промышленные рабочие стали лишь одним из его отрядов). И именно пролетариат, в силу своего базового социально-экономического положения (а не некие отряды рабочих в силу занятости на «наиболее передовых и техноемких производствах»), в условиях, когда производительные силы переросли рамки капиталистических производственных отношений, когда в недрах буржуазного общества созрели условия для коммунистической революции, призван осуществить ниспровержение всего старого общественного строя.
Тот факт, что пролетариат в настоящее время является многослойным классом, не вызывает сомнений, однако данная многослойность имеет иную природу, нежели это предполагает Бутаков. На протяжении XX века, особенно под влиянием научно-технической революции 1950–1970-х гг., произошли важные изменения в социальной структуре самого пролетариата: во-первых, произошла пролетаризация целого ряда слоев и профессий, которые раньше давали статус, положение и доход мелкого буржуа; во-вторых, появились качественно новые хозяйственные отрасли, труд наемных работников в которых, на первый взгляд (но только на первый взгляд), был совершенно не похож на труд промышленных пролетариев. Иными словами, наряду с отрядом индустриальных рабочих, с которыми прежде и отождествлялся весь пролетариат в целом, возник «новый пролетариат», появление которого было вызвано динамикой социально-экономических структур самого капитализма.
Однако появление «нового пролетариата» было не единственным кардинальным изменением структуры всего класса пролетариев в целом. В последние десятилетия XX столетия стремительный характер приобрела трудовая миграция из менее развитых и благополучных капиталистических стран в страны более развитые. Бурное экономическое развитие стран «центра» мировой капиталистической системы и складывание в них «Welfare state», «государства всеобщего благоденствия», в третьей четверти XX века вкупе с отсталостью и неблагополучием стран «периферии» создали основу для широкого потока трудовой миграции. Таким путем формировался и пополнялся обширный слой «субпролетариата», составляющий еще один отряд в структуре единого класса пролетариев. Конечно, поверхностному взгляду кажется чрезвычайно удивительной принадлежность заводского рабочего, офисного служащего и трудящегося на стройке мигранта к одному и тому же классу. Однако вычленение объективных фундаментальных характеристик их социально-экономического положения (отчужденность от собственности на средства производства, продажа своей рабочей силы и наемный характер труда, эксплуатация, подчинение капиталу) показывает нам правомерность их соотнесения с единым классом, с пролетариатом. В конце концов, как отмечал К. Маркс в своей работе «Заработная плата, цена и прибыль»: «Научные истины всегда парадоксальны, если судить на основании повседневного опыта, который улавливает лишь обманчивую видимость вещей».
Очевидно, что попытка обосновать с помощью кивков в сторону Маркса позицию, по которой трудовые мигранты «не подходят» на роль «передового отряда пролетариата» (Бутаков и вовсе причисляет их к «люмпенизированным слоям»), оказывается при ближайшем рассмотрении лишь вуалью из социалистических фраз, призванных скрыть по факту националистическое содержание. Если Копылов прямо призывает «драться с мигрантами», являющимися, по его заверениям, пособниками российской буржуазии, то Бутаков призывает считать трудовых мигрантов люмпенами, о классовой солидарности с которыми могут говорить только запутавшиеся левые да «диванные теоретики». Воистину, час от часу не легче!
Впрочем, по мнению Бутакова, «диванные теоретики», а также разного рода леворадикальные «сектанты», повинны еще и в своем стремлении к социалистической революции в России, к созданию политической партии пролетариата. Сам же Бутаков считает, что «в нынешних условиях нет толку от призывов к немедленной “пролетарской революции” через создание “революционной марксистской партии”. Мы не знаем вообще, желает ли социализма реальный современный российский пролетариат. Отрываться от конкретных, жизненных, осознанных классовых интересов — путь к сектантству». Что же тогда должны, по мнению Бутакова, делать российские левые?
Оказывается, что «левые силы смогут эффективнее всего проявить себя через четко организованную социал-реформистскую партию, представляющую, на данном этапе в России, авангард общенародного движения за политические реформы, общегражданские свободы, демократизацию государственного строя, включая сюда, в первую очередь, расширение прав трудящихся по отстаиванию своих интересов». Что ж, попробуем разобраться в очередной порции запутывания сути дела Бутаковым.
Разного рода буржуазные идеологи и оппортунисты всех мастей и оттенков обожают смешивать объективные интересы пролетариата и субъективную неосознанность более или менее крупными группами пролетариев объективных интересов того общественного класса, к которому они принадлежат. В результате подобной теоретической уловки выкидывается за борт сама идея о социалистической революции и пролетарской партии, после чего наиболее «эффективным» провозглашается курс на создание «четко организованной социал-реформистской партии», призванной стать, дескать, «авангардом общенародного движения за политические реформы, общегражданские свободы, демократизацию государственного строя». Иными словами, Бутаков попросту занимается перепевом — в новых исторических условиях и в несколько измененной форме — старой песни бернштейнианского ревизионизма, чьим печально известным принципом стал лозунг: «Движение — все, конечная цель — ничто». Разумеется, все это прикрывается стремлением не отрываться от «конкретных, жизненных, осознанных классовых интересов». Но именно подобными благими намерениями вымощена дорога в ад.
О том, что в недрах капиталистического общества созревают необходимые условия для перехода к социализму, и в силу каких причин данный переход является делом пролетариата, основоположники марксизма неоднократно писали во многих своих трудах. Останавливаться на данных положениях в настоящей статье мы не будем; здесь нам важнее отметить следующее. Действительно, отрыв от конкретных классовых интересов и впадение в трясину сектантства — ошибки крайне и крайне опасные, однако, в противовес Бутакову, мы должны понимать, что (провозглашенный им «бестолковым») курс на создание революционно-марксистской партии как раз и отвечает реальным, конкретным классовым интересам пролетариата. Именно такая партия и сможет встать в авангарде пролетарской классовой борьбы, которая, несомненно, лучше самой организованной и поставленной пропаганды будет способствовать распространению среди трудящихся идей социализма и необходимости пролетарской революции.
Ни о каком «общенародном движении» не может быть и речи в современном буржуазном обществе, расколотом на антагонистические классы; такие идеи по содержанию могут означать лишь одно — политическое сотрудничество с буржуазией в целях осуществления неких «политических реформ, общегражданских свобод» и абстрактной «демократизации государственного строя», т.е. проведение, по точному выражению В.И. Ленина, «либеральной рабочей политики». Что ж, Бутакову никто не воспрещает вставать под знамена последней, однако мы должны помнить, что эта политика отвечает интересам буржуазии, а не пролетариата.
На необходимость появления революционно-марксистской партии на современной российской политической арене указывают и опыт развития протестного движения в 2011–2012 гг., и общественно-политические изменения с середины 2013 г. Протестное движение трудящихся в России привело к росту популярности социалистических идей в массах. Однако захват в нем ведущих ролей «вождями» либеральной «оппозиции» (которые, кстати, изображали себя лидерами «общенародного движения за политические реформы, гражданские свободы» и «демократизацию государственного строя») рельефно продемонстрировал: во-первых, важность размежевания левых сил с либеральным лагерем, а внутри самого левого движения — революционного крыла и крыла оппортунистического; во-вторых, потребность в последующем за размежеванием создании авангардной партии пролетариата, способной проводить четкую и независимую от буржуазии классовую политическую линию. Постепенное вырождение и очевидное бессилие движения протеста, возглавленного либералами, лишь подтвердило мысли о необходимости размежевания и создании пролетарской партии.
Бутаков, призывая ориентироваться на формирование социал-реформистской партии, не желает сделать соответствующих выводов из событий в российском обществе 2011–2012 гг. Говоря об «общенародном движении за политические реформы, гражданские свободы, демократизацию государственного строя», он по сути говорит о забвении того факта, что попытка создания подобного движения неизбежно ведет к абстрактности и размытости лозунгов, невнятности и противоречивости программы, а в основе своей — к подчинению пролетарской политики политике капитала. Попытка нынешнего российского либерализма встать во главе протестного движения трудящихся и использовать его в своих (по классовому содержанию — буржуазных) интересах закономерно заставляла уводить вопрос от сути дела, не затрагивать ключевые острые социальные вопросы, замалчивать актуальные общественные проблемы или вести о них речь в крайне абстрактном ключе. Иначе и быть не может, учитывая, что и либеральная «оппозиция», и правящая фракция российской буржуазии вполне удовлетворены «периферийным» положением России в капиталистической миросистеме. Все это Бутаков призывает в сущности забыть, говоря о создании «социал-реформистской партии» как «авангарде общенародного движения за политические реформы, общегражданские свободы» и т.п.
Важные общественно-политические изменения произошли в российском обществе и с середины 2013 г. Мне уже приходилось писать о них в своей статье «К вопросу о национализме и интернационализме», однако здесь стоит еще раз вкратце упомянуть про них. С середины прошлого года в России началось нагнетание националистической истерии, которая имеет под собой вполне конкретную классовую основу. Эта истерия выгодна правящей сырьевой фракции российской буржуазии, вынужденной, в силу дальнейшего проведения неолиберальных (т.е. бьющих по трудящимся классам) социально-экономических преобразований, разыгрывать карту разжигания межнациональной розни. Однако куда в большей степени раздувание националистических настроений выгодно «промышленной фракции» российского класса капиталистов — фракции, оттесненной от основного кормила государственной власти, но стремящейся к его заполучению, фракции, чьи представители выражают все более явное недовольство неолиберальным курсом правительства и вступлением России в ВТО.
В условиях, когда руководство в протестном движении захватили либералы, что привело к принятию настроений недовольства латентных форм, а левое движение показало свою откровенную слабость, чаша весов массовых умонастроений стала постепенно, но неуклонно склоняться в пользу национализма. Благоприятные условия для создания революционно-марксистской партии, при которых она могла бы поставить на повестку дня осуществление пролетарской революции, на наших глазах уходят в прошлое. И в такой ситуации, после такого опыта Бутаков объявляет «бестолковой» идею о создании революционно-марксистской партии, а призывает к организации «авангарда общенародного движения за политические реформы, общегражданские свободы, демократизацию государственного строя». Воистину, хуже слепого тот, кто не хочет видеть!
Таким образом рассматриваемая мной статья вместо внесения ясности в важнейшие вопросы современного пролетарского движения в России до невозможности запутывает дело, скатывается к проповеди откровенно оппортунистических, открыто реформистских и латентно националистических взглядов, ориентирует российских левых не на создание революционно-марксистской партии, что отвечало бы конкретным объективным классовым интересам пролетариата, а на оформление партии социал-реформизма, не на последовательную пролетарско-интернационалистскую политику, а на противопоставление отрядов пролетариев, «которые больше всего связаны с программированием, созданием и внедрением компьютерных технологий и новых средств коммуникации», трудящимся мигрантам, якобы относящимся к «деклассированному плебсу».
Подобная тактическая линия в конечном счете в современных общественных условиях означает подчинение пролетариата межфракционным столкновениям внутри нынешней российской буржуазии, использование протестных настроений трудящихся, обладающих солидным потенциалом, в интересах той или иной фракции капитала. При сложившемся раскладе классовых сил, с учетом изменений общественно-политического климата, такая тактика вполне может привести левое движение России к настоящей катастрофе.
