Драматические события осени 1993 года вряд ли когда-то получится представить единым монументальным полотном. Скорее, стоит говорить о красочном политическом триптихе. Возможно, именно он сможет передать буйство политических красок октябрьской осени 1993 года. Уникальность и сложность стоящей перед современниками и потомками задачи налицо. Особенно, если учесть, что о центральной части триптиха – московском народном восстании – мало кто предпочитает вспоминать.
Выпавшее звено
Вот уже на протяжении двадцати лет и апологеты Ельцина, и горячие сторонники поборников «конституции и законности» Хасбулатова с Руцким настаивают на исключительно «элитарном» характере кризиса, вызванного, по выражению Хасбулатова, «противостоянием богов» на государственном Олимпе. Таким образом, с легкой руки бывшего председателя Верховного Совета России, в число «небожителей» попадает, помимо самого профессора Хасбулатова, и ненавистный ему Ельцин, а следовательно и все те, кого профессор продолжает именовать «ельцинской камарильей».
Единственным, кому наотрез отказано в «божественном» праве сопричастности к «верховной битве олимпийцев», оказывается НАРОД. Опасения Ельцина с Хасбулатовым объяснимы. Говорить о самостоятельном характере массовых народных выступлений, а тем более о народном восстании как отдельном и самостоятельном эпизоде в ходе политического кризиса 1992-93 гг., – значит не просто признать несостоятельность социально-экономического курса, проводившегося Президентом и руководством Верховного Совета России совместно. Это значит – открыто признать преступный характер такого курса, приведшего к восстанию народа как единственному для него «последнему средству» «против тирании и угнетения». Кстати, само «право народа на восстание» открыто провозглашается Преамбулой к «Всеобщей декларации прав человека», принятой Генеральной Ассамблеей ООН в 1948 г.
Страх перед собственным народом у правящей группы оказался настолько велик, что «послеоктябрьский», рожденный государственным переворотом, политический режим поспешил предать прижизненной политической анафеме всех, кто имел мужество быть со своим народом и делал все зависящее, чтобы «последнее средство» «против тирании и угнетения» не обернулось неорганизованным «бессмысленным и беспощадным русским бунтом».
В страхе перед улицей, в страхе перед народом
Как вспоминал один из руководителей московского народного восстания, председатель Исполкома «Фронта национального спасения» народный депутат Илья Константинов, накануне обострения политического кризиса (когда уже было очевидно, что Ельцин взял курс на роспуск Съезда народных депутатов) «парламентеры», близкие к президентской группе, несколько раз выходили с ним на контакт. Всякий раз Константинову предлагалась «взаимовыгодная» сделка. Он воздействует на руководство «непримиримой оппозиции», чтобы исключить всякие уличные выступления в столице, направленные на противодействие государственному перевороту. В обмен – получает гарантии прохождения в новый орган законодательной власти (Государственную думу) или губернаторство в любом регионе страны.
«Мы сделали все с точностью наоборот», – вспоминает Илья Владиславович. После подавления восстания в Москве Илья Константинов и другие узники Лефортово из числа активных участников и организаторов уличной борьбы в дни государственного переворота (Виктор Анпилов, Станислав Терехов и даже Баркашов, лидер одиозной РНЕ) оказались в «черном списке» «непроходных». Никому из них (не говоря уже про организации, ими возглавляемые) впоследствии не удалось попасть в органы государственной власти постсоветской России в ходе выборов.
В отсутствие подвергшихся временному запрету ведущих политических сил, составивших костяк уличного противостояния сентября-октября 1993 года в Москве, фаворитами первых в истории постсоветской России парламентских выборов стали партии «цивилизованной» оппозиции. Созданные «сверху», они немедленно оказались интегрированы в существующий «послеоктябрьский» политический режим. В последующие годы они последовательно оттесняли партии и движения несистемной оппозиции на обочину политической жизни. За эти годы официоз основательно поработал на КПРФ и ее бессменного председателя.
Третья сила, она же – первая
Многотысячные «марши пустых кастрюль» и голодные очереди, «походы на Белый дом», осады «империи лжи» в Останкино и Съездов народных депутатов Росси на Васильевском спуске Кремля начали сотрясать площади российской столицы задолго до ельцинского Указа № 1400. Неизменными их организаторами выступали «Трудовая Россия» (фактически широкий коммунистический народный фронт) и Московская городская организация РКРП, являвшаяся в тот период политическим ядром «Трудовой России».
Владимир Гусев, член исполкома Движения и секретарь Московского горкома РКРП, вспоминал: «Тогда нередко складывалось впечатление, что Анпилов (журналист-международник, депутат Моссовета и организатор «Трудовой России») просто переносит латиноамериканский опыт на улицы Москвы. Но сегодня мы все убеждаемся, что это мировая тенденция. Формы уличной борьбы, которые тогда применяла «Трудовая Россия», сегодня использует весь мир. Одно «Оккупай Уолл-Стрит» чего стоит!»
Центральные СМИ, вынужденные реагировать на массовые выступления «красной» оппозиции, неизменно занижали число ее участников и клеймили манифестантов «городскими сумасшедшими», «люмпенами» и «оголтелыми пенсионерами, не приемлющими новой реальности». На деле избитые и вульгарные клише проельцинской московской прессы старались прикрыть малоприятное для режима: социальной базой оппозиции стали в массе своей выходцы из недр общества «реального социализма». Это были носители советского менталитета, со всеми присущими ему свойствами и особенностями. Здесь – непоколебимое уважение к государству и его институтам (в частности, вооруженным силам), психологическая неготовность к конфронтации со «своей» властью (уже переставшей быть народной и советской по сути, но еще остававшейся таковой по названию). Для большинства граждан все вышеперечисленное на подсознательном уровне укладывалось в простой аббревиатуре: «СССР».
Игнорируя это, вряд ли получится понять, отчего пришедшие «защищать Советскую власть» тотчас после ельцинского Указа в массе своей были далеки от поддержки российских парламентариев. Руцкой, назначенный Съездом народных депутатов «исполняющим обязанности президента», на вопрос режиссера Говорухина – «Почему от стен Дома Советов не прогонят Анпилова и его сторонников, которые отвращают от ВС нормальных людей?» – обреченно заявил: «Без Анпилова к зданию вообще никто не пришел бы». Это было сказано, скорее всего, в сердцах, но при этом полностью соответствовало действительности.
Руководство Верховного Совета понимало, что массы, пришедшие к блокированному тиранией парламенту, встали в ряды Сопротивления отнюдь не 21 сентября и не по причине горячей любви к Хасбулатову и Руцкому. Понимало оно и то, что, скандируя «Вся власть – Советам!», манифестанты вряд ли мечтали видеть во главе тех самых советов вчерашних «птенцов гнезда Борисова». Именно поэтому, уверяет народный депутат Илья Константинов, когда блокада парламента была прорвана, и у его стен оказалась «грандиозная манифестация восставшего народа», Хасбулатов и Руцкой растерялись, не зная, что «делать с такой огромной толпой» и предпочли поскорее куда-нибудь направить «колоссальную энергию» сотен тысяч манифестантов. И направили ее… на периферию города. Это потом бывший спикер Хасбулатов будет сетовать, что «такой огромной толпы» хватило бы, чтобы обеспечить оборону Верховного Совета по всему периметру, а Руцкой вместо этого «увел людей» на «штурм Останкино». Но ведь сам Хасбулатов, узнав, что манифестанты прорвали кордоны вооруженного ОМОНа на Крымском мосту и направляются к зданию парламента, в сердцах закричал: «Провокация!»
Позицию Константинова подтверждает и его коллега по Верховному Совету Сергей Бабурин: Хасбулатов с Руцким надеялись исключительно на «политическое решение конфликта». В переводе с парламентского языка, они надеялись достигнуть компромисса с группой Ельцина, в которую еще недавно сами входили. Многотысячные массы у стен парламента их вполне устраивали до тех пор, пока играли роль «массовки». Но, к несчастью руководства Парламента, все было иначе. «Улица» представляла самостоятельный политический лагерь, образовав, по сути, «третью силу» в политическом раскладе «конституционного кризиса» в стране. А, следовательно, поддержка руководства ВС РФ рассматривалась ей исключительно как временная и необходимая мера в конкретной политической ситуации.
Альтернатива поражению
Тот факт, что во главе восстания формально оказались Хасбулатов и Руцкой, предопределил его поражение сразу по двум причинам:
1) Изначально настроенный на сговор с ельцинской политической группировкой, ритм Хасбулатова-Руцкого заранее подрывал боевой настрой восставших и уводил в «свисток» энтузиазм и энергию масс.
2) «Улица» не имела своего центра политической власти, способного консолидировать вокруг себя все «антиельцинские» силы. Вот почему восставшие вынуждены были признать «законность» отколовшейся от правящей группы Хасбулатова и Руцкого. Кстати, данное обстоятельство позволило президентской пропаганде окрестить вышедших к зданию парламента «сторонниками Верховного Совета», что на самом деле мало соответствовало реальности.
Но была ли возможность у самих масс обрести свой, альтернативный центр власти и тем самым направить политический кризис в иное русло? Была. И не когда-нибудь, а годом ранее, 17 марта 1992 года.
Тогда, к первой годовщине референдума о сохранении СССР, чьи результаты были проигнорированы властями, «Трудовая Россия» при поддержке ряда бывших депутатов союзного Верховного Совета выступила инициатором созыва восстановительного Съезда народных депутатов СССР. Одновременно со Съездом предполагалось провести многотысячное «Вече советских народов» на Манежной площади (в непосредственной близости от Московского Кремля), чтобы поддержать (а, в случае необходимости, защитить) восстановительный Съезд. Тем самым, речь шла не просто о подтверждении воли советских народов, а о формировании параллельного центра власти.
Реалистичность подобного сценария подтверждает крайне нервная реакция на эту инициативу со стороны представителей верховной власти России. Так, вице-президент Руцкой обещал всем участникам Съезда и Веча по 15 лет тюрьмы, а спикер Верховного Совета Хасбулатов – до 10 лет. Со страниц «Московского комсомольца» тогдашний мэр Попов был еще более конкретен, прекрасно отдавая отчет о далеко идущих последствиях опасной инициативы «анпиловцев». «Если мы дадим «Трудовой России» и коммунистам проводить «Вече» на Манежной, – писал Попов, – они соберут там огромную толпу и войдут в Кремль».
Однако подобные опасения быстро развеялись, когда стало ясно, что бывшие «нардепы» не намерены идти на обострение. Председатель оргкомитета Съезда Сажи Умалатова отвергла «радикальный» сценарий, а заодно отсекла организаторов «Веча» от участия в работе Съезда, который провели… в подмосковном Вороново. Вопрос о власти потонул в звонких, но уже ничего не значивших антигорбаческих резолюциях. Итогом работы «запрещенного съезда» («съезд при свечах») стало формирование декоративного, больше похожего на клуб «бывших», «Постоянного президиума Съезда» во главе с самой Умалатовой.
Полумиллионному «Вечу», собравшемуся у стен Кремля, участники «мемориального» съезда предложить ничего не смогли. Русский «Occupy» не состоялся. Разочарованные в «вождях», а еще более – в собственных силах, участники грандиозного митинга разошлись по домам. В следующий раз, пробужденные острым политическим кризисом и открытой вылазкой диктатора против остатков народной власти в России, массы выйдут на баррикады 1993 года, но во главе восстания окажутся те, кто годом ранее обещал им по 10 и 15 лет тюрьмы…
Лишенное своего центра власти, коим должен был стать восстановленный 17 марта 1992 года Съезд народных депутатов СССР, восстание советских людей потерпело поражение.
